Древнегреческий философ Сократ любил прикидываться простачком и задавать  своим согражданам ? афинянам ? самые невинные вопросы, отвечая на которые, они убеждались в том, что зная, на самом деле ничего не знают.

Святая простота

Накануне Дня учителя снится мне старой памяти сон. Сижу на виртуальном педсовете в обществе бывших коллег. Директор, дама бальзаковского возраста, но все еще исполненная педагогического энтузиазма, пригласила, по моде, экспертов со стороны — публицистов, ученых, общественных деятелей. Людей, знающих, чем дышит современная школа, но не несущих, так сказать, бремя учительства. Чтобы понять, что происходит внутри, иногда полезно посмотреть извне. Даже в мировом масштабе. 

Пусть эксперты растолковывают и формулируют, а мы мы будем воплощать и реализовывать. Вопросы обсуждаются плевые: что такое школа? что такое знание? Задайте их нам, и мы вам ответим: школа ? это образовательное учреждение, которое дети посещают для того, чтобы получать знания.

Хотя, может, это социальный институт, посредством которого передается опыт поколений? Или наоборот ? это механизм, который производит смену, способную преодолеть этот самый опыт, и, обретя новый, изменить мир? А может, центр, где с детского возраста приучают платить за услуги, навязываемые семьям государством? Или ? объект вложения капитала в интеллект, который впоследствии своей деятельностью сполна рассчитается за инвестиции?

Вот те раз! Не знаю. Не уверен, что знают и те, кто сеет разумное, доброе, вечное поурочным способом.

Образовательный кентавр

Эксперты точно знают.

«Насмешка над образованием». Под таким заголовком на сайте солидного российского издания «Взгляд» (23.09.13) опубликована запись из блога бизнесмена и журналиста Олега Макаренко. Автор комментирует список из десяти вопросов, ответы на которые, согласно эксперту еще более солидного журнала «Forbes», должен знать всякий уважающий себя выпускник школы. Их безупречная глупость побудила бизнесмена и журналиста сделать категорический вывод: современное «школьное образование —  псевдонаучное шарлатанство вроде гомеопатии или чакротерапии».

Если смысл образования сводится к знанию ответов на какое-то количество вопросов или тестовых заданий, то как бы ни совершенствовали их и ни пудрили ими детские мозги, мы, говорит Олег Макаренко прививаем детям «средневековый схоластический тип мышления, когда верным всегда является мнение более авторитетного человека, а уровень интеллекта собеседника определяется по количеству угаданных ответов на вопросы из школьной программы».

Средневековая схоластика в ХХI веке ? веке постиндустриального прогресса, постмодернистской раскованности и постдемократических свобод? Неслыханное дело!  Не верю! Журналисты, даже если они при этом бизнесмены, любой пшик раздувают в сенсацию. Пусть скажут свое веское слово люди ученые.

В марте 2013 года вышла новая книга американского психолога, профессора Бостонского колледжа Питера Грея (Peter Grey) «Свобода обучения». Прочитать всем нашим педколлективом ? не прочитаем. Даже наш учитель английского не потянет. Но профессор дает интервью и пишет популярные статьи.

Современная школа, говорит он нам в одном из интервью, ?  настоящая тюрьма для малолетних. Как так? А вот так! «Тюрьма, ? считает ученый, ? это любое место, где людей лишают свободы и держат помимо их воли «под замком». У школьников нет выбора: они обязаны ходить в школу, даже если им хочется делать нечто совершенно другое». А все потому, пишет он в статье «Школа — это тюрьма, наносящая вред нашим детям» (AlterNet, 10.09.13, перевод ИноСМИ), что система образования в своем сегодняшнем виде является «продуктом истории, а не научных исследований процесса обучения детей». Действующие и сейчас схемы и программы разрабатывались еще в те непросвещенные времена, «когда школы создавались для того, чтобы дети учились читать Библию, без вопросов верили в Священное Писание и безо всяких сомнений подчинялись власть имущим». Государство, «сделавшее образование обязательным и направленным на цели светского характера», ничего не поменяло по сути. «Централизованная, иерархическая система и методика обучения с последующими проверками и экзаменами, в которой мотивом для учебы и приобретения знаний являлась система поощрений и наказаний, но не любознательность и не реальное и глубоко прочувствованное стремление к познанию, очень хорошо подходили для индоктринации (согласно Википедии, это передача фундаментальных положений системы верований. — С.П.) и воспитания послушания».

А как же учителя? Они что — «вертухаи»? Да, отвечает профессор. И это «остается секретом полишинеля как раз для того, чтобы не задевать чувств учителей, иначе окажется, что масса приличных людей с вполне благими намерениями прикладывает руку к лишению наших детей свободы». Вот тебе, бабушка, и кентавры! Головой, вроде, сеют разумное, а копытами тут же его отбивают. Но каково лицемерие общества! Терпеть тюрьмы для своих детей, чтобы не задеть чувства надзирателей ? не слишком ли? 

И вот уже слышен ропот в нашем виртуальном зале. А может, ученый слегка загибает? Принудительная дисциплина, конечно, ужасна, но разве шалтай-болтай лучше? Ведь без внешней дисциплины не появится и внутренняя, без которой образование легко превратится в служанку детских прихотей. 

Рядовые члены нашего коллектива на глазах смелеют и готовы дать достойный отпор радикалу. Видать, припекло. Протестный шум перерастает в аргументы. 

Питер Грей мечтает, чтобы школа стала местом, где «ученикам будет прививаться критическое мышление, творческая инициатива и способность учиться самостоятельно – то есть все то, что крайне необходимо для достижения успеха в сегодняшней экономике (выделено мной. — С.П.)», заметила наша уважаемая заместитель директора. Но если критическое мышление, творческая инициатива и способность учиться самостоятельно являются не целью, а всего лишь средством, то какая разница, будут ли эти все эти моменты творческого развития личности эксплуатироваться государством или рынком? Ограниченный чиновник или успешный менеджер — в любом случае становящийся человек программируется как служебная функция, а не самодостаточная личность.

Питер Грей, обвиняя современное общество в лицемерии, лицемерит сам, возвысил голос наш мэтр с третьвековым стажем — учитель истории. Невозможно устранить насилие в школе, не устранив главный общественный орган насилия — государство. Вначале оно санкционирует казарму, потом демонстрирует озабоченность правами ребенка, при этом лишая учителя всяких прав, а результате мы имеем полный бар-р-рдак!   

Питер Грей утверждает, что существующая система образования не опирается на научные исследования процесса обучения детей, подхватывает молоденькая, с ресничками-бабочками учительница русского языка и литературы. Но тысячи ученых пишут диссертации, проводят педагогические эксперименты, разрабатывают образовательные стандарты, совершенствуют методики. Их внедряют, реализуют, новацируют учительские коллективы. «Если все это не наука, а ученая служба по ведомству общественного лицемерия, то рвение уважаемого психолога из далекого Бостона — из той же оперы!», — выпалила она и зарделась. 

Возможно, все более конкретизируя наши наши вопросы и аргументы, мы бы и докопались до истины (она же, как известно, всегда конкретна), но наш бальзаковского возраста директор, поправив средним пальцем очки, грозно оглядела присутствующих: «Слово предоставляется сотруднику российского Института глобализации и социальных движений, журналисту и политическому активисту Ивану Щеголеву». 

В статье «Торжество бритвы Оккама» (Рабкор.ру, 2.09.13.) он рассказывает нам о состоянии современной науки, присутствия которой в образовательном процессе требует Питер Грей. Для тех моих бывших коллег, кто не чувствовал лезвие сего предмета у собственного горла, скажу. Английский философ конца XIII-середины XIV века Уильям Оккам сформулировал положение, согласно которому если что-либо может быть объяснено с помощью одного основания, то не следует без необходимости привлекать другие основания — множить сущности. Или — то, что можно вывести посредством меньшего, не следует выводить посредством большего. Иначе, как верно заметил наш историк с третьвековым стажем, получится полный бар-р-рдак — каждый сочтет возможным судить с высоты своей собственной сущности, невзирая на то, что, в сущности, она — лишь плод дурного воображения. И вместо науки — инструмента для постижения мира — мы окажемся в мире самодовольных мнений, беспочвенных фантазий и прочих псевдонаучных мифов. Хотя — почему окажемся? Живем-с. 

Наш историк в курсе. В его предмете уже столько сущностей, что в них незаметненько растворился исторический процесс, а специалисты, споря, чей бред полезнее, плодят и плодят новые. Как бройлеров на птицефабрике. Да и юная наша «литераторша» с ресничками-бабочками могла заметить, что из ее предмета «как сон, как утренний туман» испарилось предметное основание, и дети без малейшего представления о том, что такое литература», должны «проходить писателей» — ухватывать множество  непонятно как и кем связанных между собой сущностей. Оккама давно нет, а бритва все еще наносит повреждения проходимцам. 

Мы, конечно, ожидали, что Иван Щеголев поддержит гимн науке, так трогательно зазвучавший из-под ресничек-бабочек. Но — увы. Он нас разочаровал. Средневековая схоластика, отрезал он, в сегодняшней науке скрестилась с постмодернизмом. Как уж с ежом. Наука множит сущности. «И если в естественных науках этому мешает сложность предмета и лёгкая опровержимость любого совсем уж очевидного шарлатанства, то в гуманитарной сфере новые отрасли, теории и школы разрастаются, подобно раковой опухоли. Вместе с ними множатся и синекуры для троечников от науки. Вчерашние чиновники из вузовских администраций, едва сумевшие по блату защитить кандидатские диссертации, создают для себя кафедры и целые факультеты». 

Нет, такой педсовет нам не нужен! Вон и директор нервно теребит очки, а в ее глазах посверкивают крошечные молнии. Хотели узнать о школе как можно больше, а узнали только то, что ничего не знаем. И знать не хотим. Ибо блаженно неведение. 

«Ведь были ж схватки боевые. . .» 

А я под шумок предался былому и думам. 

Перед глазами — священный энтузиазм распятой perestroiki!В затхлых школьных классах демократия широко распахивает все двери и окна. Ни дня без новаций! Имена учителей-новаторов знают так, как сейчас имена звезд шоу-бизнеса. Или героев сериалов. Шалва Амонашвили и Софья Лысенкова, Евгений Ильин и Виктор Шаталов, Михаил Щетинин и Олег Газман (нет, молодые коллеги, это не Олег Газманов). Все мыслящее — в  неутомимом движении, всех ведет за собой наивная и святая мечта сделать школу храмом, к которому учитель и ученик идут одной дорогой — сотрудничества, совместного поиска истины, а значит, и обоюдного саморазвития. 

Творческие порывы иных новаторов настолько неудержимы, что доходят до смешного. Помнится, какую популярность приобрела «демократическая» идея преподавать литературу как интегрированную дисциплину — средоточие различных видов искусства. Тут же появился соответствующий слоган: «Я вижу звуки музыки, я слышу живописи цвет». И все на материале художественных произведений. Уроки — настоящие концерты литературы, бесшабашная пляска над ее братской могилой. При этом дети должны  погружаться в творческую индивидуальность писателя и даже писать сочинения про свое вИдение всех этих художеств. 

Представьте, они оказались умнее своих учителей. Лишаете нас предметного знания — получите абракадабру. Они несли абсолютную чушь, как от них и требовали. Но с глубоким внутренним чувством. 

Истоки этого энтузиазма объяснимы — слишком сильным было желание освободиться от привычной казенщины. Мы тогда не понимали, что демократическое начало образования состоит не в демократических фразах, а в восстановлении предметности знания, которая требует понимания логики самой действительности, независимой от идеологий, моды, корыстных интересов. И чем удалялось образование от своего базиса — предметности, тем изощреннее становилась надстройка — технологии внушения. Несколько лет назад я в шутку спросил одного ученого, доктора педагогических наук, чем ныне занимается педагогика? Он ответил серьезно: ее нет, мы занимаемся педагогическими технологиями, формируем компетентности. Формирование компетентностей — вот оно, противо-естественное (с дефисом потому, что не просто неестественное, а направленное против естественности познания) соитие ужа и ежа, средневековой схоластики и постмодернистской эклектики. Хотя кто сказал, что между ними есть разница? 

Вспомнился мне и другой эпизод. Еще в 60-е годы минувшего века выдающийся философ Эвальд Ильенков в рамках теории обучения как совместной деятельности выдвинул лозунг — «Школа должна учить мыслить!». 

«Искалечить орган мышления, — говорил он, — гораздо легче, чем любой другой орган человеческого тела, а излечить очень трудно. А позже и совсем невозможно. Искалечить просто системой неестественных упражнений. И один из самых верных способов такого уродования мозга и интеллекта — с это формальное заучивание знаний. Именно этим способом производятся глупые люди, то есть люди с атрофированной способностью суждения». 

«Ум, способность самостоятельно мыслить, формируется и совершенствуется только в ходе индивидуального освоения умственной культуры эпохи. Он, собственно, и есть не что иное, как эта самая умственная культура, превращенная в личную собственность, в личное достояние, в принцип деятельности личности. В составе ума нет ничего, кроме этого», — утверждал философ. 

Ребенок — не потребитель готовых результатов, а активный и требовательный соучастник  становления собственной личности. Смысл существования школы — творчески перевести его энергию в умение самостоятельно двигаться по строгой логике действительного, а не придуманного «методистами» и удобного для потребления предмета. Нет более нелепой задачи, чем дать ребенку какие-то общие «знания», которые он потом должен применять к жизни. Знание — не формулы, слова, алгоритмы, аксиомы, а способ действия мыслящего тела. Знание — сила лишь тогда, когда оно переходит в самосознание, в понимание своего места в мире и способ действия. И никак иначе. Если оно всего лишь инструмент для достижения пусть самых благородных целей, стоящих над знанием, то плохо дело. Все проблемы на свете создает активизм искусственно компетензированных, целенаправленных, но немыслящих тел. Если, например, человек, в руках которого судьба страны, народа, человечества говорит — я верю, что поступаю правильно, то его по сути дела иррациональный выбор опасен, какие бы рациональные доводы он ни приводил в свое оправдание. И таких пример — тьма. 

Была ли школа Ильенкова (как и его последователей) утопией? Наверное, да. Но лишь в том смысле, что в реальной школе знание пока не стало способом реального действия мыслящих тел. И если она пойдет по другому пути, то какие бы компетентности ни формировала, конечным ее продуктом неотвратимо станет обезьяна с гранатой. 

Пока дрема водила меня по следам былого, педсовет закончился, все разошлись. 

А что я делаю в этом опустевшем зале? 

Сергей Прасолов - журналист газеты "Известия Луганщины"

Благодарим автора за предоставленный текст.