Тексты к экзамену по «Этносоциологии» для 3 курса Социологического факультета РГГУ

Русские обряды в силу известных социально-исторических причин оказались во многом утрачены, традиции, прежде всего, семейные, сохранились лучше — празднование Нового года с украшением елки и обычаем дарить друг другу подарки, чисто русское обыкновение поминать усопших на девятый и сороковой день после кончины и ряд других.

Сегодня традиция, если говорить о России, выражается в некоторых «стандартизированных действиях» прежде всего праздничного поведения, содержание которого можно выявить посредством социологического исследования. Нами в одном случае применялся вопрос открытого типа: «Какие праздники принято отмечать в Вашей семье?», в другом — полузакрытый вопрос, в котором респонденту предлагалось выбрать из перечисленных ниже 1-2 суждения, в большей мере соответствующих его мнению:

1. Я праздную пасху и рождество потому, что это придает смысл моей жизни.

2. Я отмечаю их потому, что так принято в нашей семье.

3. Для меня эти праздники — народные обычаи, которые я уважаю.

4. Для меня любой праздник это праздник. Я отмечаю и религиозные, и советские праздники.

Другое. Что именно?_____________________________
Интерпретация выглядела следующим образом:

1-ый индикатор—религиозная мотивация; 2-ой — семейная мотивация (традиция); 3-ий — этнокультурная мотивация; 4-ый — мотивация психологической релаксации.

К сфере этнической культуры относится и традиционная для данного народа религия. На наш взгляд, предпочтительно, чтобы религиозность (мотивы, ценности, степень выраженности) выступала в качестве предмета специального исследования, ибо это, пожалуй, наиболее интимная область индивидуально-личностного самосознания и самочувствия, которой уместнее коснуться в форме свободного интервью. Думается, что столь различные данные, к примеру, о числе верующих в России (от 20% до 70^/о), полученные вполне компетентными специалистами, как раз объясняются «помехами» психологического свойства — нежеланием людей быть откровенными в этом вопросе.

Другая возможность — максимально «завуалировать» подлинный смысл того или иного вопроса: так, первый индикатор приведенного выше вопроса как раз и дал нам косвенное представление о степени религиозности участников опроса (14%). Ибо если человек отмечает Пасху потому, что это семейная традиция (21,5%) или народный обычай (58,2%), вряд ли его можно причислить к истинно верующим людям.

В качестве еще одного вопроса, который, с одной стороны, вводит этническую культуру в контекст общей культуры личности, а с другой, косвенно определяет степень этнической терпимости-нетерпимости, можно рекомендовать следующий, который использовался нами неоднократно с неизменно надежными результатами:

Как Вы думаете, в чем прежде всего проявляется культура человека? Оцените каждое из перечисленных ниже качеств, используя балльную шкалу, где 5 — самое важное качество, 1 — не имеет никакого значения.

в воспитании, вежливости ____(балл)

в уважении к старикам, инвалидам ____

в порядочности, честности ____

в уважении к традициям своего народа ____

в знании искусства (эрудиции) ____

в терпимости к чужим взглядам и поступкам ____

в уважении к людям любой национальности, их обычаев и традиций ____

в чем еще?________________________ ___

Этим вопросом мы заканчиваем обзор тех процедур, которые можно использовать в этносоциальном исследовании, оставаясь в «рамках» традиционного содержания и структуры опросного листа.

К рассмотрению специальных процедур мы приступим в следующей, третьей, главе.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

СПЕЦИАЛЬНЫЕ ПРОЦЕДУРЫ И ТЕХНИКИ

Для получения более надежной достоверной информации при составлении опросного листа имеет смысл наряду с «традиционной» системой закрытых и полузакрытых вопросов (альтернативных и многовариантных, прямых и косвенных с использованием порядковых и номинальных шкал) прибегнуть и к специальным процедурам, от которых исследователи чаще всего отказываются ввиду их трудоемкости или «чужеродности» для социологии.

Однако именно эти процедуры позволяют заметно расширить поле социологических фактов, затронув не только поверхностный срез общественного мнения, но и неотчетливое содержание «коллективного бессознательного», которое во многом и обусловливает функционирование этнического среза как индивидуально-личностного, так и группового сознания. В ряду этих процедур особое место принадлежит контент-анализу.

3.1. КОНТЕНТ-АНАЛИЗ ПРИ ИЗУЧЕНИИ ОТВЕТОВ НА ОТКРЫТЫЕ ВОПРОСЫ

Под контент-анализом следует понимать анализ содержания коммуникации, предполагающий такую классификацию исследуемого содержания, которая позволяла бы выявить его основную структуру.

Этот термин чаще применяется скорее к анализу печатного или визуального материала, однако, как мы увидим, может успешно использоваться и при обработке ответов на открытые вопросы, задаваемые при проведении опроса.

Основные операции контент-анализа были разработаны американскими социологами Х. Лассуэлом и Б. Берельсоном. Для перевода качественной информации в количественную выделяются два типа единиц: смысловые или качественные единицы анализа и единицы счета или количественные. Единицы счета могут совпадать и не совпадать с единицами анализа. При их совпадении квантификация сводится к определению частот упоминания выделенной смысловой единицы, при несовпадении единицей счета может стать физическая протяженность или площадь текста, заполненного смысловыми единицами.

По Ласуэллу и его последователям основной единицей анализа может быть символ или понятие. Используя именно символ как аналитическую единицу Ласуэлл в годы второй мировой войны произвел контент-анализ текстов американской газеты «Истинный американец» и, на основании его результатов, доказал,

что эта газета является профашистской, что стало поводом для ее запрещения. Другой исследователь — Л. Лоуэнталь использовал как единицу анализа не символ, а целую тему (рекламные биографии «видных американцев»).

В самом общем виде процедура подсчета при контент-анализе аналогична стандартным приемам классификации по выделенным группировкам, ранжирования и шкального измерения.

Таким образом, исследователи вырабатывают ряд категорий, характеризующих исследуемые вопросы, а затем классифицируют анализируемое содержание в соответствии с этими предзаданными категориями. В некоторых случаях эти категории «рождаются» из самого материала — в ходе его первичного осмысления, однако об этом — несколько ниже. Важно то, чтобы категории были определены как можно четче, чтобы свести к минимуму смещение, возникающее в результате субъективных суждений различных исследователей. Тем не менее, это смещение фактически неизбежно, что приводит к критике метода контент-анализа за его субъективность.

По мнению В. А. Ядова этого негативного эффекта можно избежать, если произвести контроль на обоснованность с помощью судей (соответствие предложенных качественных единиц поставленным задачам) или использовать для определения устойчивости данных ряд повторных кодировок разными кодировщиками на основе единой инструкции.

Рассмотрев некоторые самые общие принципы этой процедуры, обратимся к конкретным случаям применения контент-анализа в этносоциальном исследовании.

Контент-анализ при изучении системы автостереотипов. Уже говорилось, что основным эмпирическим индикатором национального характера является система этностереотипов. Если речь идет о характере «своего» народа — это автостереотипы, если о характере другого — гетеростереотиы.

При формулировке открытого вопроса: «Назовите пять основных качеств, присущих, с Вашей точки зрения, большинству русских» смысловой единицей анализа совершенно очевидно становятся черты характера. Отсюда, не менее ясно и то, что в качестве системы «предзаданных категорий» следует использовать структуру характерологических свойств личности. Мы обратились, несколько адаптируя ее с учетом специфики этносоциального исследования, к структуре, разработанной проф. В. Н. Панферовым.

Всего было названо 304 качества-автостереотипа, в том числе 230 понятий (основная смысловая единица) и 74 оценочных суждения, развернутых в предложения (дополнительная смысловая единица), которые содержались в 2.125 ответах (почтовый опрос населения Санкт-Петербурга, 724 чел.). Эти ответы были классифицированы по девяти категориям (рубрикам) с внутренним делением в каждой из рубрик на качества с преобладанием положительной оценки и качества с преобладанием отрицательной оценки. Матричная структура выглядит следующим образом:

1. Общий стиль поведения: в эту категорию вошли качества, которые в целом определяют поступки человека, его поведенческие реакции. Например, простота (простодушие), откровенность (прямота), честность, терпимость, искренность, порядочность, постоянство, с одной стороны, и злоба, нетерпимость, неискренность, непостоянство — с другой. Всего 40 качеств, содержащихся в 456 отчетах.

2. Общий стиль деятельности: в эту категорию вносились качества, в которых отражается отношение человека к деятельности в целом, в то числе и к трудовой. Например, трудолюбие, выносливость, работоспособность, с одной стороны, и лень, безделие, халатность, разгильдяйство, --- с другой. Всего 25 качеств, содержащихся в 300 ответах.

3. Отношение к людям: к этой категории причислялись качества, которые наиболее очевидно проявляются в межличностных отношениях. Например, гостеприимство, радушие, отзывчивость, милосердие, доверчивость, общительность, с одной стороны, и завистливость, недоверчивость, бестактность,— с другой. Всего 50 качеств, содержащихся в 548 ответах.

4. Отношение к себе: в эту категорию вошли качества в известном смысле противоположные предыдущей рубрике, в которых отчетливо проступает самоотношение. Например, гордость, самолюбие, уверенность в себе, с одной стороны, и непритязательность, закомплексованность, неудовлетворенность собой, — с другой. Всего 23 качества, содержащихся в 73 ответах.

5. Волевые качества: в эту категорию попали качества, которые характеризуют человека с точки зрения волевых усилий или отсутствия таковых. Например, терпение, стойкость, уравновешенность, смелость, с одной стороны, и безволие, пассивность, покорность, нерешительность, — с другой. Всего 40 качеств, содержащихся в 264 ответах.

6. Качества ума: к этой категории причислялись качества, отражающие интеллект, способности человека, проявляющиеся в рациональном поведении. Например, ум, смекалка, любознательность, талантливость, с одной стороны, и глупость, ограниченность, тупоумие, бездарность, — с другой. Всего 26 качеств, содержащихся в 114 ответах.

7, Эмоциональные качества: эта категория состояла из качеств, связанных с эмоционально-чувственной сферой самовыражения. Например, чувствительность, сентиментальность, порывистость, с одной стороны., и бесчувственность, импульсивность, — с другой. Всего 14 качеств, содержащихся в 41 ответе.

Следующие две рубрики были внесены нами дополнительно, исходя из содержания смысловых единиц, и уже выходят за пределы собственно характерологических свойств:

8. Социальное поведение: в эту категорию включались социальные и политические характеристики личности. Например, патриотизм, коллективизм, национальная гордость или пьянство, воровство, паразитизм. Всего 41 качество, содержащееся в 188 ответах.

9. Ментальные характеристики: это наиболее общая и условная категория классификации, в нее вносились развернутые суждения, определяющие менталитет народа, его, по Леви-Строссу, «психологическую оснастку». Например, расчет на «авось», непредсказуемость в критической ситуации, вера в доброго царя, широта души при узости ума и т. п. Всего 45 суждений, содержащихся в 141 ответе.

В последнем случае, когда речь идет о квантификации суждений, а не понятий, необходимо группировать смысловые единицы по их подобию. Так, например, были объединены в одно смысловое «гнездо» такие суждения как «вера в доброго царя», «вера в вождя», «вера в сильную личность», «вера в идола» и т. п.

При интерпретации полученных данных (уже после первичной квантификации единиц анализа.) вообще рекомендуется для укрупнения смысловых «блоков» производить вторичную группировку. Так, например, вполне корректно рассматривать как единое «гнездо» понятий-символов такие как отвага, смелость, храбрость, мужество или доброжелательность, добродушие, дружелюбие, радушие и т. п. При подобном укрупнении процентные соотношения признаков обретают большую наглядность и отчетливость.

По результатам контент-анализа в целом и последующего ранжирования наиболее часто фиксируемых респондентами качеств, составляется «образ» типичного русского или американца, который по сути своей и представляет ту модальную или базовую личность, о которой говорили Р. Липтон.. А. Инкелес и Д. Левинсон.

Контент-анализ при изучении негативных гетеростереотипов («образа этнического врага»). Схожая процедура использовалась нами и при классификации данных, содержащихся в ответе на вопрос: «Что Вам лично несимпатично в поведении, характере представителей этого народа?». Вопрос адресовался той части рее-пондентов, которая сообщила о наличии негативных гетеростереотипов («испытываете ли Вы неприязнь...») и назвала объект своей неприязни.

В ходе первичной обработки смысловых единиц анализа (негативный гетеро-стереотип) было обнаружено, что независимо от того, какой именно народ оценивается, ему приписываются одни и те же черты, будь-то чеченец, еврей или цыган. По-видимому, «образ врага» носит достаточно расплывчатый нечеткий характер, и стереотипы обладают скорее социальной и культурной окраской, чем сугубо этнической (отверженце «по крови»). Этот факт позволил классифицировать данные в пределах одной матрицы, независимо оттого, на кого конкретно была направлена неприязнь носителя гетеростереотипа.

Всего участники образа, обладающие отрицательными этноустановками, назвали 174 негативных качества, содержащихся в 610 ответах. В этом случае, учитывая содержание исходных данных, классификация (8 категорий) выглядела несколько по-иному, чем при анализе автостереотипов:

1. Общий стиль поведения: например, вседозволенность, агрессивность, бескультурье, необузданность. Всего 25 качеств (174 ответа).

2. Отношение к людям: например, высокомерие, хамство, лицемерие, двуличие, Всего 39 качеств (197 ответов).

3. Отношение к себе: например, самомнение, самоуверенность, гонор. Всего 5 качеств (12 ответов).

4. Качества ума: например, глупость, тупость, тугодумие, примитивность. Всего 4 качества (13 ответов).

5. Внешность: например, отталкивающая внешность, нечистоплотность, неопрятность. Всего 8 качеств (23 ответа).

6. Социальное поведение: например, спекуляция, корысть, криминальность, тунеядство, клановость. Всего 51 качество (81 ответ).

7. Проекция этнических отношений: например, «плохое отношение к русским», «непорядочность в отношениях с другими народами», «считают себя лучше нас». Всего 30 суждений (68 ответов).

8. Интегральные оценки отвержения, в том числе: «чужаки», «непохожи на нас», «неприятное поведение», идеологические характеристики («фашисты», «экстремисты», «террористы» и т. п.). Всего 26 качеств (42 ответа).

И в этом случае, так же как и при анализе автостереотипов, для большей наглядности процентных соотношений производилась вторичная группировка смысловых единиц в «гнезда» признаков по критерию подобия: например, бескультурье, невоспитанность, развязность или нахальство, беспардонность, бесцеремонность, хамство.

Модальная личность «врага» выглядит следующим образом: это человек наглый (35,6%), высокомерный (24,0%), нахальный (18,7%) и жестокий (8,7%), который «плохо» относится к русским (10,1%).

Если вспомнить модальные качества русского человека, станет очевидно, что признаки «врага» являются как бы зеркальным отражением «нас самих»: «мы» «их» не любим, потому что «они» не такие как «мы» в межличностном общении, в социальном поведении, в отношении к нам. Действительно, «мы» — добрые, «они» — жестокие; «мы» — скромные, «они» — высокомерные, «мы» — терпимые, «они» нас ненавидят. Отсюда — вывод: «мы» — «их» жертвы.

С подробной интерпретацией результатов контент-анализа по вопросу о типичных качествах русского человека, так же как и о признаках обобщенного «образа врага», можно ознакомиться в нескольких публикациях последних лет.

Контент-анализ символов «упорядоченной повседневности» в массовом сознании. «Символический подход» в социологии и социальной психологии исходит из особой роли символа, под которым понимается любой артефакт, любой знак или понятие, что-то выражающие или на что-то указывающие. Социально обусловленные символы не только передают значимую информацию, но и выражают групповые эмоции и ощущения и, наконец, что важнее всего, способствуют социальной сплоченности.

Символический интеракционизм Дж. Мида, развивающаяся в его рамках «драматургия» Ирвинга Гоффманна, этномедология Г. Гарфинкеля, став основной альтернативой классическому функционализму Т. Парсонса, исходят из решающего значения рефлексивности в формировании самости как социального феномена. По Гоффманну обыденная жизнь — это своего рода спектакль предзаданных ролей, по ходу которого происходит обмен «впечатлениями», возможный лишь благодаря общеразделяемой символике. Как полагает Гарфинкель, упорядоченность течения повседневного бытия воспринимается «членами» (т. е. людьми) как нечто само собой разумеющееся благодаря символическому единству среды.

Эмпирическая верификация этих теоретических положений была осуществлена нами впервые в отечественной социологии, предметом исследования стал образ «упорядоченной повседневности» в границах определенного отрезка социального времени на уровне как группового, так и индивидуально-личностного сознания.

Апробация методики состоялась в апреле 1996 года (200 студентов СП6ГУ и Псковского пединститута), основной массив был получен весной 1997 года (622 чел. — квотная выборка населения Санкт-Петербурга; 100 чел. — контрольная выборка случайного типа населения пос. Ижморский Кемеровской области; 100 чел. — контрольная выборка случайного типа населения г. Выборга Ленинградской области).

Вопрос, предложенный респондентам, формулировался следующим образом: «Напишите, пожалуйста, пять слов, понятий, выражений, которые Вам первыми приходят в голову, когда Вы вспоминаете о советских временах, и пять слов, понятий, выражений, которые бы Вы отнесли к сегодняшним временам». Кроме инструкции, содержащейся в самом вопросе, и в устной форме до начала опроса специально разъяснялось, что слова и выражения могут быть абсолютно любыми, главное, — чтобы они были первыми, которые вспомнились.

Полученные ассоциативные ряды составили в совокупности модальную символику «упорядоченной повседневности» советской и современной эпох.

Всего было высказано: по советским временам — 532 слова и выражения, содержащихся в 2386 ответах; по современности — 480 слов и выражений, содержащихся в 2415 ответах.

Смысловой единицей анализа, совпадающей с единицей счета, стало слово (например, «коммунизм» или «ваучер») и выражение (например, «народ и партия едины» или «хотели как лучше, получилось как всегда»).

В отличие от контент-анализа этнических стереотипов здесь не могли применяться предзаданные категории, так как подобное эмпирическое исследование проводилось впервые, и содержание символической информации просто невозможно было предугадать.

Поэтому 1 этапом обработки стал предварительный («черновой») просмотр первичных данных с одной только целью разработки предзаданных категорий. Ввиду объемности материала каждая из категорий (основных матриц) включала еще и субкатегории (субматрицы), в сумме было получено 7 основных категорий и 29 субкатегорий. 2 этап предусматривал уже непосредственную («чистовую») классификацию да.нных по категориям. На 3 этапе происходило укрупнение смысловых единиц (группировка по «гнездам» символов для получения значимых процентных соотношений). 4 этап был посвящен ранжированию смысловых единиц и интгерпретации советской и современной символики. Результатом 5, заключительного, этапа стал модальный символический образ советского прошлого и современной действительности.

Основные аналитические категории и субкатегории выглядят следующим образом:

1. Политические символы, которые включают 7 субкатегорий -— понятия (например, «коммунизм» или «демократия»); события (например, «первые пятилетки», «завоевание космоса»); политические институты (например. «КПСС» или «Государственная Дума»); идеологическое обеспечение (например, «демонстрация» или «партсобрание»); правопорядок (например, «мафия» или «правовой беспредел»); СССР(Россия) и мир (например, «железный занавес» или «виза»); политические персоналии (например, Ленин или Жириновский). Символическая насыщенность этой категории выглядит таким образом: советская эпоха - 27,6% от числа всех смысловых единиц и 41,7% от общей суммы ответов; современность — соответственно 19,2% и 32,3%.

2. Экономические символы, в которые входят 4 субкатегории — понятия (например, «соцсоревнование» или «бизнес»); экономические институты (например, «плановая экономика» или «банковская система»); экономические явления (например, «дефицит» или «инфляция»); финансы (например, «копейка» или «курс доллара»). Наполненность символами этой категории несколько меньше, чем в первом случае: советская эпоха— 12.6% от числа всех смысловых единиц и 18,6% от общей суммы ответов; современность — соответственно 15,6% и 26,5%.

3. Персонификация времени с 3 субкатегориями — политические роли (например, «коммунист» или «спикер»); социальные роли (например, «тунеядец» или «бомж»); профессии и социальные группы (например, «рабочий» или «новые русские»). Плотность информации в пределах этой категории заметно ниже: советская эпоха — 6,2% от числа всех смысловых единиц и 4,8% от общей суммы ответов; современность — соответственно 8,1% и 9,9%.

4. Образ жизни, включающий 4 субкатегории — предметный мир (например, «гастроном» или «супермаркет»); быт и его приметы (например, «очередь» или «презентация»); товары (например, «колбаса» или «иномарка»); духовная сфера (например, «образование» или «Санта-Барбара»). Эта категория по численности включенных в нее слов насыщеннее предыдущей: советская эпоха — 12,4% от числа всех смысловых единиц и 7,5% от общей суммы ответов; современность — соответственно 15,8% и 8,2%.

5. Психологические оценки, состоящие из 3 субкатегории — состояния (например, «весело» или «страшно»); отношения (например, «чувство локтя» или «взаимное недоверие»); качества (например, «открытость» или «подозрительность»). В этой категории оказалось достаточно много символов: советская эпоха —17,9% от числа всех смысловых единиц и 13,7% от общей суммы ответов; современность — соответственно 20,6% и 11,7%.

6. Социальные оценки, не имеющие субкатегорий, однако предусматривающие две рубрики соответственно знаку оценки — «плюс» или «минус» (например, «уверенность в завтрашнем дне» или «развал экономики»). Численность такого рода оценок относительно всей символической «совокупности» выглядит так: 15,4Уо от числа всех смысловых единиц и 8,1% от общей суммы ответов: современность — соответственно 16,2% и 10,9%.

7. Выражения, классифицированные по 3 субкатегориям — лозунги и идеологемы (например, «слава КПСС» или «процесс пошел»); пословицы и идиомы (например, «хочешь жить - умей вертеться»); юмор (например, «мир, труд, жвачка» или «прихватизация»). Эта категория оказалась наименее насыщенной: советская эпоха — 7,9% от числа всех смысловых единиц и 5,6% от общей суммы ответов; современность — соответственно 4,5% и 0,5%.

Мы не случайно так подробно представили качественные и количественные соотношения по отдельным категориям контент-анализа. Именно так выглядит еще до начала содержательной интерепретации символов категориальная или матричная квантификация смысловых единиц на основе суммирования ответов.

Корректность категорий нами проверялась повторной кодировкой другим кодировщиком примерно 100 опросных листов — число символов, отнесенных разными кодировщиками в различным категориям, не превысило 3%.

Модальный образ «социального времени» (первых двадцать мест по результатам ранжирования) представлен в сводной таблице (см. табл. 2).

Исследование показало, что контент-анализ символики прошлого и настоящего дает не только наглядный, но и знаковый образ эпохи, который существует в массовом сознании, во многом обусловливая социальное самочувствие граждан современной России. Что же касается содержания приведенной ниже таблицы, на наш взгляд, данные ее настолько красноречивы, что в комментариях не нуждаются. Особо любознательных можно отослать к кн. «Петербуржцы - 97. Социологические очерки» (СПб.,1997).

Советская эпоха

1. партия 33,2

2. очередь 18,6

3. зарплата 17.0

4. коммунизм 16,4

5. стабильность 13,4

6. дефицит 12,0

7. комсомол 10,8

8. СССР 9,0

9. пионер 9,0

10. уверенность 8,2

11. демонстрация 8,0

12. Ленин 7,6

13. Брежнев 6,0

14. спокойствие 6,0

15. колбаса 6,0

16. талоны 5,8

17. застой 5,4

18. субботник 5,2

19. мир 5.2

20. пятилетка 4,8

Современность

свобода 18,2

безработица 17.8

война в Чечне 16,8

демократия 16,4

перестройка 13,6

новые русские *3,0

бизнес 10,6

беспорядок 9,2

доллар 9,2

рынок 9,0

выборы 8,6

инфляция 7,8

нищета 7,8

гласность 7.2

деньги 6,8

беспредел 6,4

президент 6,2

страх 6,0

неуверенность 5,6

мафия 5,0

3.2. СЕМАНТИЧЕСКИЙ ДИФФЕРЕНЦИАЛ В СРАВНЕНИИ
«НАС» С «НЕ-НАМИ»

Тест семантического дифференциала относится к числу проективных процедур, особенность которых заключается в том, что стимулирующая ситуация приобретает смысл не в силу объективного содержания, но по причинам, связанным с субъективными наклонностями испытуемого, т. е. вследствие субъективированного личностного значения, придаваемого ситуации респондентом.

Именно эта специфика данного теста делает возможным ее применение в изучении этнических стереотипов: ведь и стереотип в сущности не имеет объективного содержания, а лишь то «личностное значение», которое вкладывает в него индивид. Тест был разработан Ч. Осгудом в середине 50-х годов для количественного измерения субъективных значений понятий. Суть его состоит в том, что респонденту предлагается последовательно высказать свое отношение к некоему объекту по целому набору биполярных семичленных шкал. В качестве полюсов шкал Осгуд использовал 20 пар терминов, предварительно отобранных факторным анализом на 360 различных объектах оценивания по критериям «отношение», «сила» и «активность». Как образом выглядит эта классическая шкала? Приведем пример:

7 6 5 4 3 2 1

добрый _____________________жестокий

Если респондент положительно оценивает объект, его оценка будет приближаться к позитивному полюсу (в данном случае его смысловое выражение «добрый»), т. е. иметь численное выражение «5», «6» или «7» баллов. Если испытуемый, напротив, склонен к негативному оцениванию объекта, его оценка будет смещаться к «минусу» (в данном случае «жестокий») и принимать числовое выражение «3», «2» или «1». Таким образом. 7 — максимальная степень выраженности «положительного» признака, 1 — максимальная степень выраженности «отрицательного» признака, 4 же представляет собой середину шкалы, т. е. некоторое равновесие полюсов.

Тест Осгуда хорош тем, что позволяет насытить эту уже неоднократно апробированную «форму» практически любым содержанием. Мы, как уже говорилось, адаптировали семантический дифференциал для сравнительного оценивания, во-первых, этнических групп (т. е. «нас» и «не-нас») посредством авто- и гетеростерео-типов, во-вторых, государств, в которых проживают эти группы. Во втором случае речь идет не столько об этностереотипах, сколько о социально-политических стереотипах, которые, тем не менее, как мы увидим, взаимосвязаны и взаимообусловлены.

В 1992 году испытуемым было предложено сравнить США и Россию, русских и американцев (203 студента, петербургских вузов русской национальности). В 1994 году респонденты (по 100 человек русских и узбеков) сопоставляли Узбекистан и Россию, узбеков и русских. Государства сравнивались по 10 парам признаков, расположенных на полюсах биполярных семичленных шкал.

Как сосчитать средний балл по одной паре признаков? Допустим, что при численности испытуемых в 100 чел, оценки русскими русских по полярным признакам «свободный» — «не свободный» выглядят следующим образом: 7 баллов —11 чел.;, 6 баллов — 26 чел.; 5 баллов — 20 чел.; 4 балла — 10 чел.; 3 балла — 13 чел.; 2 балла — 17 чел.; 1 балл — 3 чел.

Сначала число отметивших тот или иной балл следует умножить на значение этого балла (7 х 11:6х26; 5 х 20; 4х10; 3х13; 2х17; 1х3). Затем промежуточные результаты суммировать (77+156+100+40+39+34+3 = 449) и конечный результат разделить на общее число испытуемых, ответивших на этот вопрос (449 : 100). Таким образом, средний балл составит 4,49. Как мы видим, оценка несколько смещается к положительному полюсу. Допустим, что суммарная оценка русскими узбеков по тем же признакам (гетеростереотип) составит 3,41 балла. Вывод таков: автостереотип в данном случае благоприятнее гетеростереотипа или русские считают себя свободнее узбеков в среднем на 1,08 балла (4,49 - 3,41 = 1.08).

Сравнительные оценки по каждой из пар дают возможность уже более глубокой интерпретации соотношения стереотипов о «своем» и «не-своем» народе.

Если суммировать средние баллы по каждой из пар, мы получим среднюю оценку по всем включаемым в тест признакам и, следовательно, в нашем случае общую соотносительную (положительную или отрицательную) направленность не только автостереотипа и гетеростереотипа, но, косвенно, и «знак» этнических отношений.

Как отбирать признаки? Какова их оптимальная численность? Какое содержание в них вкладывается?

При составлении полярных признаков шкал можно использовать, даже при изучении одного и того же феномена — в нашем случае этностереотипов, разные признаки, содержание которых должно быть обусловлено в первую очередь гипотезами и задачами, стоящими перед социологом, а кроме того, местом теста среди других процедур исследования. Нами тест семантического дифференциала применялся в общей сложности четыре раза и в каждом случае число пар и содержание признаков несколько менялось.

Важно иметь в виду следующее: во-первых, полярные признаки должны быть полными антонимами, чтобы не допустить смещения шкалы (так, при последнем использовании теста в 1997 году мы исключили одну пару «деловой-беспечный» как не отвечающую этому требованию, заменив ее другой); во-вторых, включаемые признаки должны носить сущностный характер (т. е. не быть второстепенными для оцениваемого объекта) и, если речь идет о стереотипах, целесообразнее использовать модальные характеристики (т.е. те, которые присутствуют в представлениях большинства представителей данной этнической группы).

Поэтому лучше, чтобы тест семантического дифференциала выступал в качестве контроля или уточнения основного вопроса, который может быть сформулирован в открытой форме. В этом случае тест раскрывает и проверяет результаты, полученные посредством контент-анализа авто- или гетеростереотипов.

Что касается численности одновременно оцениваемых полярных признаков (пар), то по нашему опыту их число не должно превышать 30 (15 пар). При уменьшении числа сопоставляемых признаков (менее 10), интерпретация может быть некорректной и поверхностной, напротив при увеличении числа пар свыше 20, результаты теста могут быть искажены утомлением испытуемого от однообразной работы, которое по мере оценивания усиливается.

Эффективность обращения именно к этому тесту обусловлена прежде всего тем, что авто- и гетеростереотипы фиксируются в сравнении, а не «безотносительно» друг к другу. Напомним, что этничность как раз и актуализируется в ситуации сопоставления «нас» с «не-нами» и вне сравнения ее просто не существует. Поэтому применение теста дает возможность проверить на практике действие указанных ранее признаков стереотипа (достоверность, проекция, обратное влияние и гомо-описание). Таким образом, данный тест наряду с содержательной решает еще и задачу эмпирической верификации теории этнического стереотипа.

Результаты тестирования во всех случаях его применения подтвердили в первую очередь эффект обратного влияния: самооценка на уровне автостереотипа впрямую обусловлена оценкой, содержащейся в гетеростереотипе. Так, например, при сравнении «себя» с американцами русские оценили «свой» народ практически по всем признакам ниже «чужого» (соответственно 3,51 балла и 5,58 балла). В этом" случае не «сработал» даже эффект гомоописания. При сравнении же «себя» с узбеками самооценка заметно возросла (до 4,87 балла), другой народ (узбекский) был оценен соответственно «правилам» гомоописания — ниже своего (4,04 балла).

Та же тенденция была обнаружена и при сравнении государств: так, для узбеков Россия в определенном смысле занимает то же самое место, что для русских — США. В среднем по всем признакам русские отдают предпочтение США перед собственной страной в пропорции 5,42 балла к 3,74 балла, а узбеки — России в соотношении 5,12 балла к 4,05 балла.

Подробнее о содержательных результатах применения адаптированной версии теста семантического дифференциала можно прочитать в статье «Этническое самосознание молодежи».

В 1996-97 гг. изменив несколько версию теста, мы успешно использовали его для сравнительной оценки признаков, с одной стороны, СССР и советского человека, а, с другой, — современной России и россиянина. В этом случае исследовалась уже не система этнических, а социально-политических стереотипов как индикатор-сохранности советского менталитета в пост-советском сознании.

3.3. ПОСЛОВИЦЫ КАК ПЕРВИЧНЫЙ МАТЕРИАЛ В
ЭТНОСОЦИАЛЬНОМ ИССЛЕДОВАНИИ

Национальный фольклор, если несколько перефразировать образ Теодорсона, который уже приводился, это наиболее яркая, красочная и, главное, крепкая повозка традиций, настойчиво преодолевающих время.

Действительно, традиции, материализованные, к примеру, в праздниках, по мере урбанизации, присущей постиндустриальному обществу, и социального расслоения постепенно теряют свой первоначальный символический смысл, однако сохраняются, благодаря фольклору, в коллективной памяти народа. Так, пословицы: «Не все коту масленица» или «Первый блин — комом» опосредованно актуализируют в сознании древний дохристианский праздник встречи весны, когда сжигали чучело злой бабы Зимы и пекли блины, которые символизировали «лик» светлого бога Ярилы. И пусть большинство любителей блинов слыхом не слыхивали о языческих идолах, подобные обычаи неосознанно способствуют и культурной трансмиссии,

и межгенерационному «подтверждению» групповой солидарности. А пословицы не дают о них забывать.

Они поистине неувядаемы. Старинная русская пословица, ныне подзабытая; «Все по-новому да по-новому, а когда же будет по-доброму?» как будто сконцентрировала в себе все тревоги и сомнения наших современников. Можно ли складнее, ярче и точнее выразить экзистенциальную мысль, чем в словах: «На смерть, что на солнце, во все глаза не взглянешь».

Пословица по В. Далю — «коротенькая притча. Это суждение, приговор, поучение, высказанное обиняком и пущенное в оборот под чеканом народности... это обиняк, с приложением к делу, понятный и принятый всеми».

Чем хороша пословица в качестве первичного материала при эмпирическом изучении этнических проявлений?

Во-первых, это своего рода устойчивый социальный стереотип («поучение»), отсеянный временем и отложившийся в народной памяти. Во-вторых, это «обиняк», то есть не прямое, а завуалированное суждение, которое в тексте опросного листа может выполнить функцию косвенного контрольного вопроса (именно в таком качестве мы как раз использовали пословицы). В-третьих, пословица как развернутый образ — своего рода альтернатива понятийному мышлению, к которому апеллирует большинство вопросов, и поэтому для респондента, работающего над анкетой, эта процедура выполняет функцию психологической релаксации, способствующей повышению надежности результатов.

Форму введения пословиц в содержание опросного листа можно варьировать (открытая и закрытая форма; основной и контрольный индикатор; скрытая установка и прямая оценка с использованием количественной шкалы). Рассмотрим их поочередно.

Пословица как индикатор групповой установки на общий стиль поведения. Респондентам было предложено назвать любимую пословицу, которой они стараются «соответствовать» в своем поведении. Ее указало более половины опрошенных (54,5%), что свидетельствует об актуализированности народной культуры в массовом сознании, которая, учитывая тип выборки — население Санкт-Петербурга, гипотетически не предполагалась.

Всего было перечислено 178 пословиц, многие из которых употреблялись неоднократно (449 ответов). Наиболее популярными оказались (в %):
«Без труда не вытащишь и рыбку из пруда» — 6,6
«Терпенье и труд все перетрут» — 5,4
«Тише едешь, дальше будешь» — 4,9
«Семь раз отмерь, один раз отрежь» — 4,0

По содержанию наиболее «модальных» пословиц очевидно, что в групповом сознании преобладает установка на трудолюбие, терпение, предусмотрительность и осторожность в принятии решений.

По ходу анализа названных участниками опроса пословиц выяснилось, что:
1) актуализация пословиц связана с частотой их употребления в средствах массовой информации («что написано пером — не вырубишь топором»), в русской классической литературе («не в свои сани не садись», «бедность не порок»), в качестве идеологизированных лозунгов («будет и на нашей улице праздник», «лес рубят — щепки летят»); 2) при написании пословиц допускаются неточности, т. е. пословицы удерживаются в памяти в размытой форме (например: «Болтай Емеля — твоя неделя» — «болтай» вместо «мели» или «На обиженных воду возят» вместо «на дураках»); 3) наши современники склонны переделывать дедовские «поучения» по собственному усмотрению, как им больше нравится (например, «век живи — дураком помрешь» вместо «век учись»; 4) используя фольклорную форму, респонден-ты высказывают собственные сентенции (например, «мудрым пользуйся девизом — будь готов к любым сюрпризам»).

Последний факт свидетельствует, кстати, о том, что русский фольклор не стал некоей этнической архаикой, а продолжает развиваться и «корректироваться» под воздействием меняющихся социальных и культурных реалий. Любопытно, что фольклорные «новоязы» чаще политизированы («из грязи — в Думу») и включают даже реальные персоналии, что нетипично для традиционной этнической культуры («Бог -— на небе, Ельцин — в Кремле»).

Эти выводы, став интересным фактом в «копилку» фольклористики, привели к предпочтению закрытой формы «пословичных» вопросов, чтобы впредь ограничить словотворческую «самодеятельность» респондентов в тех случаях, конечно, когда фольклорные формы используются для изучения национального характера, а не сугубо лингвистических проблем.

Пословица как индикатор этнического стереотипа выступала в качестве «контроля» к основному вопросу о чертах характера, присущих большинству русских, предложенному в открытой форме. Участникам опроса следовало оценить по 5 балльной шкале, где 5 — высший балл, десять пословиц, впрямую раскрывающих различные свойства русской идентичности. Ранговая предпочтительность пословиц оказалась следующей:

1. «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится» — 4,5

2. «В каком народе живешь, того обычья и держись» —-- 4,4

3. «За морем — веселье да чужое, у нас — горе да свое» — 3,9

4. «Русский ни с мечом, ни с калачом не шутит» — 3,9

5. «Русский мужик задним умом крепок» . — 3,8

6. «Русский любит авось, небось да как-нибудь» . -— 3,6

7. «На Руси, слава богу, дураков на сто лет запасено» — 3,4

8. «Руси есть веселие пити, не может без него быти» — 3,3

9. «Русский молодец ста басурманам конец» -— 3,2

10. «Наши миряне — родом дворяне: работать не
любят, а погулять не прочь» —- 3,0

Отсутствие низких оценок (менее трех баллов) не должно удивлять: на респондента не мог не оказать психологического давления тот факт, что все эти пословицы — национальные, следовательно, отвергая их, он как бы отказывался от этнокультурной идентичности и подвергал сомнению народную «мудрость».

Как мы видим, петербуржцы склонны признать, русских отличает беспечность в сочетании с недальновидностью (1-я и 5-я пословицы), а также решительность (4-я пословица). Вместе с тем сквозь призму оценки проступает высокий уровень групповой солидарности (3-я пословица) наряду с ориентацией на терпимость в межэтнических отношениях (2-я пословица).

Следуя поверхностной логике, 2-я и 3-я пословицы противоречат друг другу и поэтому не могут «нравиться» одновременно. Однако нельзя забывать о том, что специфика русской комплиментарности в том и состоит, что адаптируясь к «другим» народам, притираясь к «ним», «мы» с готовностью переводим их из ранга «не-наших» в «наших», распространяя на них уже не этническое, а общенациональное, государственное «мы». Таким образом, терпимость к «чужому» и социокультурная адаптация как бы способствуют расширению ареала единой комплиментарности.

Меньшее приятие, судя по оценке, вызывает констатация таких недостатков русского человека как воинственное удальство, пьянство и лень (соответственно 9-я, 8-я и 10-я пословицы). Это естественно, так как автостереотип всегда имеет тенденцию к более благоприятной оценке «самих себя» и отторжению критики (эффект гомоописания).

Идентично изложенному примеру возможно и опосредованное (мера согласия с пословицами) изучение распространенности негативных гетеростереотипов, т. е. уровня этнической неприязни. В русском фольклоре немало «поучений» типа «Незваный гость хуже татарина», которые точно так же могут быть предложены респондентам для оценки в качестве «контроля» к прямым вопросам, непосредственно фиксирующим негативные этноустановки.

Пословица как индикатор динамики нормативного поведения. В исследовании «Советский менталитет в русском сознании» пословицы, введенные в текст инструментария, отражали различные стороны русского характера опосредованно, обиняком, а не впрямую, как в предыдущем случае, когда приводились очевидные автостереотипы и респондент прекрасно понимал, что оценивает суждение о своем народе: на этот раз анкета включала тридцать образных, метафорических сентенций о труде, о богатстве, об удаче и т. п., которые в совокупности отражали этнокультурный «взгляд» на правильное, т. е. нормативное поведение.

Однако и народная мудрость так же противоречива как и русская натура, потому и в пословицах нередко высказываются совершенно противоположные суждения по одному и тому же предмету, например, «Не нашим умом, а Божьим судом» и одновременно абсолютно противоположная «рекомендация» — «Богу молись, а своего ума держись». Именно поэтому отобранные для оценки пословицы были сгруппированы в 15 пар, в каждой из которых респонденту предлагалось отметить ту из них, которая больше соответствует его жизненной позиции.

По какому критерию отбирались пословицы? Во-первых, все они включены в хрестоматийный сборник Владимира Даля и уже в этим отнесены к золотому запасу русской этнической культуры.

В этой связи стоит порекомендовать в случае обращения к словесному народному творчеству пользоваться только сборником Даля, избегая различного рода собраний «крылатых выражений», изданных в советское время, так как в них нередко под видом национальных «поучений» оказывались строки из советских песен или даже идеологизированные «придумки» самих авторов сборника.

Во-вторых, исходя из задачи выявления меры адаптации современных русских к социальным изменениям последних лет, мы, обратившись к пословицам, выбрали те из них, в которых наиболее отчетливо и образно зафиксированы этнически обусловленные нормы, которые, с одной стороны, способствуют, а, с другой, — препятствуют этой адаптации.

Отсюда следует еще один совет: отбор первичного материала следует проводить строго исходя из задачи исследования, кроме того, если используется процедура оценки парных суждений противоположных по смыслу, пословицы должны быть абсолютными антонимами и именно так восприниматься респондентом.

В нашем случае содержание пословиц отражало следующие качества и отношения: 1. Индивидуальная активность (вера в собственные силы, готовность к риску) — индивидуальная пассивность (фатализм, покорство судьбе)/10 пословиц/; наяример, «На счастье надейся, а сам не плошай» и «Что ни делается — все к лучшему».

2. Терпимость (миролюбие) — нетерпимость (воинственность) /6 пословиц/; например, «Доброе дело пуще дубины» и «Не бить, так и добра не видать».

3. Рачительность (стратегия «малых дел») — надежда на удачу /4 пословицы/ ; например, «Пушинка к пушинке — выйдет перинка» и «Хоть на час — да вскачь».

4. Честность — нечестность (вороватость) /2 пословицы/; «Заработанный ломоть лучше краденного каравая» и «Не пойман — не вор, а что взято, то и свято».

5. Коллективизм — индивидуализм /2 пословицы/; «С миру по нитке — голому рубаха» и «Дружба — дружбой, а денежки — врозь».

6. Патриотизм — прагматизм /2 пословицы/; «С родной земли — умри, не сходи» и «Где не жить, только б сыту быть»;

7. Нравственность богатства — безнравственность богатства /2 пословицы/; «От трудов праведных не наживешь палат каменных» и «Тот мудрен, у кого карман ядрен».

8. Трудолюбие — безделие (лень) /2 пословицы/; «Под лежачий камень вода не течет» и «Лежу на печи — мечу калачи».

Как выяснилось, традиционные нормы поведения (пассивность, терпимость, рачительность, честность, коллективизм, безнравственность богатства) соотносятся с «рыночными» (активность, нетерпимость, надежда на удачу, нечестность, индивидуализм, прагматизм и нравственность богатства) в примерной пропорции 2 : 1. Наиболее «влиятельным» фактором, обусловливающим это соотношение, оказался возраст — самые молодые респонденты (18-25 лет) значительно чаще полагаются на удачу в достижении богатства, индивидуальную активность и прагматизм, чем их более зрелые современники. С возрастом традиционные нормы начинают превалировать в пропорции 3 : 1.

Но самый важный вывод состоит в том, что установочное поведение внутренне противоречиво, следовательно, ценностное сознание современного русского человека является полем «борьбы противоположностей». Об этом, в частности, говорят примерно равные оценки индивидуальной активности и сомнения в нравственности богатства.

Наряду с попарной оценкой народных поучений, участникам опроса было предложено отметить ту пословицу (одну из тридцати), которая в наибольшей мере отвечает его жизненным принципам. Наиболее популярной оказалась социальная позиция, заключенная в таких суждениях (в %):

1. «Под лежачий камень вода не течет» -— 11,9

2. «Терпение и труд все перетрут» — 9,5

3. «Что ни делается — все к лучшему» — 9,4

4. «На счастье надейся, а сам не плошай» — 8,3

5. «Заработанный ломоть лучше краденого каравая» — 58,3

Как мы видим, и этот ряд предпочтений внутренне противоречив: 3-я и 4-я пословицы, по смыслу совершенно противоположные, имеют почти равное число сторонников.

Однако не лишним будет напомнить, что все пословицы отобраны из сборника Владимира Даля и все они (в том числе, «за» активность и «за» пассивность) не могут быть исключены из системы этнически обусловленных социальных стереотипов. Таким образом, противоречив и сам национальный характер, в нем заключены потенции совершенно различного типа сознания и поведения.

Пословица как индикатор тендерных статусов и семейных отношений. Даже на исходе XX века традиция и этнокультурная норма не впрямую, но продолжают обусловливать и в современной России гендерные и семейные неравенства, об этом свидетельствуют как эмпирические исследования, так и теоретические изыскания. Между тем при изучении взаимоотношений полов достаточно сложно добиться достоверности результатов, прибегая к одним лишь прямым вопросам и ценностным шкалам. Эта область межличностного общения не менее, если не более, «интимна», чем сфера этнических проявлений. Именно поэтому целесообразно в качестве косвенных и одновременно контрольных вопросов использовать процедуру оценки респондентами народных «поучений» по этому поводу, содержащихся в тексте пословиц.

В исследовании «Этническое самосознание русской молодели» (1995 г.) в числе индикаторов статуса женщины выступали 10 русских пословиц следующего содержания: 1. «Курица не птица, баба не человек»; 2. «Бабе дорога — от печи до порога»; 3. «Бабе хоть кол на голове теши»; 4. «У бабы семь пятниц на неделе»; 5. «Стели бабе вдоль, она меряет поперек»; 6.»Волос долог, да ум короток»; 7. «Баба что мешок — что положишь, то и понесет»; 8. «Кто с бабой свяжется — сам баба будет»; 9. «Баба да бес — один в них вес»; 10. «Бабьи промыслы, что неправые помыслы».

Все эти суждения свидетельствуют о низком как социальном, так и психологическом статусе русской женщины, иных, с более высокой оценкой ее положения, — просто не существует, поэтому пришлось ограничиться лишь однотипными по направленности.

Гипотетически предполагалось, что мера согласия (номинальная шкала— «скорее согласен», «скорее не согласен», «трудно сказать») с этими суждениями у мужчин и женщин будет заметно различаться. Гипотеза подтвердилась лишь частично: 1-ую пословицу, наиболее жесткую по содержанию, отвергли как мужчины, так и женщины; 710-ая пословицы вызвали заметно большее согласие у респондентов-мужчин, однако со 2-ой, 4-ой и 5-ой пословицами согласились более половины опрошенных женщин, что косвенно свидетельствует о значительной мере сохранности традиционных стереотипов и о признании за собой самими женщинами более низкого относительно мужчин статуса.

Подобным же образом можно обратиться к народным «поучениям» (косвенный контрольный индикатор) при эмпирическом изучении семейных ориентаций. В словаре Владимира Даля — почти 350 пословиц на эту тему (например, «Муж пашет, а жена пляшет» или «Муж любит жену богатую, а тещу тороватую» и т.п.). Словесное народное творчество, и в частности, пословицы как наиболее краткое и образное «ядро» коллективного творчества народа — это бездонный первичный материал для исследования воздействия этнического фактора на систему ценностных ориентаций. Материал, который трудно переоценить.

* * *

Во второй части книги я попыталась поделиться своим опытом в проведении этносоциального исследования и выражаю надежду, что при использовании приведенных выше процедур мои читатели не забудут сослаться на источник приобретенных ими знаний.

Надеюсь, что и в целом эта книга, посвященная соотношению этнического и социального в жизни современного человека окажется полезной не только студентам-социологам, психологам и антропологам, но и всем тем, кому интересны сложные перипетии воздействия этнического фактора на общество, государство, массовое и групповое сознание.