Текст воспроизведен по изданию: Давыдов В.В. Лекции по общей психологии. Учебное пособие для студентов высших учебных заведений. М.: Издательский центр «Академия», 2005.

Среди духовных способностей человека есть такая, которая на протяжении многих столетий была предметом пристального внимания ученых и которая вместе с тем до сих пор является труднейшим и загадочным предметом науки. Это способность мыслить. С ней мы постоянно сталкиваемся в труде, в учении, в быту.

Любая деятельность рабочего и агронома, школьника и ученого неотделима от их мыслительной работы. Во всяком настоящем деле необходимо поломать голову, пораскинуть умом, т.е., говоря языком науки, нужно осуществить мыслительное действие, интеллектуальную работу.

Известно, что задача может быть и решена, и не решена, один справится с нею быстро, другой думает долго. Есть задачи посильные и ребенку, а над некоторыми бьются годами целые коллективы ученых. Значит, есть умение решать задачи, умение мыслить. Одни им владеют лучше, другие хуже. Что это за умение? Какими путями оно возникает? Как его приобрести?

Об «изюминке» мышления

Иногда говорят: сколько голов, столько и мнений. Действительно, люди мыслят о разном и по-разному. Поэтому важно отойти от такого многообразия и выделить главное в мыслительном действии, отличающее его от всех других проявлений человеческой деятельности. А для этого лучше всего присмотреться к тому, как маленькие дети учатся мыслить, как из «несмышленышей» они становятся «почемучками» (так называют ребятишек, тревожащих взрослых простыми вопросами «почему?», «как?», «зачем?»).

К полутора годам малыш научается бегать. Преодолевая пространство, он расширяет круг доступных ему предметов. К ним можно подойти, осмотреть, пощупать. Мир становится для него большим, емким, но он прямо перед глазами, под руками, над ушами. Он непосредственно ощущается и воспринимается. Это очень много и вместе с тем так мало, хотя и ярко, и звучно. Почему? А по весьма простой причине — ребенок еще не умеет говорить, не владеет языком.

Неискушенному наблюдателю может показаться, что отсутствие речи — это лишь препятствие к общению со взрослыми, к сообщению им своих желаний и к выслушиванию указаний как себя вести. Это правильно, но не главное. Дело в том, что слова, которыми мы обозначаем вещи, — это не просто названия и без того видимого, слышимого, осязаемого. Каждое слово обладает своим значением, смыслом. Называя что-то словами, человек отмечает смысл того, что он делает для себя этим (а не другим, третьим) предметом, и тем самым усматривает в предмете гораздо больше, чем дадут ему самые зоркие глаза и самые чуткие уши.

Например, вы держите в руках небольшой пластмассовый цилиндр, тщательно его осмотрели, заметили кое-какие внешние особенности. И всё — вы готовы его отложить в сторону, но вдруг кто-то произнес всего два слова: «Новая радиолампа» — и многое изменилось. Цилиндр и для глаз стал другим, теперь вы заметили небольшие дырочки на цоколе, вам понятен смысл, общее устройство этой вещи, вы знаете, как с нею обращаться, хотя в первый раз держите ее в руках. Магическая сила слова. И все потому, что оно сообщает, обозначает такое, что в вещи есть, но что непосредственно не увидишь и не услышишь.

Умение владеть этой силой дается ребенку на втором году жизни — его учат говорить. Язык состоит из слов. Слово — из наборов звуков. Звуки — «вещи» особого рода. Их можно записать, заглушить, изменить (тянуть, «глотать»). Они вполне ощутимы. В незнакомом языке они для нас выступают просто как только «слышимое», ощущаемое. Но в своем языке, наоборот, часто мы даже не различаем отдельных звуков, а берем их целым словом, обращая внимание прежде всего на смысл, на то, что слово обозначает.

Через язык взрослые открывают ребенку особый мир — смысл окружающих вещей. Слова — устные и письменные — это не сами вещи, а лишь особые знаки, отражающие, изображающие в своих значениях свойства вещей. Поэтому вместо того, чтобы действовать непосредственно с вещами, человек «работает» с их заместителями — словами. Сами же слова построены так, чтобы отражать обозначаемые ими свойства предметов и явлений.

Произнесите: «пепельница», «сахарница». И здесь, и там «-ниц-» говорит о предмете, приспособленном для вмещения чего-то (сахара, пепла). Услышав слово «сахарница», мы понимаем, что речь идет о посуде, предназначенной для сахара. Но какая это посуда — большая или маленькая, металлическая или фарфоровая, круглая или квадратная — об этом слово не говорит. Слово, обозначающее «сахарницу», от всего этого отвлекается. Оно говорит лишь о главном, существенном — о том, что эта вещь для сахара.

При выражении этого смысла все остальные свойства вещи могут не учитываться — от них можно отвлечься, абстрагироваться.

Любое слово выделяет и обозначает в предмете что-то общее, основное. Поэтому его значение называют обобщенным, отвлеченным, абстрактным (часто для сокращения это значение определяют как «обобщение», «абстракция», «отвлечение»). Слово «дом» относится ко многим реальным домам (обобщение), выделяя при этом в них главное, основное и вместе с тем не «впитывая» в себя многие особенности настоящих домов: например, не указывая тип их постройки и материал (абстракция).

Отвлекаясь — сохранить. Такой вот противоречивый принцип работы человека со словом. Благодаря этому противоречию существует возможность освободиться от диктата внешних особенностей вещей и обратить внимание на их основные, скрытые свойства. Именно умению «зрить в корень» вещей учатся малыши, когда перенимают от взрослых речь, язык.

Да, это также «зрение», но уже не путем непосредственного видения глазами, а путем понимания значения слов. Это умственные действия.

Сложен и длителен процесс, внутри которого каждый человек осваивает эти действия, эту работу со значениями слов. При этом само умение действовать со словами возникает благодаря тому, что ему предшествуют или сопутствуют другие, уже неязыковые знаковые обозначения. Рассмотрим их.

Кто не знает детских кубиков? На первый взгляд может показаться, что это игрушки — и только. Однако это не так. Кубики, как и многие другие настоящие игрушки, имеют особый, «тайный» смысл. Они сделаны специально для детей, но с таким расчетом, чтобы игра с ними вводила ребенка в мир простейшей механики. Складывая кубики различной формы и размеров, дети обнаруживают важные соотношения: например, необходимость точек опоры, зависимость устойчивости тела от их расположения и т.д. «Тайна» кубиков (а также «конструктора») состоит в том, что они важны не сами по себе (ведь это просто деревяшки или железки), а как представители некоторых механических связей реальных вещей.

Постройки из кубиков моделируют, изображают эти связи, служат их знаками. В «настоящих» вещах механические зависимости проявляются по-разному, имеют много конкретных особенностей, но в кубиках как знаках выделены и отражены лишь некоторые механические свойства, которые, по мнению взрослых, наиболее важно усвоить ребенку. Здесь имеет место и обобщение, и отвлечение, правда, в иной форме, чем в языке.

Можно привести много примеров неязыковых знаков (рисунок, чертеж). Следует иметь в виду, что они тесно связаны с речью, порой оказывают решающее влияние на усвоение словесных знаков и, в свою очередь, зависят от них.

Таким образом, в своем раннем детстве человек приобретает умение действовать с особыми предметами — знаками, моделирующими, изображающими скрытые от непосредственного взора свойства и отношения вещей. Это умение и есть мышление, кото ое можно определить как обобщенное и опосредствованное отражение действительности.

Ясно, что само обобщение, моделирование невозможно без предварительной работы органов чувств, дающих человеку сведения о непосредственных свойствах окружающего мира. Поэтому, сколь отвлеченным не было бы наше мышление, его постоянным источником являются ощущения и восприятие.

Рассмотрим пример из истории науки.

Французский астроном Леверье, наблюдая отклонения в движении планеты Уран, стал искать их причину. Сопоставляя и сравнивая данные о движении небесных тел, он пришел к выводу, что за Ураном должна существовать еще одна, неизвестная до сих пор планета, притяжение которой и является причиной отклонения в движении Урана. С помощью математических вычислений он точно указал местонахождение этой новой планеты, которую не удавалось наблюдать в телескоп. Основываясь на вычислениях Леверье, другой ученый, Галле, в 1840 г. действительно обнаружил с помощью телескопа в указанном месте новую планету, которую назвали Нептуном.

Мыслительная деятельность астронома проявилась в том, что на основании переработки данных, полученных ранее при наблюдениях, он сделал путем умозаключений вывод о существовании предмета (планеты), который нашими органами чувств не воспринимался.

Каждый человек в своей повседневной жизни, в трудовой деятельности сталкивается с необходимостью делать выводы из своих наблюдений. Рабочий по нарушению привычного гула моторов и механизмов судит о невидимой ему поломке станка и вовремя останавливает его для ремонта. Врач, осмотрев больного, узнает о болезни внутренних органов, скрытых от глаз. Мышление нужно всюду, где с помощью выводов и заключений мы должны обнаружить скрытые, недоступные восприятию свойства и соотношения предметов.

Умение оперировать обобщениями позволяет человеку не только узнавать настоящее, но и предвидеть будущее. Вот простой пример. Вам нужно узнать, будет ли плавать данное тело. Если вы поинтересуетесь его удельным весом, то еще до реального испытания на воде, пользуясь лишь определенной формулой, выраженной знаками, ответите на вопрос. Число, показывающее удельный вес предмета, вы «в уме» сопоставите с удельным весом воды и, зная закон Архимеда, сделаете вывод.

Ваши руки должны были иметь дело с предметом и водой, а «ум» работал лишь с числовыми данными, т.е. с абстракциями. Без них невозможно решать даже простейшие задачи, о чем говорят, например, некоторые опыты, проведенные с животными. В ящик клали приманку. После того как животное находило приманку, ее помещали в следующий ящик. В дальнейшем приманку никогда не клали в прежний ящик, а только в следующий. Животному нужно было реагировать каждый раз не на то место, где была приманка, а на другое, где ее еще не было. Оказалось, что животное не могло решить этой задачи, т.е. не могло реагировать на абстрактный признак. Оно всегда бежало к ящику, в котором приманка была в последний раз, и, не найдя ее там, отправлялось к тем ящикам, в которых она находилась еще раньше.

Для человека (даже для малыша 4 — 5 лет) аналогичная задача совсем не трудна. В каждом повторном опыте он идет к ящику, следующему за тем, в котором раньше была интересующая его вещь: из всей ситуации человек выделяет, абстрагирует порядок изменения места отыскиваемой вещи и руководствуется этой абстракцией. Вот почему решение задачи кажется простым, но только кажется, так как на самом деле за ним лежит сложная мыслительная работа.

Каждый отдельный человек приобретает умение мыслить в дошкольном и школьном детстве, в процессе трудовой деятельности и занятий науками. Он это умение получает от других людей, от общества. Но как возникла и сформировалась в обществе сама способность мыслить, в какой форме она «хранится», чтобы затем стать предметом усвоения отдельными людьми? Без ответа на эти вопросы нельзя правильно понять закономерность мышления и особенности его работы.

Мышление — результат развития промышленности и науки

Изготовление и употребление орудий труда явилось основой возникновения человеческого общества и его культуры. Вместе с тем орудийная деятельность породила и языковое мышление. Чтобы изготовить орудие труда, нужно иметь его образец, предназначенный, понятно, не для прямого употребления, а специально для сохранения, например, формы будущего орудия. При этом вполне возможно, что образец изготовлен из другого материала, чем планируемое по его образу и подобию реальное орудие. Так в процессе труда появилась необходимость, с одной стороны, в планировании будущего изделия, с другой — в отвлечении, абстракции от некоторых свойств предметов труда. Но то и другое — исходные условия для появления мышления. Звуковой же знак, возникший для связи людей, работающих в коллективе, был очень удобным средством как для словесного описания образцов, так и для отображения в этих описаниях отвлеченных, абстрактных свойств предметов и орудий труда. Так мышление приобрело языковую форму. Слова стали средством отображения тех скрытых свойств предметов, которые людям необходимо было учитывать для изготовления орудий труда.

По мере расширения производства и общения постепенно развивалась способность людей использовать язык и другие средства отображения для абстрагирования, отвлечения наиболее важных свойств окружающей действительности. Попутно с этим формировалось умение действовать с самими абстракциями, умозаключать, опираясь на «смысл», обобщенные значения слов, т.е. на понятия о вещах. Переход к постоянным и развернутым действиям с понятиями явился величайшим сдвигом во всей духовной и материальной жизни человечества, и прежде всего потому, что благодаря этому стала возможной наука как особый и высший вид мышления, познания действительности.

Научившись создавать понятия о вещах, т. е. строить их отвлеченный и обобщенный образ, люди столкнулись с неожиданными и странными следствиями. Вот рад «простых» понятий — «дом», «собака», «дерево». Их смысл ясен каждому. Но если начать связывать эти понятия с другими, то обнаружится интересное обстоятельство. Например, можно сказать: «Жучка есть собака». Мы видим маленькую белую вертлявую Жучку — отдельное, индивидуальное, вот именно это существо, а говорим: «Оно есть собака», т.е. есть что-то другое, что-то общее, относящееся ко многим собакам. Отдельное есть общее. Не странное, не противоречивое ли высказывание? Да, противоречивое, но верно, правильно отображающее положение дел. В этом высказывании-суждении мы стремимся «отойти» от Жучки и подойти к тому общему, с чем связано отдельное, но что больше, шире его (весь класс собак).

Рассмотрим другой случай. Мы можем сказать: «есть треугольники» и продолжить: «...они бывают остроугольными, тупоугольными и прямоугольными». Вначале имелись в виду треугольники вообще, но оказалось, что «вообще» их нет, а есть конкретные, частные виды треугольников. Общее есть частное. Опять в нашем суждении есть противоречивые моменты, осуществляется переход от одного к другому.

Эту особенность высказываний заметили и начали специально рассматривать уже мыслители Древнего Востока и Древней Греции. Что такое общее и частное, существуют ли они слитно или раздельно, как соотносится их существование в самих вещах с их выражением в наших суждениях? Эти и многие другие вопросы, связанные с особенностями нашей мыслительной деятельности, не были праздными. Они задевали очень важную проблему — может ли человек, оперируя понятиями, познать действительность, существующую вне и независимо от его мышления, может ли он проникнуть в существенные, главные свойства вещей, тем самым в конечном счете сможет ли он управлять «ходом вещей» сообразно их собственным, объективным свойствам. Короче, отделяет ли нас мыслительная деятельность (понятия) от вещей или приближает к ним?

Серьезность этой проблемы обострилась тем, что практические нужды античного мира (строительство зданий и каналов, мореходство, военное дело и т.д.) требовали развития таких наук, как математика, механика, астрономия. Поэтому решение вопроса об истинном знании, о путях его достижения становилось теоретическим фундаментом этих наук. Заложить же его было нелегко. Трудности отражения явлений в понятии порой казались непреодолимыми. Древнегреческий мыслитель Зенон на ряде примеров, связанных с пониманием движения, показал существенное различие между непосредственно-чувственным и понятийным знанием. Представим себе черепаху, медленно ползущую впереди быстрого Ахиллеса (Ахиллес — герой поэмы Гомера «Илиада»). Ясно, что он догонит черепаху. Об этом говорит наш чувственный опыт и здравый смысл. Однако переведем решение вопроса в теоретический, понятийный план: чтобы догнать черепаху, Ахиллес, во всяком случае, должен пробежать половину разделяющего их расстояния. В это время черепаха проползет еще какой-то отрезок пути. Ахиллес опять должен пробежать половину оставшегося расстояния. Черепаха снова проползет какой-то участок пути. Ахиллес и на этот раз должен пробежать половину сохраняющегося «разрыва». Подобное рассуждение можно продолжать до бесконечности, ибо при любом сколь угодно малом промежутке все равно необходимо пройти его половину. Зенон констатировал, что при таком способе рассуждения теоретически нельзя доказать простейшего чувственно-наблюдаемого факта. А ведь главное в науке — это доказательство того или иного положения, а не простое его утверждение.

В. И. Ленин в своих философских работах подчеркивал, что важнейшая задача научного знания — доказать теоретически, в логике понятий необходимость и неизбежность того или иного наблюдаемого события. А для этого нужно уметь обращаться с понятиями, уметь преодолевать их «коварный» нрав, который был замечен еще древними мыслителями, создавшими ряд философских и логических учений о мышлении (Гераклит, Демокрит, Платон, Аристотель и др.). Философия и важнейший ее раздел — теория познания — изучают общие законы научного мышления, пути достижения истины. Логика рассматривает правила и приемы рассуждений, позволяющие делать выводы из имеющихся данных (посылок).

Мыслители установили, что мышление обладает диалектикой — в его формах постоянно обнаруживаются и преодолеваются противоречия. Но некоторые из них полагали, будто эти противоречия свойственны только мышлению, являются таким выражением его природы, которая непреодолимо отделяет мышление от действительности. Тем самым познание не дает нам истинной картины мира, такой, какова она на самом деле. Эта линия в философии, идущая от Платона и сохраняющаяся до сих пор в буржуазной науке, называется идеалистической. Ее сторонники, отрицающие возможность объяснения природы вещей, исходя из них самих, в конечном счете причиной всего существующего считают Бога. Философский идеализм является наукообразным средством оправдания религии.

Сторонники другой линии в философии, идущей от Демокрита, доказывают, что диалектика мышления есть отражение диалектики действительности, самих вещей. Познание при всех возможных трудностях и временных неудачах приводит нас к истине, знанию о мире, каким он есть сам по себе. Именно диалектика позволяет научно объяснить происхождение и развитие самих вещей, исключая какие-либо представления о Боге. Это материалистический подход к проблеме соотношения мышления и бытия (действительности), к вопросу о его познаваемости. Этот подход, начисто отрицающий религию, является фундаментом подлинной науки и в свою очередь постоянно опирается на ее достижения.

Бурное развитие естественных наук и техники, начавшееся в Европе в XVI —XVIII вв., сопровождалось углублением философских представлений о научном мышлении. Этот период знаменит именами философов и ученых — Бэкона, Декарта, Спинозы, Локка, Лейбница и др. В их трудах разрабатывались вопросы об источниках наших знаний и понятий, о критериях (показателях) истинности знания и т.д. Не утихала и борьба материализма с идеализмом, Бэкон и Локк развивали материалистические идеи о чувственных источниках познания. Спиноза создал стройную систему, согласно которой материя (природа) имеет причиной самое себя и поэтому никем не сотворена. Эти идеи развивали диалектическую теорию познания, так как остро ставили проблему изучения и объяснения самодвижения вещей, рассмотрения внутренних причин их происхождения и развития.

Важнейшей вехой в развитии наук о мышлении явилась немецкая классическая философия конца XVIII — начала XIX в. (Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель). Величайший мыслитель этого периода Гегель (1770—1831) подытожил и углубил предшествующие достижения философии и впервые систематически развил учение о диалектическом способе мышления. Правда, будучи идеалистом, он не смог правильно раскрыть источник диалектического характера мышления. Гегель считал, что он коренится в самом мышлении и уже от него как бы «навязывается» природе, материи.

Маркс и Энгельс, отбросив идеализм Гегеля, материалистически объяснили диалектический характер мышления, показали, что его источником является диалектика природы, отражаемой в мышлении. Маркс и Энгельс, а затем и Ленин разработали материалистическую диалектику как метод научного познания мира.

Согласно марксистской философии мышление имеет в своей основе практическое преобразование мира. Опираясь на общественно-производственную практику, научное мышление отражает истинное положение дел как в природе, так и в обществе. Одним из главных условий истинного познания является рассмотрение вещей в процессе их происхождения и развития, когда находятся и учитываются борьба и единство противоположных сил, тенденций. Эта борьба является источником самодвижения действительности. Понять вещь — значит раскрыть условия и формы ее самодвижения. Умение мыслить научно в конечном счете состоит в том, чтобы рассматривать вещи в процессе их происхождения и саморазвития через борьбу противоположных начал.

Это умение не приходит само собой. Оно воспитывается у человека при усвоении научных знаний с непременным изучением философии и логики. В материалистической диалектике сконцентрированы приемы и способы действий с научными понятиями, выражения вещей и явлений в логике понятий. Владеть этими способами применительно к решению тех конкретных задач, которыми человек занят, — это и значит мыслить в подлинном и точном смысле этого слова. Можно спросить: если люди даже не слышали о диалектике, значит, они не мыслят? Конечно, можно не знать слова «диалектика» и не изучать ее специально, но вместе с тем стихийно ею пользоваться. Это вполне возможно, так как некоторых из людей приводит к диалектике большой жизненный опыт, который, правда, всегда ограничен и не может полностью заменить специальное знакомство с предметом.

Каждый человек обладает мышлением, но далеко не все владеют им как развитым умением, взятым в его наиболее современной, диалектической форме. Жизнь все чаще ставит перед нашими людьми такие задачи, которые могут быть разрешимы лишь на основе развитой способности мыслить. И все большее число людей, освоивших «тайны» современной науки, техники и производства, в своей личной, индивидуальной деятельности обнаруживают умение владеть этой развитой общественной способностью.

Мыслят ли животные и думают ли машины?

Животные имеют психику и в своем поведении решают самые разнообразные задачи. Но условия всех этих задач и способы их решения целиком и полностью находятся в поле непосредственных ощущений и восприятия, т.е. должны быть видимы, слышимы, осязаемы. Ни одно животное (даже высокоорганизованные человекообразные обезьяны) не обладает речью и другими знаковыми средствами отражения. Они не способны к абстракции, к такому обобщению, которое «схватывало» бы внутренние, непосредственно ненаблюдаемые свойства вещи. У животных нет понятий. Поэтому можно сказать, что животные не имеют мышления, не умеют мыслить. Развитым мышлением, умением работать с понятиями обладает только человек. Наличие у человека понятийного мышления не исключает способности к решению таких задач, условия которых лежат в плане непосредственного восприятия. Но не они характеризуют подлинные мыслительные способности человека — они заключены в умении работать с понятиями.

Вместе с тем мы постоянно сталкиваемся с такими выражениями: «умная собака (кошка)», «интеллект обезьяны» и т. п. Справедливы ли они? Обычно «умным» называют поведение, соответствующее какой-либо ситуации, обстановке. И конечно, животные могут хорошо учитывать особенности той или иной привычной и знакомой им обстановки — тогда и говорят об их «уме». Но употребляют это слово в переносном смысле — как характеристику «правильного» поведения, как показатель тонкой ориентировки.

Порой животное действует так, что создается полное впечатление наличия у него настоящего ума. Так, в специальных опытах, о некоторых из которых уже говорилось, обезьяна должна была достать находящийся за решеткой апельсин. Дотянуться до него было невозможно. Как быть? Обезьяна протягивала лапу и так и этак — ничего не получалось. Тогда она прекращала бесплодные попытки и отходила в сторону. Около решетки клали палки. Все они были коротки, чтобы достать апельсин, но их можно было соединить — они были полые. Осмотревшись, обезьяна брала то одну палку, то другую, пыталась дотянуться до апельсина и не могла.

Казалось бы, задача для обезьяны не по силам. Но опыт показал, что это не так. После многих неудачных попыток обезьяна взяла две палки сразу, соединила их и достала апельсин. Самым интересным здесь было, конечно, соединение палок — ведь это действие имело смысл не само по себе, а только в связи с возникшей задачей. Разумное действие? Правильно, но такое, которое целиком и полностью лежит в плане зрительной оценки расстояния. Если же перед обезьяной встанет простейшая механическая задача — она ее уже не решит, так как все ее способности ограничены рамками непосредственно воспринимаемой ситуации. Из любого трудного положения она (как и другие животные) выходит за счет работы глаз, органов осязания, слуха, но не мышления.

Одно из замечательных изобретений нашего времени — быстродействующие компьютеры. В ряде случаев они способны выполнять работу за «думающего» человека. Но некоторые люди, справедливо восхищаясь успехами техники, отождествляют мышление человека и вычислительную работу электронных аппаратов.
Научная психология показывает, что это отождествление непозволительно. Вместе с тем ее данные помогают сравнить работу машин и мыслительную деятельность, выявить их принципиальное различие.

В основу сопоставления кладут тот факт, что вычислительные машины в определенных условиях дают тот же результат, что и думающий человек. Более того, они достигают этого гораздо быстрее и точнее и часто делают то, что людям вообще недоступно.

В настоящее время есть машины, играющие в шахматы, решающие алгебраические уравнения со многими неизвестными и производящие многие другие действия, которые до них были «привилегией» лишь человеческого мышления.

Казалось бы, это и есть доказательство тождества мысли человека и работы вычислительных машин. Однако не следует спешить с таким выводом. Необходимо прежде разобраться, есть ли тождество в способах достижения одних и тех же результатов при мышлении и работе машины.

В развитом мышлении познавательно-исследовательские задачи решаются через возникновение и разрешение противоречий, например: путем сведения друг к другу общего и единичного. Поэтому мыслящий человек постоянно ищет в вещах общее — те признаки, которые и отличают, и вместе с тем сближают его с отдельным, частным. Выявить такое общее можно лишь при рассмотрении развития вещи, а для этого нужно пользоваться диалектикой как особым способом анализа понятий. Нужно владеть человеческой культурой во всех ее основных достижениях и концентрировать ее силу на решении возникшей проблемы. Причем никто еще не знает принципа этого решения, поэтому его нахождение является творчеством, изобретением. Так работает мышление на своих передовых рубежах.

Но по мере продвижения в «незнаемое» многие ходы мысли становятся хорошо отработанными, повторяющимися, вырабатываются правила перехода от одного известного свойства к другому. И тогда мышление начинает «тяготиться» приобретением — чтобы идти вперед, оно вынуждено многое повторять. Это становится невыгодным — и вот эти, уже установившиеся способы мыслительной работы, целесообразно передать машине. Она выполнит их и быстрее, и часто надежнее человека. Строятся они по «машинным» законам и работают «по-машинному», но уже в русле тех подсобных мыслительных задач, которые стоят перед человеком.

Но думает ли при этом сама машина? Нет, она лишь по-своему выполняет требования человека, связанные с мышлением, но уже «выпавшие» из его основной цели — искать неизведанное, анализировать противоречия, сводить несводимое. Топор во сто крат усиливает удар руки, но не отменяет самой руки, приспособлен ной ко множеству других дел (например, к игре на скрипке). К тому же топор устроен и «работает» не как рука, а как физический предмет — по законам механики. Аналогично кибернетическая машина, усиливая мыслительную деятельность человека, работает по своим законам, не совпадающим с законами мышления, и, конечно, никак не отменяя их. Машина не думает, а при помощи особых «реле» вычисляет. Человек может освободиться от стандартных вычислений, чтобы уловить противоречивые тенденции в вещах и найти способ их разрешения, т.е. для того, чтобы думать.

Термин «думающая машина» — лишь метафора, но такая, в которой правильно уловлена связь работы электронно-вычислительных машин с мышлением. Эти машины используют результаты ума человека, в своей конструкции могут воспроизводить (моделировать) некоторые черты его деятельности, но сами по себе они мышлением не обладают — эта способность присуща лишь человеку как общественному существу.

Как мы решаем задачи

Выше говорилось, что наше мышление связано с решением таких задач, в которых необходимо ориентироваться на скрытые, непосредственно не выступающие условия. Их нужно обнаружить, мысленно «увидеть» и использовать. Это нелегкая работа, имеющая, как показывают исследования, несколько этапов. Первый из них состоит в точном формулировании самого вопроса задачи.

Иногда перед нашим умственным взором проносятся нерасчлененные образы, обрывки фраз, и мы можем быть целиком поглощены ими, воспринимая это как размышление. Особенно часто так бывает при усталости или болезни, при переутомлении. Но если нас спросят о том, какой вопрос разрешает наша мысль, что мы хотим найти, мы не сможем сказать ничего вразумительного, конкретного. И наоборот, умение точно сформулировать вопрос, проблему — это уже начало действительного мышления.
Во многих случаях эти вопросы ставит перед нами сама жизнь или окружающие люди, но в основном это зависит от нас и нашей любознательности. Любознательный человек видит и ставит вопросы там, где у других они не возникают. Умение подмечать в жизни нерешенные вопросы и пытаться решать их — признак мыслящего человека.

Второй этап решения задачи — рассмотрение ее условий, выяснение их состава и содержания, которое нужно учитывать при поиске ответа на вопрос. Это трудное дело, и оно не всегда сразу удается.

Для примера вернемся к решению задачи, которую мы уже рассматривали: «Даны девять точек. Не отрывая карандаша от бумаги, нужно перечеркнуть их четырьмя прямыми линиями».

Вот вы сделали одну попытку, другую, третью... Не получается? Из каких условий вы исходите? «Девять точек нужно перечеркнуть четырьмя прямыми, не отрывая карандаша...» — кажется, ваше решение этому удовлетворяет. Так почему же все-таки у вас не получается? Рассмотрите чертеж внимательнее, сопоставьте еще раз свои действия с условиями.

Вы проводили линии только внутри квадрата, очерченного точками! Но такого условия в задаче нет. Вы создали его себе сами, подчиняясь внешним особенностям чертежа. Отбросим это невольное ограничение и будем проводить линии вне квадрата — тогда решение можно найти быстро.

Итак, не рассмотрев точных условий задачи, решить ее правильно нельзя. Наиболее распространенными ошибками при этом бывают либо приписывание условиям того, чего в них нет (как в задаче с точками), либо, наоборот, неучет того, что в них содержится. Следовательно, при решении задач об этом следует всегда помнить.

Для проверки своего умения определять точный состав условий попробуйте решить следующие задачи. 1.
Из шести спичек постройте четыре равносторонних треугольника со сторонами, равными длине одной спички.

Прочитав задачу, решающий обычно начинает строить треугольник в одной плоскости — в плоскости стола, хотя условие задачи этого не требует. При этом обнаруживается, что шести спичек для построения четырех треугольников недостаточно. Тогда решающий либо отказывается от задачи, либо пытается выложить треугольник из спичек, сломанных пополам (это, конечно, не соответствует условию задачи).
Решение же очень простое: из трех спичек выложить равносторонний треугольник в плоскости стола, а остальные три спички поставить над ним «шатром» (каждую спичку — под углом к плоскости стола). Получится объемная геометрическая фигура — тетраэдр.

Еще одна интересная задача, при решении которой учитываются одни условия и игнорируются другие. Эту задачу давал нам А. Н. Леонтьев, когда я в студенческие годы слушал его лекции по общей психологии.

Испытуемому даются четыре коробки от спичек и картонная крышка от коробки сигарет (раньше сигареты продавали в картонных коробках). Экспериментатор просит разместить спичечные коробки на крышке от сигарет так, чтобы они все поместились на крышке. Но площадь крышки несколько меньше, чем суммарная площадь спичечных коробок. После нескольких попыток некоторые испытуемые отказываются от дальнейшего поиска. Другие — решают. В чем дело? Те, кто отказываются от решения, пытаются решить задачу одним способом: они многократно пытаются разместить спичечные коробки на площади крышки горизонтально, не учитывая другое важное условие, что можно изменить положение коробки и поставить ее вертикально.

Выяснив состав условий, мы переходим к третьему, важнейшему этапу решения задачи — к поискам самого ответа. Этот поиск содержит, как правило, две стадии: вначале выдвигается предположение (гипотеза) о возможном ответе, а затем оно проверяется.

Рассмотрим, как решал одну техническую задачу знаменитый русский ученый П. Н.Яблочков. Он долгое время занимался усовершенствованием электрической дуговой лампы. В лампах, применявшихся до изобретения Яблочкова, угли располагались на одной прямой линии горящими концами друг к другу. Постепенно угли сгорали, расстояние между ними увеличивалось, и лампа гасла. Существовало несколько систем регуляторов сближения углей по мере их сгорания, но все они были ненадежны.

Яблочкову довольно долго не удавалось придумать ничего нового, чтобы сохранить постоянным расстояние между углями. Но вот однажды, как рассказывает его биограф, изобретатель сидел за столиком в кафе. Он очень устал после целого дня напряженной работы и теперь, в ожидании обеда, рассеянно и машинально играл карандашом. Случайно он положил его параллельно другому карандашу, лежавшему на бумагах, — и вдруг рассеянность его как ветром сдуло. А что если расположить угли точно так, как эти карандаши, параллельно, и провести электродугу между ними? Тогда никакого сближения не потребуется, и длина дуги будет постоянной!

Яблочков проверил это предположение и после преодоления некоторых технических трудностей убедился в его правильности. Задача была решена.

На первый взгляд кажется, что здесь помог случай, а на самом деле это, конечно, не так. Изобретатель много работал над этим вопросом, постоянно думал о нем, и только поэтому простые карандаши связались в его уме с электродами.

Многочисленные исследования процесса мышления при решении задач (учебных, практических, научных) показали, что предположение о ходе решения нередко возникает, когда человек рассматривает какой-либо другой материал. При попытках решить какую-либо задачу у человека создается «предчувствие» того, что должно быть ответом, но что именно он еще не знает. Теперь даже небольшая подсказка со стороны сразу может натолкнуть его на решение. Человек как бы узнает в ней то, что ему нужно.

Порой такими подсказками бывают очень далекие от задачи предметы. Вот как было сделано одно открытие немецким химиком XIX в. Кекуле. Он долго думал, каким образом изобразить молекулу бензола в виде такой структурной формулы, которая отвечала бы свойствам бензола (его молекула содержит 6 атомов углерода и 6 атомов водорода — С6Н6).

Принцип построения такой формулы был найден Кекуле неожиданно. Однажды он увидел клетку с обезьянами. Играя, обезьяны ловили друг друга. Один раз они схватились таким образом, что составили кольцо. Каждая обезьяна одной ногой держалась за клетку, а обеими руками — за другую ногу соседней обезьяны. В этом положении обезьяны образовали круг. Такое сложное распределение рук и ног животных натолкнуло ученого на мысль: «Вот изображение формулы бензола!» И действительно, его молекула может быть представлена в виде кольца с двойными связями атомов углерода. Так возникла в химии новая структурная формула. Ясно, что только ум, натренированный в умении производить сложные абстракции, мог усмотреть в «живом кольце» отвлеченный принцип строения молекулы.

Выдвигая предположение о возможном решении, мы часто обращаемся к своему прошлому опыту, к знаниям, приобретенным при решении других задач. Это, конечно, во многом помогает нам: ведь часто задачи бывают сходны, подобны друг другу. Но это же порой мешает правильно подойти к новой задаче, не позволяя увидеть в ней своеобразное, а не шаблонное содержание, требующее особого приема.
Вернемся к задаче, которую уже упоминали в качестве примера, когда говорили об ограниченности человеческого мышления. «На полке слева направо стоят две книги: в одной 450 страниц, в другой — 470.
В книгах завелся червь. Он прогрыз их от первой страницы первой книги до последней страницы второй. Сколько всего страниц прогрыз червь?»

Попробуйте быстро решить эту задачу. Что здесь нужно делать и какой получится ответ? Очевидно, 920 страниц. Ведь нужно сложить объем первой книги с объемом второй, не так ли?

Многие так и рассуждают, опираясь на свой опыт: «Если имеются две книги, а червь прогрыз их от первой страницы первой книги до последней страницы второй, то значит нужно сложить их объемы». На первый взгляд это правильно и вывод, значит, оправдан. Но это верно только на первый взгляд! Вновь, но внимательно прочитайте задачу и представьте себе положение книг. Лучше нарисуйте их или даже возьмите две книги и поставьте слева направо. Проделали это? Догадались, в чем тут дело? Верно, червь прогрыз всего-навсего... только переплет первой книги и переплет второй! Ведь книги стояли слева направо, и нижняя сторона переплета первой книги соприкасалась с верхней стороной переплета второй книги.

Ошибка в решении этой задачи типична, она встречается у многих людей, пытающихся решить ее сразу, схватив условия лишь в общем виде, полагаясь на свой прошлый опыт.

Мышление по своему происхождению и по способам работы неотделимо от языка, от речи.
Но ведь можно рассуждать и так: «Разве мы всегда думаем при помощи слов? Часто случается, что в голове мелькнет мысль, а слов, подходящих для ее выражения, нет, следовательно, возможна мысль без словесного оформления». В этом рассуждении, правильно указывающем на трудности словесного выражения мысли, содержится ошибка. Здесь не различаются две формы речи: внешняя — произносимая и слышимая, и внутренняя — непроизносимая, речь про себя. Безусловно, строение и функции этих форм неодинаковы.

Внешней, громкой речью мы сообщаем другим людям результаты своего размышления. Такое сообщение должно быть развернутым, полным, чтобы наша мысль была понятна и доступна другим.

Внутренняя речь служит лишь средством для собственного мышления и понимания самого себя. А так как в собственных знаниях мы многое подразумеваем, то нам и необязательно подробно раскрывать самим себе содержание собственных мыслей. Поэтому наша внутренняя речь очень свернута, предельно сокращена.

Именно это свойство внутренней речи и позволяет нам направлять внимание прежде всего на содержание своей мысли, развивать ее, получая новые результаты, а уже потом подробно излагать ее другим людям.

Известно, что процесс мышления связан главным образом с внутренней речью. Лишь при значительных затруднениях человек может обращаться к внешней речи и произносить вслух особенно трудные части решаемой задачи.

Как правило, люди, думающие о содержании мысли, обычно не замечают своей внутренней речи из-за ее чрезвычайной свернутости, краткости, но такую речь можно обнаружить специальными способами.

В ситуациях затруднения особую помощь мышлению может оказать письменная речь, которая отличается от устной тем, что она всегда полна и развернута. Именно поэтому человек, испытывающий потребность сделать весь процесс мышления наиболее четким и полным, нередко обращается к письменному изложению. В этом случае его мысль начинает принимать более отчетливые и конкретные формы.
Нужно помнить, что, хотя процесс мышления в основном протекает в форме внутренней речи, все же показатель ясности и точности мысли — ее развернутое устное и особенно письменное изложение.

Мышление, личность, творчество

Проявления мыслительной деятельности столь многообразны, что их трудно даже перечислить. Поэтому мы рассматривали лишь некоторые, но особо важные особенности человеческого мышления.

Ведущая из них — неразрывная связь подлинной мысли с творчеством. Поиск, открытие, изобретение, творчество — это синонимы самой главной, сокровенной характеристики мышления. Творчество, в основе которого лежит воображение, фантазия, имеет различные формы, и среди них — художественное освоение мира, искусство.

Логическое мышление и художественное познание различны и по своим средствам, и своим конкретным целям. Но корень у них общий — стремление людей к познанию и преобразованию мира. Это связано с творческим отношением к вещам, с умением усматривать будущее, действовать не только во имя того, что есть, но и того, что должно быть. Вот почему в истории человеческой культуры успехи наук неотделимы от достижений искусства, а поиски мыслителей — от дерзаний художников (это характерно и для Античности, и для эпохи Возрождения, и для XIX века, и для нашего времени).

Кто не умеет выразить во внешней речи и довести до сознания других свою мысль, тот, можно сказать, и «про себя» ее не уяснил до конца.

Наука — проникновение в неведомое. Поэзия, по Маяковскому — «езда в незнаемое». Общая цель у них одна: «отбросить» приставку «не», дать человеку знание, а это — свет, сила.

Взаимосвязь художественного чутья и строгой, но смелой мысли обычно называют творческой интуицией, раскрывающей ее обладателю тайны окружающего. Интуиция — очень сложное психическое образование, в котором сплавлены воедино творческое воображение, безукоризненное знание предмета, навыки анализа понятий, волевая целенаправленность и страстная заинтересованность. Именно этими качествами (а не просто голой способностью к анализу) обладает продуктивно мыслящий человек.

Естественно, что и воспитание мышления не сводится только к умственным упражнениям, к односторонним интеллектуальным занятиям.

Развитие настоящего мышления у каждого индивида предполагает всестороннее развитие его личности, ума и воли, фантазии и чувств, выносливости и мужества, а также многих других качеств. Вот почему наша российская школа на всех этапах стремится давать своим питомцам не только знания, но и умение и желание трудиться, привлекает к занятиям спортом и художественной деятельностью. Опыт и наука говорят о том, что именно при таком всестороннем образовании в каждом человеке пробуждаются и развиваются все новые и новые психические способности, развиваются и шлифуются такие умственные силы, которые перекрывают «нормы» мышления, известные до сих пор.

Человечество должно научиться использовать поистине колоссальные резервы своего мышления. Задача философии, логики, психологии, педагогики, кибернетики и других наук состоит в том, чтобы еще глубже раскрыть законы развития мышления, найти законы формирования способности к творчеству у каждого человека.

---

На развитие сайта
​