Ровно 20 лет назад, в такой же погожий июньский день ушел из жизни мой дед Василий Федорович Кудрявцев. С бабушкой Верой Алексеевной они жили в Калинине (ныне – Тверь), хотя оба были родом из Подмосковья. В самом центре города,  в нескольких шагах от Горисполкома, секретарем которого когда-то работал дед. Это была единственная привилегия по его руководящей должности.  

А так – скромная двухкомнатная квартирка в неказистом четырехэтажном кирпичном домике. Дед просто не просил больше. Не в его правилах было просить. За исключением одного раза. Он написал письмо ректору МГУ И.Петровскому с просьбой перевести туда своего сына, моего отца из Казахского госуниверситета, в который, в свою очередь, отец перевелся из Калининского пединститута. Все искал себя. А дед очень дорожил образованием детей, потом страшно гордился тем, что отец стал известным ученым-психологом, доктором наук, профессором. Возможно, памятуя, что, спасаясь от голода в 20-е гг., сам бежал из  Москвы в деревню, из дипломатического института, который нынче носит название престижное имя МГИМО, куда его послал учиться комсомол.

В его жизни была и комсомольская, и партийная, и советская работа, и непродолжительная отсидка в тюрьме перед войной по «политической» статье, и сама война, уже позднее, начиная с 70-х – активнейшая деятельность в Совете ветеранов, которую он не оставлял практически до конца жизни. Все вполне типично.

Летом, а иногда в другие сезоны, мы наведывались в гости в Калинин. Дед не просто любил меня – обожал. Его обожание выражалось не в том, что он трясся надо мной, сюсюкал, умилялся, нет. Напротив, он всячески поощрял самостоятельность, ответственность и решительность, даже призывал к этому в письмах, которые писал мне, уже молодому человеку. Обожание светилось в его глазах всякий раз, когда у меня что-то получалось. А т.к., по его мнению, у меня «получалось» всегда, уже сам мой приезд – это «получилось», другого выражения его глаз я не помню.  

Не помню я и того, чтобы дед хотя бы раз повысил голос, обронил грубое слово, более того – просто о ком-то нелицеприятно отозвался. Это так контрастировало с остротой языка бабушки. И с теми историческими коллизиями, с которыми совпали превратности его судьбы. О грязи и крови тюрьмы и войны  предпочитал не рассказывать. Щадил ближних, да, видимо, и «не знал» таких слов. Говорят, что и на работе он был точно таким же. И это касалось не только языка, но и поступков. Когда его не стало, местный сантехник, проезжая на велосипеде мимо дома, произнес: «Святой человек ушел…». Точно – из того, кого в обиходе принято называть «святыми»,  я знал только двух человек: деда и одного из моих учителей в науке – Андрея Владимировича Брушлинского. И все. Даже  те остальные, кого я так любил и по сей день люблю, «святыми» не были. 

Он и служил «свято», без всякого шума и пафоса, естественно – стране, людям, семье, детям, внукам. …Утром 10 июня 1991 г. восьмидесятисемилетний дед отправился в булочную за свежей булочкой – как же, пожаловала правнучка! Оттуда он уже не вернулся…

Воспроизведу один из рассказов деда в своем изложении и со своими комментариями (однажды я уже пересказывал его здесь). В 20-е гг. дед тесно контактировал с одним из первых поэтов "революционной формации" А.Жаровым. Однажды к Василию Федоровичу пришла мысль: пригласить для выступления в подмосковную деревню, где он с романтическим энтузиазмом строил "новый мир" (это было еще до коллективизации), самого Сергея Есенина. Дед обратился за помощью к Жарову, и тот дал ход на Есенина.

Надо сказать, что тогда Есенин имел бешеную популярность и в больших городах, и в отдаленных весях, был, так сказать, "культовой" фигурой в статусе "суперзвезды". Простите за нынешний язык, но он позволяет усилить понимание реалий тех лет. А теперь представьте себе деревенского парнишку-комсомольца, который "врывается к богу" и так запросто предлагает отправиться на телеге по бездорожью в сельское захолустье. Чтобы почитать безграмотным крестьянам свои стихи. Что бы вы думали? Сергей Александрович, не колеблясь, принял предложение. А ведь мог не принять - и по статусу, и по складу своего независимого духа, и по ситуации (за отказ не расстреляли бы)  .Всю дорогу Есенин внимательнейшим образом выспрашивал деда о ситуации в деревне. Как будто накапливал материал для тех противоречивых чувств, которые потом  выльются в стихотворение "Русь советская". А дед охарактеризовал Есенина так: удивительно светлый, открытый, добрый, общительный, понимающий, трезвый. Словом - так не похожий на образ, захлебывающегося в алкогольных парах драматического хулигана, который бесшабашно балансирует на лезвии роковой черты. . . 

Черта, конечно, была. Просто она пролегала по другим территориям - любви и поэзии. . .    

 Владимир Кудрявцев