29 июня 1900 г. в Лионе родился Антуан де Сент-Экзюпери.Оба они посвящали себя писательскому ремеслу. Оба считали главным строительство прекрасного мира внутри себя. Оба при этом - одинаково равноудаленные от христианства. Оба были военными летчиками. Летчиками Второй Мировой. Летали над одним и тем же полушарием, не которое взирали из кабины. Оба остро переживали за то, что видели. А видели разное: один - Планету Людей, другой - Человейник.
Что тут удивительного? Они так не похожи друг на друга: один - "мягкий и пушистый", другой - "жесткий и колючий". Хороший летчик и плохой летчик. Вот тут позволю себе не согласиться. Если верить биографам, Экзюпери, особенно в последние годы, жил чуть ли не жизнью кьеркегоровского героя в "рыцарском замке" своих скорбей, одиночества и безысходности. Искал отдушины в алкоголе, из-за которого его даже на время отстранили от полетов. И внутри этого замка выстраивал "Цитадель", свою последнюю и главную книгу, которая начинается словами:
"...Ибо слишком часто я видел жалость, которая заблуждается. Но нас поставили над людьми, мы не вправе тратить себя на то, чем можно пренебречь, мы должны смотреть в глубь человеческого сердца.
Я отказываю в сочувствии ранам, выставленным напоказ, которые трогают сердобольных женщин, отказываю умирающим и мертвым. И знаю почему.
Были времена в моей юности, когда я жалел гноящихся нищих. Я нанимал им целителей, покупал притирания и мази. Караваны везли ко мне золотой бальзам далекого острова для заживления язв. Но я увидел, мои нищие расковыривают свои болячки, смачивают их навозной жижей, садовник так унавоживает землю, выпрашивая у нее багряный цветок, и понял: смрад и зловоние сокровища попрошаек. Они гордились друг перед другом своими язвами, бахвалились дневным подаянием, и тот, кому досталось больше других, возвышался в собственных глазах как верховный жрец при самой прекрасной из кумирен. Только из тщеславия приходили мои нищие к моему целителю, предвкушая, как поразит его обилие их зловонных язв. Защищая место под солнцем, они трясли изъязвленными обрубками, попечение о себе почитали почестями, примочки поклонением. Но, выздоровев, ощущали себя ненужными, не питая собой болезнь, бесполезными, и во что бы то ни стало стремились вернуть себе свои язвы. И, вновь сочась гноем, самодовольные и никчемные, выстраивались они с плошками вдоль караванных дорог, обирая путников во имя своего зловонного бога".
Как минимум, выясняется, что гуманизм - не такая уж простая штука. Иногда он приводит думающего человека к необходимости заново покопаться в нравственном фундаменте сознания. И в процессе такого копания могут невольно, но от этого не менее болезненно задеты (хорошо, если виртуально) интересы тех, кого ты, по определению, обязан щедро одаривать своим априорным и безусловным гуманизмом.
Это - с одной стороны.
С другой, - язык не поворачивается назвать Зиновьева "антигмуанистом" и циником. Ну не оскорблял он советских людей - всех вместе и каждого по отдельности - выражением "хомо советикус". Нельзя забывать, что А.А.Зиновьев был прежде всего мыслителем, аналитиком, исследователем, а потом уж писателем. И для него в качестве мыслителя сначала вставал кантовский вопрос:
как возможно то, о чем я мыслю? Какой возможен человек в нечеловеческих условиях социальной жизни? Эту невозможную возможность - уже как писатель - он и воплотил в типическом образе "хомо советикуса".
В этих условиях единственный выход - быть "суверенным государством из одного человека", как говорил Зиновьев о себе. А за границами этого государства так и будет простираться во все стороны безгранично-безличный Человейник.
Экзюпери же верил в то, что каждый личностный мир представляет собой такое "суверенное государство", что все они - даже не государства, а суверенные планеты, по которым странствовал Маленький принц. Уже поэтому из них нельзя выложить Человейник. А вот, слиться в одну большую Планету (Вселенную) Людей, ни на момент не утрачивая своей суверенности, для них было бы вполне естественно. Однако этого не произойдет, покуда они не "приручат" друг друга - настолько, насколько далекие от них явления не приблизит к ним память о приручившем. Как пшеницу - к не знающему вкуса хлеба Лису. Ведь ее колосья, всколыхнувшись на ветру, уподобятся золотым волосам любимого друга - Маленького принца. И хлеб будет значить для Лиса очень много. А от одной мысли о барашке, где-нибудь за тридевять галактик съевшим розу, о существовании которой мы даже не подозревали, нас будет бросать в оторопь... Это - нормальное состояние человека, которое, кстати, отличает его от барана!
Честно говоря, мне ближе Экзюпери, мне милее Планета Людей.
Я не боюсь неизведанного. Я боюсь не разглядеть в нем черт и отражений дорогих мне людей: других "подсказок" мне не надо. Равно как - потерять их в изведанной до протертостей повседневности Человейника.
2009Блог Владимир Кудрявцев
на mail.ru
На развитие сайта
