12 апреля, День космонавтики, памятен еще одним событием для многих, чьей профессией является мышление. А философия, несомненно, относится к числу ремесел, о которых однажды сказал ее подвижник Эвальд Васильевич Ильенков: мышление, возведенное в ранг профессии. 12 апреля 1930 года, 90 лет назад, в казахстанском Чимкенте родился Феликс Трофимович Михайлов – в будущем соратник, единомышленник и друг Э.В. Ильенкова. Из числа таких же подвижников советской (затем и российской) философии, без которых она бы застряла в своем развитии на мертвых точках, венчающих формулировки «Краткого курса истории ВКП(б)». Ведь и после Сталина ее так трудно было сдвинуть с этих точек годами. Курс забыли (вытеснили) – ориентиры остались.

И это не все о нем

Про доктора философских наук, профессора, академика РАО Ф.Т. Михайлова можно рассказывать многое. Я бы, к примеру, начал свой рассказ с того, что Феликс Трофимович был, видимо, единственным советским философом, на критику которого неожиданно ответил письмом сэр Бертран Рассел. Кстати, сам Ф.Т. спокойно относился к этому, как и к источнику критики – своей знаменитой книге «Загадка человеческого Я», переведенной на несколько языков, включая английский. Позднее Ф.Т. в интервью, которое я взял у него для журнала «Вопросы психологии», говорил, что недолюбливает эту книгу, хотя главное – а его хватило для развития в нескольких томах – там сказал.

Наверное, стоило бы вспомнить о чудесных годах работы Ф.Т. в качестве заведующего лабораторией методологии психологии личности НИИ общей и педагогической психологии АПН СССР (теперь – Психологический институт РАО), которую открыл для него В.В. Давыдов, тогдашний директор института. Именно тогда и там я впервые встретил Ф.Т. студентом. Встретил, чтобы приступить под руководством В.В. Давыдова к написанию дипломной работы, а моим консультантом по философии официально стал Ф.Т. Мне повезло: он стал еще и моим учителем на всю жизнь (или уже был, когда я только увидел его в институтском коридоре дымящим трубкой?). Вместе с Э.В. Ильенковым, В.В. Давыдовым, А.В. Брушлинским и Т.В. Кудрявцевым. Из тех учителей, что начинают по-настоящему учить, уходя…

О том, что сделано Ф.Т. для педагогики и образования, – отдельный разговор. Упомяну лишь, что А.И. Адамский со своей «Эврикой» в 90-е провез Ф.Т. по многим школам России, где Ф.Т. выступил с лекциями. Это ему оппонент – выдающийся психолог Н.А. Менчинская сказала еще в «давыдовском» институте: «Феликс, когда ты говоришь, я тебе верю» …, впрочем, о философско-образовательных путешествиях Ф.Т. по линии «Эврики» лучше расскажет Александр Изотович.

Слеза комсомолки Маши

Я остановлюсь на одном частном, анекдотическом эпизоде из жизни Ф.Т. Хотя таких эпизодов в его биографии несть числа, этот по-своему примечателен. Передаю со слов рассказчика – самого Ф.Т.

Где-то полвека назад молодой Ф.Т. работал доцентом во Втором меде, преподавал философию (в конце жизни он вернулся туда заведовать философской кафедрой). Предмет идеологический. И вот на экзамен присылают инструкторшу из райкома ВЛКСМ, некую Машу – «дуру первостепенную», как охарактеризовал ее Ф.Т. Значит, надо было достичь особых отличий в этом, чтобы юной даме-комсомолке получить такую характеристику из уст деликатнейшего, обходительнейшего, нежнейшего Ф.Т.

Студентка тянет билет с вопросом о том, что такое личность. Готовится и выдает, в общем, верное – что-то вроде:

– Личность – это человек, который живет интересами других, объединяя их и выражая суть той эпохи, в которой все они живут вместе. Примеры личностей: Шекспир, Бетховен, Пушкин, Эйнштейн…

Тут оживляется гостья из райкома:

– Хорошо, а вот я, к примеру, являюсь личностью?

– А кем вы работаете? – интересуется студентка.

– Я работаю инструктором райкома ВЛКСМ, – произносит гордо Маша.

– Ну что вы! Я же сказала, личности – это Шекспир, Бетховен, Пушкин, Эйнштейн…

Инструкторша Маша покинула экзамен с поджатыми губками. А потом написала отчет о результатах идеологического контроля, подпустив обиженную слезу (примерно, кроме выделенной концовки): «Доцент Ф.Т. Михайлов распространяет на своих занятиях взгляды, согласно которым ответственные комсомольские работники не являются личностями». Вероятно, не соответствуй Маша характеристике Ф.Т., она смогла бы по ответам студентов уловить куда более серьезные, идеологически крамольные «вольности», которые он допускал на своих занятиях. Но запало именно это.

«Волшебная сила искусства»?

Какой бы ни была Маша, ее, конечно же, спровоцировала студентка. Что ей Шекспир? Личность. А она Шекспиру? То же, что ей Маша. Где студентка, а где Шекспир? Тогда нужен ли Шекспир?

Только у Шекспира актер плачет о какой-то Гекубе, которая, по понятным причинам, не подозревает о существовании актера. Что они друг другу? Ничего, если не понять, что актерскими слезами плачет сам Шекспир. Плачет по страданию вообще – прошлому, настоящему, будущему. По тем, кто еще не родился и не страдал. Потому он – и личность.

Уже не только все давно известно (из известного), но и давно пережито. До нас. Пережито не так, но именно то, что переживаем мы. Драматург поставил точку в рукописи, композитор захлопнул крышку рояля, художник нанес последний мазок – все, пережито. И не пережито – покуда не войдет в опыт всех и каждого, если ему суждено заново пережить. И кажется правдой Гекуба, и даже верится Пушкину, что Сальери отравил Моцарта, а Репину – что Иван Грозный убил своего сына. А правда одна – наши текущие переживания, поток которых подхватил авторское и приобрел особую оформленность.

Наша Таня горче плачет, чем все Тани, уронившие в речку мячик, вместе. Или даже не уронившие. Поэтому утешение приходит к ней первой. А ее не тонущий в речке мячик оказывается успокоением для сотен Танечек, которые оплакивают не мячик, а что-то другое.



По Ф.Т., любое человеческое действие, любая мысль, любой образ, любое чувство приобретает культурную форму (а в иной – все это просто не существует) в силу того, что наполняется смыслом общезначимого обращения к другим людям. Если даже человек что-то делает, о чем-то думает, что-то представляет, что-то чувствует, оставаясь наедине с собой. Более того, действие, мысль, образ, чувства становятся возможными благодаря тому, что изначально являются обращениями. Это и есть то главное, о чем Ф.Т. написал еще в «Загадке человеческого Я» и позднее развил в философско-психологическую концепцию. Эйнштейн не просто рассматривает классическую механику как частный случай в своих построениях, а указывает на границы той картины мира, которая была универсальна для Ньютона и всех тех, кто разделял его мировоззрение. Теория относительности – это обращение. В череде таких обращений, пишет Ф.Т., рождается и живет феномен культуры.

Я потерялся в лесу, но нашел выход. Нашел и вдруг подумал о других людях, которые тоже могут заплутать. Я их не знаю и знать не могу. Возможно, они еще только собираются в лес. А я, уже предвидя их проблемы, наношу зарубку на дерево – знак. …Все же они заблудились в чащобе. Но вот увидели оставленный для них знак. И просто пошли в нужном направлении, без всяких благодарностей в адрес человека, о существовании которого могли лишь предполагать. Тут и не нужно благодарить, тут нужно просто выбираться. Я обратился к ним – буквально обернулся, как герой мифа или сказки, в знак. Знака достаточно. В нем я превращаюсь в свою, говоря философским языком, «всеобщую форму». Но когда-нибудь и мои спасенные выручат меня в подобной ситуации. Не они – так другие. Мы, не зная друг друга лично, станем небезразличными друг другу.

На простеньком примере мы увидели, «как работает» механизм культуры – обращение.

Уильям Сароян однажды написал: «Я не верю в расы. Я не верю в правительства. Я вижу жизнь в единственном числе и в одном времени. Миллионы жизней одновременно, по всему свету. Младенцы, не умеющие говорить ни на одном языке, и есть единственная раса на земле, род человеческий, все остальное, то, что зовется у нас цивилизацией, ненавистью, страхом, жаждой власти – притворство. Но дитя есть дитя. Братство людей – в детском плаче».

Младенческий плач, добавлю: и все доречевые вокализации (гуление, смех и т.д.), важнее языка, который всегда национален. Язык «вписывает» человека в относительно небольшую группу людей и отсекает от большой, урезая образ мира до того, что можно на нем высказать. Национальный язык остается человеческим и человечным настолько, насколько материнская песня, спетая на этом языке, отзывается на плач ребенка. Тогда язык становится по-настоящему родным. Еще до знания и понимания, в переводе на первозданные эмоции. Результатом этого «перевода» является рождение смутных, но уже ключевых, смыслов. Только став родным, предельно личным и запредельно универсальным одновременно, язык приобретает для ребенка характер национального.

А вы говорите – Шекспир, Бетховен…



Заключая, процитирую одну из последних статей Ф.Т., которую он переделывал неоднократно: «Уникальная способность человека совершать целесообразно произвольные действия, обращенные к сочувствию других людей с надеждой на взаимопонимание, к свободному событию с ними как к бытию добра, бытию нравственному, – вот начало и высшая ценность человеческой истории и культуры!» (Михайлов Ф.Т. Проблема метода культурно-исторической психологии // Культурно-историческая психология. 2005. № 2. С. 42).

Это – только начало. Большой разговор о мыслителе Феликсе Трофимовиче Михайлове впереди. Он должен был состояться в виде симпозиума еще в апрельские юбилейные дни, но пандемия внесла свои коррективы в сроки, как и все остальное. Разговор отложен на осень. (Сроки были скорректированы. Международная научная конференция «Загадка человеческого Я» (к 90-летию Ф.Т.Михайлова) состоится 16-17 апреля 2021 г - Сайт В.К.).

Если читатель желает к нему присоединиться, то может позднее уточнить дату и время на сайтах: Вести образования, МГППУ и сайте Владимира Кудрявцева.

Колонка Владимира Кудрявцева в электронной газете "Вести образования"

---

На развитие сайта
​