Школа переживает непростые времена в период пандемии коронавируса: дистанционное обучение и цифровизация стали испытанием для детей, их родителей и учителей. Но эти инновации хоть и серьезные, но не первые на пути становления отечественной школы. О том, как советское образование трансформировалось в российское, рассказывает фильм «Свободная школа». Это социальный проект Лаборатории медиакоммуникаций в образовании НИУ «Высшая школа экономики». Фильм состоит из четырёх серий: «1986–1991. Кого не устраивало советское образование?», «1991–1998. По новому закону», «1998–2004. Перелом», «2004–2012. ЕГЭ навсегда».

Обсуждение «Свободной школы» состоялось на Московском международном салоне образования, который прошел с 26 по 29 апреля в онлайн-формате. Вторую серию фильма «1991–1999. По новому закону» разбирали Александр Милкус, заведующий Лабораторией медиакоммуникаций в образовании НИУ ВШЭ, председатель Общественного совета при Министерстве просвещения РФ по проведению независимой оценки качества условий образовательной деятельности, и Александр Асмолов, доктор психологических наук, заведующий кафедрой психологии личности МГУ им. М.В. Ломоносова, академик РАО.

– В 1991–1998 годах Александр Григорьевич Асмолов был заместителем, потом первым заместителем министра образования России. Мне очень важно, как вы воспринимаете сегодня то, что происходило тогда.

Фильм начинается с 1991 года, с появления первого знаменитого указа № 1 президента Бориса Ельцина. Указ «О первоочередных мерах по развитию образования в РСФСР» был подписан за месяц до ГКЧП, в июле 1991 года. С 1 сентября 1991 года предполагалось повышение заработной платы работников системы образования, при этом средняя зарплата в школе должна была быть не ниже средней зарплаты по промышленности в стране, а профессорско-преподавательского состава высших учебных заведений – в два раза превышающей средний уровень зарплаты промышленности РСФСР. Планировали направлять ежегодно для обучения за рубеж для стажировки и повышения квалификации не менее 10 тыс. учащихся, аспирантов, преподавателей, научно-педагогических работников. Интересный пункт 7: «Передавать земельные участки, используемые учреждениями, предприятиями и организациями системы образования, в их безвозмездное и бессрочное пользование. Обеспечить выделение земельных участков под строительство новых образовательных учреждений в первоочередном порядке». В следующем году, после развала Советского Союза, был принят знаменитый закон «Об образовании» 1992 года, который многие называют самым прогрессивным.

Александр Григорьевич, эти документы, на мой взгляд, – продукт романтики или идеализма, ведь по сути ни один из пунктов указа президента Бориса Ельцина выполнен не был. Да и закон 1992 года буквально через два года сильно «пощипали», его начали практически сразу корректировать. Я уверен, что в составлении текста указа чувствуется рука министра образования Эдуарда Дмитриевича Днепрова (первый избранный министр образования России в 1990–1992 году. – Прим. ред.). Как Вы считаете, тогда люди отдавали себе отчет, что эти указы, не могу сказать «обман», но это история, которая не состоится?

– Когда я посмотрел фильм «Свободная школа», я бы хотел написать маленький очерк, который бы начался со слов: «Я жил при четырех фильмах». И когда я смотрю этот фильм, действительно задаю себе немало вопросов. И прежде всего вопрос о фильме. Была ли в фильме ситуация, где мне, по старой психологической привычке, хотелось вспомнить, когда выступали все мои коллеги: привирает или врет как очевидец? Знаете, по большому счету, с чем-то могу быть согласен, с чем-то не согласен, но уникальная ситуация разных кейсов, разных историй для меня оказалась невероятно значимой. Именно на фоне этой ситуации то, что вы сейчас говорите, для меня выступает в хорошем смысле не просто приглашением к размышлению, к провокации, но и возможностью отрефлексировать некоторые вещи.

Помните, был манифест, который написали небезызвестные создатели будущего Советского Союза, тогда он касался не просто утопии, а был романтикой, тогда было сказано: «Призрак бродит по Европе…». Каждый раз, когда мы работаем с этими жанрами (утопии в стиле «Города Солнца», антиутопии в стиле Замятина «Мы»), мы видим, что за ними стоят не просто романтические мечтания, а одна из серьезных линий социального конструирования будущего. Указ № 1 был подготовлен Эдуардом Днепровым, с ним он летал к Борису Ельцину, где бы тот ни находился, и страстно убеждал, что первое, с чего надо начать, с чего надо стартовать молодой Российской республике – это непременно с образования.

Образование – самое главное. Оно суть всего. Хотите победить, хотите развить мир, хотите его трансформировать – начинайте с образования.

А дальше те или иные вещи, которые в трансформированных, мутированных формах продолжают быть логикой для полемики. Вы сделали точный акцент: раздать землю образованцам – подчеркиваю, не крестьянам, образованцам! – сделать образование автономным в буквальном смысле слова: автономные вузы, автономные школы, чтобы они не походили на Антея, который, отрываясь от земли в любом смысле слова, теряет собственные возможности, свои потенциалы и силы.

– А вы не считаете, что декларация, которая заведомо была невыполнима, нанесла больше вреда, чем пользы? Да, первоочередное – образование, но прошел год, два, три, и стало понятно, что ничего из обещанного Ельциным для образования не будет.

– Даже при разработке указов иногда надо вспоминать принцип Гиппократа: «Не навреди». Этот указ задал, с моей точки зрения, вектор движения. Ваш фильм называется «Свободная школа». В те же годы была книга, которая готовилась моим другом Евгением Сабуровым, «Школа свободы». Иными словами, ценности школы как свободы постулировались в этом указе, общеология никогда не стоит в буквальном смысле, не надо ее путать с тактическими и оперативными решениями.

Направление было задано, была задана, как говорят психологи, детерминирующая целевая тенденция. И эта тенденция, что бы ни происходило, как бы ни вибрировали наши пути, выдавала позицию политического «да» мечтателя Эдуарда Днепрова.

Но ценность диалога Днепров–Ельцин заключалась в том, что Эдуард Дмитриевич смог убедить Бориса Николаевича, что так должно идти образование. Он смог потом, сидя и день и ночь, сделать следующее: в невероятных баталиях был разработан закон об образовании. И вы правы, закон «щипали», от него что-то «отщипывали», но и от указа, и от закона, дорогой мой оппонент, было что «щипать», они не были маниловщиной и воздушными замками.

Закон прошел несколько трансформаций. В числе тех, кто тогда был оппонентом и вносил свои поправки, Олег Николаевич Смолин, с которым мы спорим с 1992 года, он уже тогда был в Думе. Этот уникальный человек сказал совсем недавно: «Не Днепров, а мы сделали первый закон об образовании». И он сказал в нашей беседе: «Знаете, тогда ведь было очень интересно, когда выходил Днепров, когда выходили его коллеги, то ясно было, против чего мы (он имел в виду себя и своих соратников) будем спорить. И это было для нас важно. Когда вы выходили и говорили о вариативном образовании, это было важно. Мы спорили, было мыслительное фехтование, социальное фехтование, но мы были значимы друг для друга. А сегодня, – обронил Олег Николаевич, – мы можем начать спорить, но то, что вы говорите, и то, что мы говорим о будущем и настоящем образования, наши споры уже мало кому интересны». И тут грусть охватила мое сердце.

– Можно вернутся на пару лет до событий, которые мы обсуждаем, в 1986 год – манифест «Педагогика сотрудничества» (был разработан на встрече учителей-экспериментаторов, включал в себя идеи свободного выбора, крупных блоков, самоанализа, коллективное творческое воспитание и др. – Прим. ред.), 1988 год – программа ВНИК «Школа» (временный научно-исследовательский комитет «Школа» был сформирован Г.А. Ягодиным, участники разработали базовые философско-теоретические и социально-педагогические основания новой образовательной реформы и новый школьный устав. – Прим. ред). Но понятно, что декларация свободы, как указ № 1, ничего не определяла, не было механизмов внедрения этой истории.

Закон «Об образовании», на ваш взгляд, смог хоть чуть-чуть перестроить школу? У меня ощущение, что да. Появилось с 1989 по 1992 много частных школ, появилось некоторое количество авторских школ. Но если мы посчитаем даже не в пересчете на Советский Союз, а на независимую Россию, то это 5–10%. Вы продумывали какие-то механизмы, как вовлечь остальное учительское сообщество в этот «поход за свободой»? Или просто рухнули идеологические рычаги, перестала существовать комсомольская организация, октябрятская, пионерская, и этого было достаточно?

– Давайте, чтобы, как говорил Беня Крик, я «не размазывал кашу по столу», я фиксируюсь на вашей фразе: вы упомянули ВНИК «Школа». Тогда я вам прямо показываю, как то, что там было разработано, стало тканью и реальностью образования. Во ВНИКе «Школа», который курировал Геннадий Алексеевич Ягодин и который опекала замечательный исследователь и управленец высшего по интеллекту и ремеслу уровня Маргарита Романовна Леонтьева, появилось немало интереснейших документов. В этом ВНИКе были заложены: программа «Одаренные дети», над ней работали В.П. Зинченко и Е.Сабуров, А. Цирюльников писал о развитии сельской школы.

Я остановлюсь на том, что мы делали в 1989-1990 годах. Вадим Артурович Петровский и его команда разработали концепцию дошкольного образования, основанную на идеях, а не на фантазиях Александра Владимировича Запорожца, Даниила Борисовича Эльконина и других классиков нашей науки. Ее вводил в жизнь Эдуард Днепров, он бы никак этого не сделал, если бы не было указа № 1 и закона 1992 года. Этот закон мотивировал указ и концепция ВНИК, которая влилась в этот закон, в указ, благодаря Рине Борисовне Стеркиной, которая курировала тогда дошкольное образование. Пошли уникальные разработки программ дошкольного образования. В 2013 году мы приняли ФГОС дошкольного образования, который сегодня работает в образовании, который живет уже семь лет. Это не грезы и не маниловщина, а реальная трансформация, которая происходила.

Вы упомянули о процентах, хотя я всегда боюсь играть цифрами, скажу следующее: как только была поддержана в 1994 году педология как комплексная наука о развитии личности ребенка, как только в 1993–1994 году был дан «зеленый свет» программам Занкова, Давыдова, Эльконина, подскочил процент школ, которые занимались по программам педагогики развития, развивающего обучения. До 27% школ перешли в определенный период на эти системы.

Созданный тогда механизм, который я сегодня предлагаю снять с повестки дня, работая по формуле Тараса Бульбы: «Я тебя породил, я тебя и убью», – это федеральный перечень учебников. Этот механизм действует по сегодняшний день.

В 1992 году были на основе закона «Об образовании» выделены негосударственные школы. Вы сказали «частные», но тогда мы более кокетливо и робко называли их «негосударственные». Александр Петрович Кузякин подготовил вместе со мной коллегию, которую вел Эдуард Днепров, где был Виктор Александрович Болотов, Елена Анатольевна Ленская и другие, и там были приняты документы, которые действуют и сейчас.

Кто мне скажет, что наша мечта об индивидуальном темпе развития не сбылась? Экстернат был принят тогда. Акцент на необходимости развития семейных форм образования, а не только общегосударственных, был принят тогда. Всюду наращивался потенциал вариативности.

Закон давал возможность пробуждению сил саморазвития, самоорганизации. Ни указ № 1, ни закон «Об образовании» не являются векторами прямого действия. Они не диктатура. В своей основе это стратегические документы. Эти документы нацелены на то, чтоб спонтанность, самоорганизация, саморазвитие пришли в общество.

Да, мы наглели. Мы выделили приказом в Москве вместе с Любовью Петровной Кезиной «школы-лаборатории», и они появлялись, росли. Тогда же, в 1992–1993 году, благодаря ряду замечательных людей появились программы развития школы.

– Получается, время до 1995–1996 года – это время свободной школы? Вы ввели термин «вариативность», разнообразие программ, возможность выбора учебников. Я хочу нащупать тот период, перелом, когда мы оттолкнулись от свободной школы и начали с разных сторон ее опять зажимать в рамки. Почему это произошло? Если действительно, как вы говорите, школы воспряли, как говорил Анатолий Каспржак, школы творили, потому что денег не было. Им сказали: «Выживайте сами», и это был взгляд искренних педагогов, увлеченных своей профессией, это было самое счастливое время.

– Мне пришло перед нашей передачей письмо от одной из директоров гимназии Москвы: «Это не только было самое счастливое время школы, это было самое счастливое время жизни». И в этом тональность абсолютно верна. Но вместе с тем ваш вопрос помогает увидеть многое, всегда в динамике эволюционирующих систем противодействуют консервативные линии. Я не говорю об этом в негативном смысле, консервация, наследование – это один из механизмов эволюции, и механизмы, связанные со способностью к трансформации, несут изменчивость. Всегда стабильность и изменчивость находятся в сложных взаимоотношениях друг с другом.

Есть феномен, который называется «страх войти в открытую дверь», феномен, описанный еще Эрихом Фроммом, «бегство от свободы». И каждый раз мы сталкиваемся не с какими-то силами, когда приходит новый министр и говорит: «Я вам с вашими вариативностями, с вашей свободой сейчас устрою управленческую асфиксию!». Нет и еще раз нет. Основа не только в этом, хотя я не умаляю роли министров, которые поддерживают идеологию, что всюду должны быть скрепы. Они делают свое нормальное консервативное сдерживающее дело.



Говорят: «Плавай свободно!», вы очень точно показали в фильме: как «плавать свободно», когда у тебя нет средств, когда на Луну выть хочется от того, что, как сказала одна из героинь фильма, она не может даже общаться с собственным мужем, когда вокруг ужас, ужас и ужас, а тут приходите вы весь в «белом» и говорите: «Я вам свободу принес». Хочется тогда многим учителям сказать: «А не пойти ли вам куда-нибудь погулять с вашей свободой? Вы не принесли механизмов, обеспечивающих человеческие дефициты, обеспечивающие нужду, дающие на самом базовом уровне благополучие». И тогда, и сейчас, и на примере стандарта дошкольного образования я это вижу каждодневно, мы сталкиваемся с тем, что часто люди ждут готовых рецептов, готовых вариантов решения, и тем самым возникает нормальная, создающая поразительное чувство безопасности ходьба строем.

– Получается, что свободу школы поменяли на более или менее гарантированную зарплату? Ту самую, что еще Борис Ельцин обещал в указе.

– Тут я вступаю в ту сферу, где уверенно действуют мои коллеги. Но в психологическом смысле слова ваш вопрос о зарплате: как определяется статус среднего класса, просвещенного класса? Очень четко показывается, как говорит мой друг Дмитрий Леонтьев, «счастье за пределами благополучия»: благополучие есть, а счастья нет. И в этом смысле вряд ли все может редуцироваться в зарплате, хотя я не столь наивен, что без нее вообще жить нельзя, но психологически одна и та же зарплата в разных регионах воспринимается по-разному в зависимости от уровня притязаний. Поэтому «средняя заработная плата», может, экономически правильное, но психологически очень лукавое слово.

– Вы рассказывали, что в 1997–1998 году вместе с создателем и ректором ВШЭ Ярославом Ивановичем Кузьминовым предложили организационные экономические пути реформирования образования. То время, тот момент, когда можно было экономическими рычагами защитить школу, сохранить ее, сохранить интерес к вариативности, к поиску учебников, подтолкнуть к развитию. Но я не вижу никаких сдвигов. Почему вы не смогли этого сделать? И следующие министры, как они рассказывали, «собирали осколки системы образования».

– Каждый новый министр, который приходит в систему образования, имеет счастливое ощущение, он чувствует себя как известный герой на развалинах образовательной Трои и начинает собирать осколки. Это вечная игра при смене министров образования. Был такой замечательный герой Ваня Солнышко, у него была любимая фраза: «Неправда ваша». Действуют ли механизмы – не моя территория – нормативного подушевого финансирования? Да, они действуют. Были ли эти механизмы заложены в том, что мы обсуждали с Ярославом Кузьминовым, Татьяной Клячко и другими авторами организационно-экономической реформы образования? Они были тогда продуманы, и от них вроде бы не ушли. ЕГЭ был предложен именно в контексте и на базе организационно-экономической реформы, нашей статьи с Ярославом Кузьминовым, Татьяной Клячко, Александром Тихоновым. Тогда же начала разрабатываться информационная стратегия образования.

Все это эмбрионы, которые, как бы ни было трудно, прорастают через слой асфальта, который каждый раз, когда меняется образовательная власть, накатывается на те всходы, которые делались до них.

– Почему Эдуард Днепров проработал министром всего два года? А Александр Тихонов еще меньше – год? С чем это было связано – запрос сверху был на то, чтобы еще больше регулировать школу?

– Вы задаете вопрос системе. Продолжение этого ряда высвечивает логику конкуренции между системой и теми, кто выходит за рамки социального загона, или, как говорил Евгений Сабуров, «внесистемными игроками». Днепров, работая с Владимиром Матвеевым в «Учительской газете», изначально был внесистемным игроком. Почему очень быстро, стремительно прогорели, пролетели в управленческом небосклоне Эдуард Днепров, Егор Гайдар, Геннадий Бурбулис? Те, кто резко сталкивался с сопроматом массового сознания, кто очень любил формулу «Мы не рабы, рабы немы», кто понимал, что очень трудно работать, когда говорят: «Россия, нищая Россия, страна рабов, страна господ», сталкивался с многими психологическими, социальными и экономическими рисками.

Ключевая беда любых реформаторов, в том числе и реформаторов 90-х годов, заключалась в том, что они наступали на несколько грабель, как и сегодня мы, когда боремся с пандемией и инфодемией. Нет ничего более опасного, чем жесткий экономический детерминизм, через который оцениваются происходящие события.

Как только вы смотрите на мир через призму жесткого линейного марксизма, когда все, что происходит, определяет только милитаристская логика, вы начинаете упрощать реальность.

Сегодня мы видим последствия этой логики, когда основа всовывания любых реформ в прокрустово ложе бюджетных ограничений, идеология проваливается. Мы, когда сталкиваемся с любой критической ситуацией, понимаем: нам нужна избыточность, нужно не делать оптимизации, секвестры. Когда я слышу слово «секвестр» и «оптимизация», у меня в сознании ничего кроме термина в психоаналитическом контексте «кастрация жизни» не возникает. Ключевая вещь, когда реформы ведутся только через призму экономических вещей и не видится полимотивационность, горит.

В 1995 или 1996 году, когда рядом с великолепным исследователем жизни и мастером понимания мира Виктором Степановичем Черномырдиным были Анатолий Чубайс, Борис Немцов, Яков Уринсон, я пришел к одному из них, когда они принесли мне, как говорят экономисты, среднесрочные, долгосрочные планы экономического развития сраны. И на первой же странице этого государственного документа была сноска: «Предложенные стратегии могут трансформироваться, если возникнут непредвиденные факторы: мотивация людей, их интересы». Я спросил тогда: «Скажи, пожалуйста, почему вы называете эти важнейшие факторы, детерминирующие жизнь личности, общества, социальных групп, этнических групп, случайными факторами?» Он ответил: «Мы не можем их просчитать». Еще одна вещь управленческой упрощенной логики – можно прогнозировать только то, что можно измерить и взвесить. Вот более сложные причины, которые так или иначе приводят к тому, что все время вышибаются из седла и Днепров, и Гайдар, и Бурбулис, и Немцов, и те, кто так или иначе строили иные реальности.

– Я знаком с Эдуардом Дмитриевичем, мы с ним дискутировали. Я знаю точку зрения, что Днепров не то что развалил образование, но задал те рамки, которые не надо было задавать, потому что он никогда не работал в реальном образовании, в школе, вузе, не работал руководителем среднего звена – районо, управления образования, не возглавлял региональную систему образования. Как вы считаете, действительно это был минус? Этот человек был офицером военно-морского флота и конструировал реальность, которую он идеалистически себе представлял, не чувствуя реальной жизни, потому что у него не было реального образовательного опыта?

– Вы правы, вспомнив биографию Эдуарда, упомянув, как я это называю, хотя нигде никогда не писал, что Эдуард был в буквальном смысле капитаном бригантины.

Кем был Днепров? Днепров был коммуникатором от Бога, он был и остается великолепным журналистом и человеком сильным пером. Днепров был историком образования, и, как вы помните, Гайдар тоже не был «чистым» экономистом, а занимался историей экономики. Т.е. мы сталкиваемся с ситуацией, когда программирование будущего делают люди с мощным идеологическим и коммуникативным потенциалом.

Днепров – мастер коммуникации, мастер прогнозов, мастер общения с людьми. Его взрывная энергетика дала то, что не дала бы энергетика многих. Что делал Днепров? Днепров был не один, он был с командой. Был ли Виктор Болотов человеком, который прошел должность декана, который сделал уникальный психолого-математический факультет в Красноярском университете? Был. Рядом с Днепровым был мечтатель и практик, прошедший уровни и директоров, и учителей, и заведующего РОНО, Евгений Куркин. Была ли с ними великолепный мастер методического анализа, мастер преподавания иностранного языка Елена Ленская? Была. С Днепровым был Эдуард Никитин, который был в буквальном смысле «от земли»: он хорошо знал и школу, и жизнь школы. У Днепрова была команда, которая знала школу, дошколу, внешколу до микрона: Рина Стеркина блестяще знала детские сады, Алексей Бруднов делал систему внешкольного, потом дополнительного образования. Днепров умел заниматься тем, что сегодня называется «командообразование» и «коллаборация». Его команда знала школу так, как ее мало кто знает сегодня. Тогда он подбирал не только по принципу лояльности, он подбирал неудобных людей по принципу компетентностей.

– В интервью для фильма вы говорили, что вы создали такой конструкт, федеральный перечень учебников. Вы обронили: «Я тебя породил, я тебя и убью». Почему Вы считаете, что федеральный перечень учебников является тормозом развития? Вы считаете правильным, что в то время этот федеральный перечень был введен?

– Федеральный перечень учебников был введен как один из механизмов, связанных с развитием вариативного образования, когда, как упоминается в вашем фильме, бились разные издательства за то, чтобы создать новый контент. Иногда получалось, иногда нет. Не бывает даже 50% удач. Федеральный перечень учебников, который мы разрабатывали и долго к нему шли, в сочетании с экспертным советом, когда было множество издательств, имел свой смысл. Попадание в него было мотивом, призом, перманентным моментом, механизмом обновления контента. Федеральный перечень учебников, который был достаточно гибким, работал на то, чтоб все время разогревать новый контент.



Когда-то механизм обновления работал, сегодня, когда мы не имеем вариативности и конкуренции контентов, этот механизм становится абсурдом. Федеральный перечень учебников сегодня – нонсенс, абсурд, оксюморон.

– В интервью для нашего фильма Елена Ленская рассказала, что когда, работая в министерстве, она приезжала в Чили, которое приходило в себя после Аугусто Пиночета (государственный и военный деятель в Чили. – Прим. ред.), там был активный политик, который потом стал министром образования, и при нем была разработана программа развития образования страны. Он собрал всех прогрессивных специалистов, договорился с представителями других партий, что, с точки зрения развития образования, 20 лет они будут следовать одной логике, одной стратегии. Ленская рассказывала, что, когда они приезжали в школы, вузы, люди, которые там работали, искренне рассказывали, что они будут делать дальше и для чего. Была выстроена стратегия, чтобы страну развить. И сейчас она на довольно хорошем уровне в международных исследованиях.

Могла ли быть такая история у нас? Вы заложили в конце 1980-1990 путь, который мог двигаться, не прерываясь. Вы знаете, что с учителем обычной школы, директором поговоришь сейчас и услышишь: «Не дай бог вы опять хотите нас реформировать!» Люди не понимали, зачем происходили реформы, и не понимают сейчас, что происходит.

– Когда вы это говорите, не удержусь, вспомню историю, когда к Сталину пришел один из его сотрудников или иностранный журналист и задал вопрос: «Как Вы относитесь к тому, что Вас часто сравнивают с Иваном Грозным?». На что Иосиф Виссарионович ответил: «Исторические аналогии всегда надуманные. Эта аналогия бессмысленна».

Чили – другой опыт, другая линия. Мы живем в такой разнообразной стране, где главный закон – противоречие разнообразия, где выстроенные стратегии пробиваются иными путями, чем они пробиваются в Чили.

Вместе с тем, своим вопросом вы как бы усладили мою душу, потому что я могу сказать словами моего коллеги Исака Фрумина: «Что бы ни произошло, идеология вариативности живет, она идет в текстах, в программных документах, в нормативных документах, а она была заложена в 1991 году, в 1988-м она начала развиваться».

Что бы ни происходило, стратегия развивающего образования, стратегия вариативного образования, стратегия мотивирующего образования, которым дал старт Г.А. Ягодин, которые были подхвачены ВНИК «Школа» – одной из уникальных лабораторий жизни, с болью, с сопротивлениями живут. Вы легко посчитаете, с 1988 года стратегия живет, уже немало лет идут программы «Одаренные дети», программы «Дети с проблемами развития», программы, связанные с несовершеннолетними правонарушителями, все они начались тогда.

Тогда же возникла формула, которую мы любили цитировать: «Талантам надо помогать, бездарности пробьются сами». И они пробивались и тогда, и сейчас.

Вы точно спросили, почему тогда были сброшены Гайдар, Бурбулис, Днепров. Потому что никогда внесистемные лидеры, трансформирующие систему, не встречают рукоплесканий. У меня есть сложная формула, что развитие индивида идет через преадаптацию вида. Всегда для тех, кто рискует, кто ищет не общие пути развития, судьба Джордано Бруно является типовым сценарием.

Электронная газета "Вести образования"

---

На развитие сайта
​