Ф.Т.Михайлов

Проблемы метода культурно-исторической психологии

Публикуется впервые с любезного согласия автора

1.Исповедальное

Статья получается больше об авторе, чем о содержании, заявленном заказным названием. Но проблемы метода теории, которой нет – тоже явный нонсенс. Поэтому и пишу о пережитом мною забвении заветов учителей современными «титанами» психологической науки.

Прежде всего, с мукой душевной констатирую: культурно-историческая психология превратилась в миф. Её представители используют терминологию Л.С.Выготского, что называется, для красного словца, формулируя личные научные проблемы в логике явного эмпиризма. В психологии господствует методики практической коррекции психических аномалий. Модные концепты психоанализа, тесты и упражнения вытеснили саму идею культурного историзма в формировании высших психических функций мудрого организма homo sapiens.

Но суть кризиса психологии развития не только в эмпиристской ориентации современных «классиков психологии». Личностные претензии ведущих за собой молодую поросль психологов играют не последнюю роль в этом кризисе. Назову главных претендентов на звание учителя узко профессиональной психологической мудрости: Б.Д.Эльконин, Д.И.Фельдштейн, В.В.Рубцов, В.И.Слободчиков, В.С.Лазарев, В.П.Зинченко*. Каждый из избранных претендует на верность своим учителям. Не раз приходилось слышать от них: «они нас учили нашей уникальной профессии – мы психологи, но, не философы, не дай бог, и не теоретики без границ. Спиноза, Локк, Кант, Гегель и, тем более, этот путаник Маркс, о котором и вспоминать-то стыдно, – к психологии отношения не имеют». Хотя именно их учителя были открыты всей философской премудрости.

Встать на котурны учителя профессиональной психологической мудрости соблазнительно, но легко и сковырнуться с них. Однако, эта опасность отступает на второй план, когда очень хочется поиграть в свои собственные школы, теша себя надеждой, что и все внимающие им рисуют ту же желанную картину: верность учителям как завоёванное право на собственную роль учителя. Но где эта их верность сегодня? Только знамя, только символ – не более того. А если и есть прямые ссылки на труды А.Н.Леонтьева, А.Р.Лурия, Д.Б.Эльконина, моего учителя П.Я.Гальперина (учителя и Васи Давыдова), Л.И.Божович, А.В.Запорожца, А.А.Смирнова, Н.А.Менчинской и др., то и они – дань уважения, но не деловой критики, без которой нет продвижения теории. Это замечание не относится к моей любимой Л.Ф.Обуховой, трепетно и продуктивно развивающей идеи своего учителя – Петра Яковлевича Гальперина. Я бы выделил и Г.А.Цукерман, проложившую свой перспективный путь в теоретической психологии.

Но замкнутость проблем теоретической психологии на практику коррекции психических аномалий я бы назвал профессиональной ограниченностью. Это – в отличие от резкого и бескомпромиссного Карла Маркса, мало того, что назвавшего замкнутость теории на себя профессиональным кретинизмом, но и проанализировавшего историко-культурные, социальные его причины, действующие с XV1 века при фабричной утилизации фундаментальных открытий в механике, затем – физики, химии, биологии и т.д. Это своеобразные «очки», рамки которых позволяют сузить поле осмысления до цели разглядывания взаимопревращений отдельных наличных элементов этого поля. Так рождалась, укореняясь и в настоящем времени, логика «ползучего эмпиризма». Все пробы так называемой «философии науки» не выходят за рамки этой логики.

2.Сугубо личные впечатления

Отнюдь не случайно в менталитете государственного крепостничества, триста, как минимум, лет взнуздывающего Россию**, присутствует католическая идея государственного православия. И это притом, что большинство россиян считают себя приверженцами иных конфессий: магометанства, буддизма, старообрядчества, иудаизма и др. Как тут не вспомнить С.Н.Булгакова, одного из самых правоверных, истово верующих священнослужителей именно православной церкви! До высылки в Стамбул и, особенно в Стамбуле, а затем и в Париже, Сергей Николаевич мечтал о слиянии католической и православной церквей. И не на государственном уровне, а в душах человеческих. Напомню так же, что один из героев Ф.М.Достоевского – Версилов, по слухам стал католиком. Более того: семья знаменитых современных философов, в недалёком прошлом – марксистов, вдруг перешли в веру апостола Петра. И это – не единичный случай. Знаю ещё две семьи новообращённых католиков. Католическая церковь издавна претендует на государственную власть, создавая неразрешимые проблемы и для церкви, и для государства. Вспомним, кстати, статью Ивана Карамазова и её обсуждение в монастыре.

Государственная политика последних лет настойчиво прокламирует ложную идею православия как исконной российской культуры, хотя и от язычества в нашей культуре сохранилось не мало. Но главное: западный мир потрясли не «отец» Павел Флоренский, не Бердяев, не Розанов, но высшие достижения светской культуры России. Радищев, Новиков, Пушкин, Гоголь, Достоевский, мучительно принуждавший себя к вере, но возвращавший богу билет в рай из-за невинных слёз ребёнка, А.П.Чехов, К.С.Станиславский, гениальные поэты Серебряного века России, М.А.Булгаков, М.Шолохов, наши художники, наши композиторы! Что ж, всех их отправим на свалку истории?

Выходит дело, что так и будет. Введение уроков православия в школах, ритуальное православие президента, его «отеческое» участие в церковных праздниках – всё подчинено идее слияния власти гражданской с властью церкви – властью бога. Но само это слияние более чем опасно: оно грозит тоталитаризмом. Пожалуй, уже не только грозит. Об этом говорит позорный судебный процесс, вопреки Конституции РФ и закону об отделении церкви от государства, сурово наказавший организаторов выставки «Осторожно, религия». Вера в бога оберегается государством, а атеизм преследуется.

Прошу при этом иметь в виду, что я с сочувствием и пониманием отношусь к искренней вере многих моих друзей и знакомых. Им так легче жить в нашем сумасшедшем, кровавом, беспутном мире. Да и предки мои были исступлённо верующими, правда, староверами-раскольниками. Дед мой – Василий Леонтьевич Михайлов, до сих пор (в чём я убедился однажды при встрече с его земляками) почитается, чуть ли за святого, ибо при жизни был руководителем южно-уральской общины староверов (г.Куртамыш и его окрестности). Он побеждал в дискуссиях с посланцами московского патриархата, предпринял путешествие к гробу господнему, и чуть было не зарубил топором старшего сына Харлампия за невинный вопрос: как дева Мария могла оставаться девой, родив не только Иисуса, но и других детей.

Кстати, о том, почему я не пишу слово бог с первой прописной. «Господь» стал для всех вдруг проснувшихся в вере лицом государственным. Не пишу же я слово президент с большой буквы! А ведь фактически я просто обязан писать… Бог. Государственная грамматика обязывает. Правда ещё и в том, что у нас всё – абсолютно всё… государственное. Общественное дело, дела гражданские не прививаются в России.

Но вернёмся к психологии и психологам. Хотя стоит вначале упомянуть физиологов. И.П.Павлов – механицист до мозга костей не впутывал бога в процедуры создания у собак условного рефлекса. Его вера, если она была искренней, а не демонстративно антисоветской, была его личным достоянием, никак не отразившимся на его опытах. Но возврат психологии к располюсованию телесности мира и организма человека с его субъективной ментальностью – возврат к Декарту, просто требует участия творца в формировании субъективности мотивов поведения homo sapiens’а***.

Передам в качестве анекдотов то, что мне рассказала моя старая приятельница – тогда сотрудник Ленинградского отделения Института мозга АН СССР. Хотя, несмотря на их явную анекдотичность, её рассказы подтвердили историческую истинность направления исследований, которыми руководила тогда акад. Бехтерева. Вот живой недавний пример такого подтверждения.

В конце прошлого года в пансионате «Голицино» Ю.Н.Афанасьев провёл многодневную конференцию РГГУ. Я участвовал в ней на правах соглядатая в земле Ханаанской. Просто присутствовал – «без языка». Венчал конференцию традиционный «фуршетный» банкет. Стою за столиком психологов… Вдруг меня обнял незнакомец. И стал кричать на весь зал: «Вот он мой спаситель! Вот кому я новой своей жизнью обязан!». Его восторги продолжались до конца банкета. Он буквально таскал меня от стола к столу и всем рассказывал одно и то же. Если кратко, то вот суть его восторгов.

Он окончил 2-ой медицинский институт тогда, когда я заведовал кафедрой философии (впрочем, как и сейчас, правда, на полставки). Тогда я жил преподаванием истории философии под видом диамата и истмата. Он же распределился в Институт мозга, чем и гордился. Но не долго, ибо, прочитав мою книжку «Загадка человеческого Я», вдруг понял, что исследования в Институте мозга – полная туфта****». Стал врачом-психологом. Вот в этом он и видел своё «спасение».

Он многократно повторял эту историю, рассказывая попутно, чем, собственно, занималась в то время акад. Бехтерева. Этим он подтвердил историческую уже известную мне анекдотичность её исследований: поиск в нейронах головного мозга… скрытых в них слов. Уже тогда руководитель столь мощного института утверждала, что душа обладает массой, а тем самым и весом. Поэтому, мол, тело покойника чуть-чуть легче, чем тело живого человека – как раз на вес отлетевшей души! Вот вам пример самого вульгарного материализма, требующего в дополнение к своей вульгарности ещё и материи для субъективной ментальности человека! Логично и то, что сегодня акад. Бехтерева истово верит в православного бога. Ведь даже «материальная» душа куда-то улетает. Куда? Куда же ей, бедной, улететь, как не к богу. В качестве творца идеальной сущности мышления он просто необходим не только для вульгарного материалиста физиолога, но и для психолога-картезианца.

Простой же как мычание факт, так и остался вне внимания психологов: все телесные отправления человеческого организма подчинены их субъективной мотивации. Вместо поиска ответа на вопрос: «как же это возможно?» соматическое предопределение психологического развития индивида понимается как капризы его индивидуальной генетики. Потому и воскресла идея «борьбы» за судьбу индивида наследственности и внешней ему природной и общественной среды, контрарно противоречащая культурно-историческому подходу, не знающему иной «среды», за исключением речевой.

Тут я позволю себе цитату из произведения рано ушедшего из жизни В.В.Бибихина.

«Общение существует, поскольку есть что сооб¬щить, а не наоборот — изыскивают, что бы такое сообщить, коль скоро существуют общение и его средства. В начале общения и общества стоит весть. Она извещает о событии, наступившем или наступающем. Язык раньше всего и в своем ис¬ходном существе уже присутствует в сообщении, на почве которого получает смысл общение. Язык в этом свете не столько средство, сколько сама та среда, то развернутое событием и вестью о нем пространство, движение внутри которого оказы¬вается небессмысленным. Если общение не одно из занятий в ряду прочих забот человека, а его способ осуществиться во встрече с другими, то язык, предполагаемый сообщением, и есть среда и пространство нашего исторического бытия, по¬добно тому, как природное биологическое окруже¬ние – среда и пространство существования жи¬вотных. Человек осуществляется, его история со¬вершается не столько внутри природного окруже¬ния, сколько в среде языка, взятого не в его част¬ной лексике и грамматике, а в его сути, сообще¬нии. Дефиниция «язык есть средство человеческо¬го общения» не стоит на своих ногах и, расплываясь, оставляет нас с другой, не столько дефини¬цией, сколько догадкой: язык в своем существе, вести – это среда, в которой сбывается историче¬ское человеческое существо»*****

3.Не могу простить!

Вместо этой позиции, столь естественной для культурно-исторической логики Л.С.Выготского, мы имеем дело с разнокалиберным набором реальных абстракций, которыми богата жизнедеятельность человека. Это и ориентировка, и раздражимость, и реактивность, и поиск другого вне себя и в себе как встреча, без которой нет акта движения в развития психики…

К тому же, ничем, кроме претензий на собственную научную значимость, я не могу объяснить грубое искажение истории Психологического института РАО, выпущенную в виде буклета, изданного к столетию Института. В этом буклете, столь грубо исказившего историю Института (кроме первого периода его создания и расцвета) Давыдов мимоходом упоминается как один из директоров Института. Возможно, что это кому-то было выгодно, но…

Но перечисленные выше нынешние учителя замкнутой на себя психологии – бывшие аспиранты В.В.Давыдова! Это он открыл им свободу личного творчества, он поддерживал их первые шаги в науке! Как они-то смирились с фальсификацией важнейшего и славнейшего периода его истории?! Предатели – иначе не скажешь!

Дело вот в чём. Я Институту – человек не посторонний: при Давыдове я десять лет заведовал теоретической лабораторией, был членом Ученого Совета, заведующим отделом и т.д., и т.п. В эти годы членами моей лаборатории были: Володя Библер (!), Толя Арсеньев (!), Саша Толстых – будущий академик и директор Института художественного воспитания РАО, Игорь Виноградов – бывший зав. отделом журнала Твардовского «Новый мир», изгнанный за неподписание пасквиля на акад.А.Д.Сахарова, «слепоглухие выпускники Психологического факультета МГУ (тогда – сенсация!). На полставки работал в нашей лаборатории и ответственный редактор Госполитиздата Эдуард Викторович Безчеревных.

Нашим лаборантом стал волей Давыдова бывший из-за преследований КГБ истопником, а потом и служителем раздевалки Психологического института Саша Сурмава, о трудах которого скажу позже. Членом лаборатории был и Л. Радзиховский… Он часто выступал на семинарах, говорил долго и вроде бы по делу. Но когда Васю исключили из партии и он «сам ушёл» с поста директора института на заведование маленькой лабораторией мышления дошкольника в Институте дошкольного воспитания под крылышко нашего общего друга Н.Н.Подъякова, Леонид выступал на собраниях Института психологии с обвинением нашей лаборатории: «за все годы своего существования лаборатория ничего не дала науке». Теперь он известный политолух (это не опечатка: так я определяю профессиональных политтехнологов, способных из ничтожества «раскрутить» члена Думы, члена правительства и т.п.).

А, между прочим, именно в это время наша лаборатория подготовила к изданию книгу: «Философско-психологические проблемы образования» (21п.л.). При обсуждении рукописи книги на специально созданной комиссии расплакалась (это буквально) одна женщина из Питера – между прочим, академик. «Я не позволю издеваться над советской педагогикой!». Решение комиссии: книгу сократить, членам академии на неё не ссылаться. При издании книги от 21 листа осталось… семь! Самое смешное, что возмутившие всех членов комиссии три главы, написанные А.С.Арсеньевым, были опубликованы, а, например, моя глава об историзме психолого-педагогической мысли, куда более спокойная и академическая, была сокращена до…двух страниц! Так и вышла в свет: заглавие главы, страница и тут же другая глава, написанная другим автором – Э.В.Безчеревных. Но даже в таком виде книга произвела сенсацию: были опубликованы блестящие отзывы коллег из Праги, поток хвалебных отзывов из российской «глубинки» – университетов Красноярска, Новосибирска, Барнаула и других. Не задолго до своей кончины Вася переиздал эту книжицу, считая актуальной её и сегодня.

Но и это не главное. Главное: все эти годы ежемесячно проходили в битком набитой большой психологической аудитории общемосковские теоретические семинары. С докладами выступали: П.Я.Гальперин, А.Н.Леонтьев, Э.В.Ильенков, В.С.Библер, Андрей Брушлинский (вот бы найти его убийцу – на клочки бы разорвал!), А.А.Бодалёв, ратовавший за признание и равное Л.С.Выготскому возвеличивание Теплова, Ломова и др. ленинградцев, Г.П.Щедровицкий, ваш покорный слуга и многие другие. Жёсткие, бескомпромиссные обсуждения докладов волновали участников, мы тогда жили от семинара к семинару. Но и этого мало!

А какие «капустники» придумывали и искромётно исполняли молодые сотрудники Института! Да и сегодня, когда по тому или иному поводу в аудитории включаются их записи – смех, радость возвращения в молодость делают счастливыми теперь уже «стариков». Разве не радостно вдруг увидеть, как не по сценарию, а от восторга, выбегал на сцену сам В.В.Давыдов и пел свои любимые песни полной грудью, на всю аудиторию: «Бежал бродяга с Сахалина», «Конфеты-бараночки» и другие. И ещё!

Президент Педагогической Академии В.Н.Столетов своим распоряжением отстранил от преподавания аспирантам Академии кандидатского минимума по философии двух самых, пожалуй, талантливых профессоров-лекторов МГУ, назначив на их место А.С.Арсеньева и меня. Аспирантов в Академии было очень много, их разбили на три группы. И каждый понедельник мы с Толей по три часа читали свои лекции. (Мне доставались две группы, я читал шесть часов подряд после Анатолия). Так вот: нынешние учителя молодёжи, тогда аспиранты – все вышеперечисленные, не только посещали эти лекции, но, по крайней мере, Б. Эльконин, В.Слободчиков, В.Рубцов, да и другие, ухитрялись, прослушав лекцию Арсеньева, остаться на мою первую. Аргумент: «Арсеньев как гвозди забивает – логика железная, а Вы, Ф.Т. увлекаете эмоционально, говоря почти то же самое, что и Арсеньев». Молодые они были, весёлые и увлечённые. Философия для них была открытой и нужной культурой мысли. Да и пример был потрясающий – сам Вася Давыдов. Где-то я уже писал о своём открытии Давыдова (и это после двух десятилетий дружбы!).

Решили мы однажды похитить Эвальда Ильенкова с семинара, который он вёл тогда на Психологическом факультете МГУ. То ли вместе выпить захотелось, то ли соскучились по его обществу. Зашли. С докладом о философии Спинозы, если память меня не подводит, выступал Саша Сурмава******. Сидим, ждём… Вдруг Вася просит Эвальда: дай-ка мне слово. И примерно минут двадцать Вася рассказывает Спинозу! Да как! С блестящим знанием текстов, творчески, по-новому для меня, в Спинозу влюблённого! Я ушам своим не верил: кто же такой «мой Вася», как любил называть его Эвальд Ильенков? Философ милостью бога? Психолог без границ, теоретик широкого профиля?

И вот после той свободы мысли и творческой атмосферы в институте, которой мы обязаны В.В.Давыдову, его ученики спокойно отнеслись к исключению из истории института времени, сделавшего их психологами.

Так и хочется выплеснуть своё чувство словами песни Владимира Высоцкого: «И ни церковь, ни кабак – ничего не свято! Нет, ребята, всё не так, всё не так, ребята. Эх, раз, ещё раз, ещё много, много, много раз… мы будем повторять слова, произнесённые апостолом Петром до первого крика петуха».

4. «Трагедия» В.В.Давыдова

Однажды директор Института В.В.Давыдов отчитывался на Учёном совете о работе своей лаборатории. Присутствовал на Совете и президент Академии – Столетов Всеволод Николаевич. В своём выступлении он сказал: если бы так работали все лаборатории Академии педагогических наук, то только тогда её можно было бы смело называть академией, а не методическим кабинетом при министерстве образования. Но тут задала свой сакраментальный вопрос Н.А.Менчинская: «В.В., а наша школа примет Вашу концепцию и нормативы её?». Вася очаровательно улыбнулся: «если бы наша школа смогла её принять, то я бы решил, что моя чисто теоретическая концепция никуда не годится!». Вот ответ философа и психолога-теоретика!

Однако, его всё-таки «достали» цековские и министерские владетели Академии педагогических наук! Вася распорядился, дав каждому члену своей лаборатории приказ подготовить (хотя бы для отчёта) рекомендации и нормативы школьного образования по концепции Эльконина-Давыдова. И скоро одна из комнаток его лаборатории в школе № 91 была до отказа забита папками с показной верностью министерскому приказу. Но это не помогло. В ЦК КПСС управляли всей наукой бывшие преподаватели истории КПСС и, как правило, бывшие секретари парторганизации МГУ. В нашем случае – Трапезников и Абакумов.

Трапезников возглавлял партийное руководство всей наукой. О нём достаточно сказать, что, собрав у себя заведующих общественными (идеологическими) кафедрами, он признался: «Сейчас модно критиковать товарища Сталина за культ личности. Но товарищ Сталин – один из четырёх классиков марксизма. Я, например, прежде чем сесть за работу, всегда открываю один из томов его собрания сочинений, да, думаю, что и все вы постоянно обращаетесь к первоисточнику марксизма, почему-то стесняясь этого. Сталин был мудр, учиться у него необходимо каждому из нас». И ещё: «Проверка показала, что историки партии вышли на требуемую высоту стоящих пред ними задач, а вот философы отстали от них, остались теми же догматиками, преклоняющимися перед прогнившей насквозь западной философией».

Естественно то, что свободно мыслящий и действующий Давыдов был бельмом на глазу партийного руководства наукой. Его необходимо было сменить на послушного партийного товарища. Для чего и была создана комиссия ЦК, возглавляемого А.А.Абакумовым, заместителем Трапезникова. Мрачный, нелюдимый «А в кубе», как мы тут же прозвали его, он в пальто, наброшенном на плечи, один ходил по коридорам института, время от времени вызывая к себе сотрудников института по одиночке. Выходили они от него чем-то явно напуганные и расстроенные. Наконец, был готов и вывод «комиссии ЦК».

Давыдов обвинялся в нём в следующих смертных грехах: встречая иностранную делегацию, Давыдов одет был небрежно, галстук съехал с шеи, клок волос на лбу – явно пьяный; и, вообще, он запойный пьяница. Кроме того – сексуально озабоченный, склонявший к греху всех аспиранток и молодых сотрудниц; к тому же и лабораторный шкаф увёз к себе на дачу. Вы не поверите, но эти обвинения именно так и были сформулированы. При обсуждении справки коллективом института все они развеялись как дым. Сотрудники дружно доказывали, что пьёт Вася, как и всякий порядочный человек в наше тогдашне время – не больше, но и не меньше. Никакой он не сексуальный маньяк: нежно любит свою жену Люцию и не менее нежно, но на расстоянии, и первую свою жену – Галю Давыдову, с которой расстался по её инициативе. Что касается лабораторного шкафа, якобы увезённого на дачу, то и это дикая чушь по двум причинам. Во-первых, у Васи никогда не было дачи. Во-вторых, есть официальный документ, подтверждающий что «многоуважаемый шкаф» рассыпался самостоятельно и был выброшен на помойку как старая рухлядь. «Комиссия» убралась из института ни с чем. Но наши partai genosse повторили кунштюк Столетова, хитро добившегося вопреки установкам ЦК КПСС назначения Давыдова директором института*******.

Не раз говорил мне Всеволод Николаевич, с которым у меня были самые доверительные отношения, что он уйдёт с поста президента академии педагогических наук только в том случае, если ему удастся посадить в кресло президента АПН СССР В.В.Давыдова. Но для начала надо сделать его директором Психологического института. Я выразил сомнение в том, что это ему удастся без благословения Трапезникова. «Неужели Вы хотите обратиться к Суслову?» – спросил я. «Что вы! Он тут же вызовет Трапезникова и тот ему так распишет Давыдова, что Васю тут же снимут с работы!». Вскоре В.Н.Столетов попросил меня зайти к нему в неурочный час. «У меня просьба – сказал президент. Попросите секретаря парторганизации института психологии зайти ко мне завтра рано утром, пока никого в приёмной не будет. А Давыдову, улетающему на три дня в Болгарию, передайте мой приказ: задержаться там, на неделю не менее. Приказ подписан, деньги выделены».

Как Столетов рассказал мне позже, он попросил секретаря, готовящего в это время отчётно-перевыборное собрание, сделать всё, чтобы ставленник ЦК, недавно уличённый в плагиате, не был избран в бюро парторганизации Института, а Вася прошёл бы с впечатляющим перевесом голосов. Так и «случилось». После того Столетов напросился на приём к секретарю райкома партии, хотя тот тут же выказал уважение Столетову и собрался сам приехать к нему. Но президент приехал в райком и попросил бюро райкома поддержать кандидатуру Давыдова, хотя райком – не та номенклатура, от которой зависит назначение директоров крупных научных учреждений. Райком поддержал, горком не стал спорить с райкомом и согласился с его решением. Давыдов вернулся из Болгарии директором института.

Так вот, тот же кунштюк проделал и Абакумов. Когда затея с цековской комиссией провалилась, Васю вызвали на бюро того же райкома и предъявили ему обвинения Абакумова – и про пьянство, и про шкаф. Вася не выдержал и в запальчивости спросил: «где я нахожусь в райкоме или на кухне Вороньей слободки?» Секретарь райкома попросил Давыдова и секретаря парторганизации института выйти на пару минут. Позвали их, и секретарь спросил: В.В. у Вас с собой партбилет? Естественно – ответил Давыдов и протянул его секретарю. Тот положил Васин партбилет в стол и сказал: «решением бюро райкома за безобразное поведение на заседании бюро Вы исключаетесь из партии».

Узнав об этом, я тут же позвонил Васе. К телефону подошла Люция Васильевна – жена. «Как Вася?» спросил я. «Ты не поверишь, но он чрезвычайно весел, с упоением работает и говорит: наконец-то я избавился от них!». При всех наших дальнейших встречах Василием я наблюдал эту же картину: мой герой был неутомим в работе, весел и город. Стараниями акад. Велихова и многих других, истинно учёных, исключение из партии было отменено, но на пост директора был назначен вполне управляемый человек. Таким образом, я не случайно взял в кавычки слово «трагедия» Давыдова. Истинная его трагедия – была и осталась иной: школы формального образования приняли и по-своему освоили его теорию обобщения в обучении. Начну с примеров.

Не взирая на трудности передвижения по планете, предопределённые тяжёлой болезнью, я присутствовал на последнем семинаре лаборатории Бориса Эльконина. Его цель была в подведении итогов первого этапа реализации общей концепции школы Эльконина-Давыдова и определение дальнейшего пути развития данной концепции в практиках этих школ. Единовластный владетель не только лабораторий, но и всей программы их развития – Борис Эльконин в вводной части своего установочного доклада констатировал: первый этап программы успешно завершён. Задача в теоретическом обосновании следующего этапа.

Мой комментарий: как координатор и эксперт другого движения, эврикианского, я не плохо знаю работу шестисот школ – экспериментальных площадок Российской Федерации. Среди них не мало школ, работающих по программе Эльконина-Давыдова. Утверждаю: в них и с ними произошло то, что предсказывал Василий Васильевич в своём ответе Н.А.Менчинской. Получилось нечто прелестное: теория сама по себе, практика ей соответствует номинально. Недаром руководство эврикианской сетью школ после доклада Бориса на совещании эврикианских экспертов, претендующего на обоснование возможности органической связи с «Эврикой», заявило: нам не по пути с умершим движением.

Что же касается второго этапа – теоретической разработки образовательных программ, то, откровенно говоря, я не очень понял его теоретической установки на будущее. На доске он провёл три линии, на каждой обозначив как-то связанными между собой точками, нечто теоретически значимое. Лексика Бориса оставалась столь же сложной. И понял я только то, что было определено как теоретическое основание дальнейшего развития школ Эльконина-Давыдова. Возможно, что таковым должна стать концепция Шага развития как Единицы (отправной точки всей теории). Шаг в развитии – переход от освоенного ребёнком идеального образца заданного ему предмета к новой его реальности – к решению новых задач и примеров, закрепляющих памятью словесное определение новых для ребёнка правил. Так будет на практике, хотя Борисом предполагается нечто иное. А именно слияние теории с практикой обучения, которая на деле более похожа на дрессировку.

И это не случайно. Я был оппонентом на его защите докторской диссертации и внимательным читателем его книги. На церемонии защиты я сказал, что члены специализированного совета присутствуют при рождении новой психолого-педагогической теории, ибо был и остаюсь непримиримым врагом эмпиризма и тощих абстракций иных подходов к самой главной проблеме психологии – к проблеме саморазвития человеческой субъективности, мотивирующей всю жизнедеятельность homo sapiens’а.

Но не менее непримирим я и к замкнутым на себя частным разработкам профессионального тезауруса. Облегчить мою задачу их критика должна была бы стать чёткость выводов автора, приведённых в конце его книги «Введение в психологию развития»********. Однако неслучайно и то, что чуть ли не нарочитая сложность, модернистская изощрённость лексики автора трудно проницаема.

Первый тезис Бориса: «Общим и абстрактным представлением акта развития является идущее от Л.С.Выготского представление о нём как о соотнесении реальной и идеальной форм»*********. Это – не что иное, как претензия на определение постулата новой теории, но…

Мы действительно встречаем у Л.С.Выготского понятие об идеальной и реальной формах у каждого акта творения новых смыслов. И о знаковом опосредовании субъект-субъектной коммуникации было написано им не мало. Правда, – в самом начале его творчества, но в его последних, «спинозовских» трудах идею знакового опосредствования вытесняет понятие о интерсубъективном речевом поле. Кстати, мне не раз приходилось доказывать в своих работах, что душа посредников не знает. Динамичное тождество интер- и интрасубъективности подтверждает истину афоризма Гёте: нет ничего у нас внутри, всё, что внутри, то всё снаружи. «Снаружи» у нас субъективность мира мысли, мира речи, ибо каждый из нас живёт целесообразно и произвольно, обращаясь в этому миру за со-чувствием, со-мыслием и со-действием. «Единица» психического, искомая Борисом Элькониным, – не шаг в развитии, а акт вести, акт обращения к другим и к себе как к некоему другому. Отсюда снова прав Кант, утверждавший, что нас равно наполняют восторгом звёзды над нами и нравственное чувство внутри нас. Прав и Генрих Риккерт, считавший нравственное чувство – совесть, первой основой знания.

Таким образом, главный тезис теории Бориса, претендующий на постулат новой теории, выбран произвольно. И не очень удачно: свести творческий акт полагания себя индивидом в качестве субъекта развития к динамике переходов идеальных и реальных форм субъективного развития, значит эксплуатировать одну из возможных абстракций. Но не истинную проблему общего человековедения и психологии в том числе: как стала возможной исключительно субъективная мотивация всей произвольной и целесообразной жизнедеятельности человека?

К тому же я должен заметить, что идеальное и реальное – не психологические категории. Это развитые меры мыслимости некоего Нечто. Когда-то Арсеньев на своих лекциях (Борису адресованных в числе прочих) «забивал гвозди», издеваясь над эмпиристским и натуралистическим определением идеального и материального. Он утверждал вполне грамотно, что в философии нет никакого идеализма и материализма. Есть только исследование категорий. Добавлю, что именно Гегель остался непонятым при господстве техногенного натурализма в самой философии. Его «Философия природы» отнюдь не подчинение природных процессов логике категорий, а демонстрация того, что все наши суждения о природе подчинены мерам мыслимости её бытия. Что «есть и не есть», «ближе и дальше», «существенное и не существенное», «идеальное и реальное» и т.д. – это не формы самой реальности, а только смысловые меры её освоения мышлением.

Сказать, что реальное и идеальное – это «объективно» присущие психики человека формы движения человеческой субъективности, значит либо ничего не сказать, либо сказать нечто странное. Ибо реальное и идеальное – обычная категориальная (мерная) пара, внутреннее противоречие которой – движущая сила любой мысли. Предвосхищаю ваше обращение к третьей антиномии чистого разума Канта: идеальное реально, реальное идеально, ибо поиск нового смысла в поисковом движении самой мысли опирается на образец, на платоновскую идею**********.

Но «образ» (образец) есть реальность смыслового основания поиска мыслью новой, более соответствующей замыслу меры мыслимого. Уже тем самым реальное и идеальное не могут вдруг стать профессионально психологическими категориями, как и все прочие меры мыслимости любого мыслимого предмета.

Да, субъект совершенно верно понимается автором не как идеализированный (воображаемый, мыслимый) объект, а как субъект совершённого действия. «Субъективность – это определённый режим жизни, а не характеристика наблюдаемого индивида». Отлично сказано! Только вот вся «механика» взаимопревращения идеальных и реальных форм удаляет нас от главного вопроса теории человеческого бытия. Вспомним же «Весть» В.В.Бибихина – вот истинное продолжение идей Л.С.Выготского, всю свою творческую жизнь критиковавшего себя, состоявшегося.

В отличие от логики Бориса, я привёл бы пример творения иной, как раз философской, или, точнее, общетеоретической логики. Тут бы я отослал читателя к последним многочисленным психологическим работам А.В.Сурмавы, фундаментально доказавшим, что бихевиористское, а, точнее, Декартово располюсование пространственно и во времени длящего себя бытия природы с её непререкаемой объективностью, и субъективная ментальность психики человека – две вещи несовместные как гений и злодейство.

Что и превращает субъективность в особую субстанцию, требующую сверхъестественного, по сути – божественного творения. Логика А.В.Сурмавы – это логика естественного генезиса из «клеточки» будущего организма, воспроизводящего себя исключительно произвольным движением своих внутренних органов. Он отказался от любой абстрактной идеи, проявившей себя в описании и исследовании психического как некоей развитой объективно присущей жизни наличной субъективной реальности.. Реальности, понимаемой как Дух культуры и Душа человека. Ни реактивность жизни, ни ориентировка живого в объективных условиях его существования, ни раздражимость, ни чувственность, ни любые иные, присущие живому качества и свойства его не интересуют. Его интересует лишь один вопрос: как всё это оказалось когда-то возможным и по отдельности и в составе жизни как планетарной реальности? Повторю ещё раз: этот вопрос – первый и единственно возможный для теоретика.

Его решение, вначале гипотетическое, как бы ощупывающее пределы его постановки, утверждает некую дожизненную реальность массового «выброса» в бульоне мирового океана сложной химической субстанции, способной к внутренней «рефлексии» её полярных центров. У неё ещё нет оболочки, характерной для первых форм жизни. Но внутренняя взаиморефлексивность её «центров» уже обеспечивает самостоятельное движение по градиентам потоков «среды». В данной гипотезе важно заметить, что «среда» не противостоит новому химическому образованию как нечто, извне вызывающее его активность. «Среда» – внутреннее начало таковой, ибо само это образование предполагает по законам химических превращений его самовоспроизводство. Её роль – это роль «питательной» поддержки внутренних актов самовоспроизводства. Красноречив и убедителен пример с простейшей формой губки! Её внешние «реснички», помогают её движению в среде (по старой терминологии – деятельность организма с предметом, «предметная деятельность»). Но они же при её «выворачивании наизнанку» превращаются в субъективно рефлексивное самоопределение жизни.

Вот это – логика саморазвития живого, а не реакция на внешние стимулы. Недаром же сегодня никто не знает так подробно и так вдумчиво всех (подчёркиваю – всех!) трудов Л.С.Выготского. А о поразительно глубокой философской грамотности автора я мог бы доказательно оповестить всех своих немногочисленных читателей. Но к мифу культурно-исторической психологии это уже не имеет отношения.

Но даже с таким расхождением теоретического основания концепции Эльконина-Давыдова с практикой школ не всё так уж трагично. Во-первых, руководители и учителя ряда школ, непосредственно руководимых Б.Д.Элькониным, как он утверждает, всерьез тянуться к теории, стараясь привести в соответствие с ней предметность всех уроков. Пусть не очень получается, но важно и старание. Во-вторых, есть и такие «нарушения» достаточно строгих канонов этой теории, которые творят нечто принципиально новое, но исключительно продуктивное не только для школ Эльконина-Давыдова. Прежде всего, я имею в виду учебники по литературе и русскому языку с полной «корзиной» всех необходимых учителю и ученикам материалов, подготовленных уже не только для начальной школы, но для старших классов. Они созданы лауреатами государственной премии (за эти учебные пособия) Галиной Николаевной Кудиной и поэтессой Зинаидой Николаевной Новлянской – ученицами В.В.Давыдова. Это совершенно фантастические учебники! Моя внучка, которой ещё нет шести лет, читает подаренный ими учебник для второго класса как поэму А.С.Пушкина. В нём ей почти всё знакомо по детским книжкам от Л.Н.Толстого до современных детских сказочников и поэтов. Нет идиотских вопросов к каждому стихотворению или сказке, без промаха убивающих способность восприятия поэзии***********. Нет в нём и псевдонаучных определений метафоры, поэтических стилей и т.п. Их учебники заражают энергией словесного творчества: знакомые с раннего детства сказки, стихи, рассказы ненавязчиво, подспудно позволяют детям самим понять, что такое метафора и какие стили в прозе и поэзии, в том числе и в библейской Песни песней, и сурах Корана, и в религиозной буддийской поэтике. Не говоря уже о классиках родной и иностранной литературы. Так вот, соответствующая комиссия министерства образования не даёт эти учебникам грифа допуска к изданию новых учебников Кудиной и Новлянской!

Вместо них искусно «продавливается» через сито министерских разрешений нечто окончательно уродливое и опасное. При господстве воинствующего атеизма и псевдокоммунистической идеологии из сказок Андерсена, русских сказок, рассказов для детей Л.Н.Толстого изымалось любое упоминание о псалмах и всех иных религиозных ценностях культуры. Новые уверенные в себе и безответственные создатели учебных программ, учебников и книг для чтения вдруг решили сегодня, что в сказках и сказаниях рассказах и стихах много трагического, что, по их мнению, плохо сказывается на мировосприятии ребёнка. Теперь всё будет иначе: волк проводит Красную шапочку к бабушке, и они будут пить чай с пирожками. Петух и Музгарка в «Зимовье на Студёной», естественно, останутся живы и спасут героя. Русалочка выйдет замуж за принца, а в «Военной тайне» Гайдара герой не умрёт от брошенного врагом камня, а геройски спеленает врага и приведёт его к пограничникам.

Идиотизм! Иначе не скажешь! А я то, оказывается, глупый малыш, до школы и в начальной школе неудержимо рыдал, переживая как личную трагедию гибель героев этих произведений. Но каким бы прекраснодушным болваном вырос бы я, если бы мир взрослых не открылся бы мне и своей трагической стороной! Вот все эти изыски субъектов властного бюрократического руководства образованием, выбрасывающие наследие Эльконина-Давыдова на свалку истории, как и все неувязки (мягко говоря) теории культурно-исторического определения формирования человеческой субъективности с канонами формального образования я считаю истинной трагедией В.В.Давыдова.

Не случайно же один из учеников новых учителей заявил недавно, что он готов «раздолбать» теорию Л.С.Выготского и всех выготчан, доказав их марксистскую ограниченность и полную бесплодность. Что ж, подождём и этого сюрприза, инспирированного отступничеством учителей столь воинственного молодого человека.

5. Как я стал академиком. Или каково моё отношение к академии образования

Академиком я стал случайно. Когда мне предложил подать прошение на избрание сразу академиком тогдашний президент академии – Артур Владимирович Петровский, всю нашу совместную жизнь в психологии относившийся ко мне уважительно и добро, как и я до сих пор отношусь к нему, то я попросил его не начинать этой эпопеи: академики знают меня и очень-очень «любят». Нет никаких шансов моего избрания – это раз. Во-вторых, я и сам не хочу стать членом этой академии. Артур Владимирович обиделся, но не отступил от своей идеи. Он позвонил директору Института философии РАН, где много лет работаю, и попросил наш учёный совет выдвинуть мою кандидатуру. Наш совет единогласно тайным голосованием это и сделал. А я даже заявление не писал – ни к чему было затевать эту операцию. И оказался прав: в день голосования по отделениям мне позвонили из отделения образования и культуры и сообщили, что по итогам голосования я не прошёл, но если я соглашусь на члена-корреспондента, то буду избран. Мой ответ: я не предлагал избрать меня академиком, это дело моего учёного совета. «Тогда вопрос закрыт» услышал я в ответ. И прошу мне поверить, я тут же забыл про всю эту историю и самозабвенно работал до вечера. Поздно вечером жена сообщила мне: «звонили, мол, с почты: пришла поздравительная телеграмма от президента А.В.Петровского: ты избран академиком, завтра утром ты можешь участвовать в общем собрании уже как академик».

Утром я узнал, что когда огласили список претендентов по отделению образования и культуры (в списке меня не было), то выступил учёный секретарь академии – Н.Н.Нечаев. Он призвал всех голосовать за меня, так как, по его словам, многим моими ученикам неудобно быть академиками (в том числе и он сам), если их учитель не академик. А я забыл, что в общем собрании академии принимают участие не только работающие в академии, но большинство как раз свободны от преклонения перед признанными академическими авторитетами.

Но теперь я отчаянно горд своим званием, ибо наше отделение особое. В министерстве культуры нет образования, в министерстве образования нет культуры, но зато в академии образования есть наше отделение. Я буквально влюблён в каждого его члена. Ведь все мы – не педагоги, десятилетиями «обобщающие» живой опыт школ. Мы – это композиторы и поэты, знаменитые актёры и художники, искусствоведы и музееведы************, актёры и философы. Каждый из нас имеет и своих учеников, и свои профессиональные школы, но это школы заразительного творческого вдохновения, а не получения готового знания для ответа на экзаменах и быстрого забывания. И как бы я не был нездоров, всегда мчусь на встречу с коллегами, волнуюсь, спорю, соглашаюсь и радуюсь встрече. Остальные отделения, будь моя воля, я закрыл бы, превратив наше в новую академию – в педагогическую академию творения учащимися событий культуры.

7.О постулатах

Итак, начну с предъявления истинного постулата человековедения: субъективно-ментальная мотивировка каждого будущего шага в развитии собственно человеческой жизнедеятельности возвращает нас к третьей антиномии чистого разума Иммануила Канта*************.

С одной стороны правы те, кто включает жизнь человека в причинно-следственные отношения с внешним миром. Но, с другой стороны, человек живёт своим будущим, мотивируя каждое жизнедействие своё образом его цели. Потому, в отличие от всего живого на планете человек творит себя произвольно и целесообразно! Такова третья антиномия чистого разума.

Теперь – главное! Л.С.Выготский стоял на этой же платформе. И именно от этой позиции удалились наделённые исключительно профессиональными «очками» властители новых психологических технологий, искатели нового начала (нового постулата) именно психологии как на себя замкнутой науки. Л.С.Выготский – этот певец, этот Моцарт высокой теории, понимающей процессы взращивания индивидуальности в общем интерсубъективном речевом поле, великолепно владел логикой генезиса саморазвития живого, тщательно и противоречиво (это – комплимент) обсуждавшегося логиками теории par excellence – от Фалеса до Маркса. Поражает его открытость всем концептам человековедения. Уж в чём нельзя его упрекнуть – это в профессиональной замкнутости!

В чём же непреходящая ценность творчества Л.С.Выготского? Да именно в осознании тождества тезиса и антитезиса Канта! Оставим на совести Канта явную для него неразрешимость этого противоречия. На самом же деле именно оно движет каждым нашим шагом на жизненном пути. Мы подчиняемся обстоятельствам, когда они непреодолимы? Нет, тысячу раз нет! Без попытки их изменить, человек и шагу не сделает. Его судьба – в борьбе за целесообразное и произвольное изменение обстоятельств, что оборачивается самоизменением. Творчество – вот суть человеческой жизни. Даже отказ от творчества, приспособление к обстоятельствам требует пусть тупой, но энергии отказа от борьбы. Снова воля самого человека! Можно не уважать мотивы отказа, оставляя их на совести слабого духом и волей. Но ведь и отказ есть субъективная мотивация поведения! Так наш постулат общего человековедения сохраняет свою априорность и, тем самым, свою не требующую доказательства ясность, как и всякий теоретический постулат.

Мне уже успели сказать первые читатели этой рукописи, что мои претензии на определение постулата общего человековедения выглядят как наглая узурпация истины. Обидятся все те теоретики, которые исходят из иных оснований своих теорий – чем же они хуже меня?!

Мне кажется, что это возражение определено непониманием природы постулата теории. Постулат априорен по определению: он в доказательстве не нуждается, ибо ясен сам по себе, утверждая себя как безусловное начало теории, как мера всех будущих преобразований её предмета. А ведь он всего-навсего очерчивает её предметное поле: геометрия будет во все века заниматься смыслами мер простирания бытия. Механика – взаимозависимостью смыслов категориальных мер времени, пути, скорости и инерции движения масс, а астрономия смысловыми мерами всех реалий Вселенной… А любое осмысление бытия человеческого, возможно лишь в круге смысла, очерченного третьей антиномией чистого разума И.Канта.

Но и до него – в том же круге вращалось всё мыслимое людьми в ритуалах первобытных родовых общин. Об этом говорит наделение ими всех явлений природы произвольной и целесообразной движущей силой их существования. В мифах первых народов Земли, как позднее в мировых религиях – то же противоречие бытия человеческого: зависимости воли и целей жизни людей от сверхъестественных и естественных обстоятельств и свободы выбора, целенаправленность и произвольность субъективной мотивации поведения их героев, оцениваемого их богами благом или карами. Предметность всех теорий человековедения: истории, физиологии, психологии, социологии, экономики и т.д. – очерчены кругом этого противоречия.

Это нельзя выдумать, ибо теория как таковая есть не что иное, как разрешение противоречий в мерных смыслах мыслимого бытия. Она пробует себя в эксперименте и технической практике освоения теоретических идей, но и при этом остаётся чистой теорией. При этом постулат не подвергается сомнению, поскольку он не выводится из профессиональных приложений, полагая себя как нечто до них и без них сущее в теоретическом мышлении.

Первый же постулат Евклида провозглашает: точку и её движение, образующую линию. При этом точку нельзя разрезать на две, и если изъять из линии, образуемой движением точки, бесконечное количество точек, то на линии останется… бесконечное количество точек. Все геометрические преобразования базируются на данном постулате. Чем подтверждается его абсолютный априоризм. Повторяю: предмет любой теории задаётся её постулатом, очерчивающем поле соответствующих ему смысловых мер мыслимой реальности бытия. Развитие предмета теории, не выходит за рамки её постулата. Однако, постулат при всей априорной ясности своей неизбывно содержит в себе противоречие – своё утверждение и своё же отрицание: точку нельзя разрезать на две, но ведь эту операцию мы мысленно предполагаем. Динамичное, активно пульсирующее тождество «нельзя» и «можно» снимает напряжение этого противоречия (немецкое aufheben – снятие с удержанием). При этом рождается новый, вернее – преображённый, постулат. История развития теории выстраивается на новом основании.

Важно помнить и то, что сам Л.С.Выготский, анализируя причины исторического кризиса психологии, увидел главную из них в том, что психологи мечутся от «натуры» к «культуре» и обратно. Тем самым они пытаются найти корни духовности его жизни либо в теле человека и в его реакциях на стимулы «среды», либо ищут их в исторических формах культурного общения. Понять же их противоречивое тождество, чётко очерченное третьей антиномией Канта, они не способны. Кант для них не авторитет – он философ, а не психолог. Только ведь постулат Канта – это постулат общего человековедения, лежащий, повторю, в основе и физиологии, и психологии, и истории, и литературоведения, и всех других теоретических дисциплин, предметом которых является жизнь и деятельность человека.

Так и предметом любой теории служит её априорно постулирующее начало – оно же мера всех её смыслов, не существующих в качестве вещей. Теория имеет дело исключительно с мерами смыслов, рождаемых их внутренними всегда имеющими быть противоречиями, стараясь разрешить таковые. Теоретическая работа радикально преображает изначальные, исходные условия первоначального полагания смыслов, добиваясь предельной ясности противоречий, разрешение которых определяет её цели. Практическая утилизация этих целей – не её дело. Потребность в практическом их осуществлении выявляется корыстными интересами разных живущих за счёт других социально организованных групп (классов, стратов, государственных и общественных организаций и т.п.). Идеология исправно оправдывала своекорыстие их зависимости от теории. Задача теории – выбросить идеологию на свалку истории.

8. Теперь – самое неожиданное…

Оказывается, я исподволь доказал то, что культурно-историческая теория в психологии есть, она жива, а, следовательно, имеет свои методологические основания и проблемы. Это значит, что я обязан удовлетворить заказ на статью, этой теме посвящённую. Как же мне могло показаться, что теоретический концепт культурно-исторической психологии – это миф?! Разве труды Л.С.Выготского разворованы и исчезли? А Платон, Плотин, Френсис Бэкон, Спиноза, Кант, Фихте, Гегель, Маркс? А Э.В.Ильенков, Майкл Коул, Джим Вёртч, Пентти Хаккарайнен и А.Г.Новохатько, В.Т.Кудрявцев и Г.В.Лобастов, прямые наследники Л.С.Выготского – Е.Е. и Г.Г.Кравцовы и правнук Льва Семёновича молодой Лев Кравцов? Я, наконец, и А.В.Сурмава? И многие другие, так или иначе, но стремящиеся выразить себя в концепте культурно-исторической логики общего человековедения и психологии. А раз есть такая теория, то есть и логика её самоопределения.

Прежде всего, есть её постулат, без которого нет, и не может быть психологической теории. И звучит он так: все обеспечивающие жизнь человека телесные процедуры мотивированы их произвольным целеполаганием, оставаясь при этом именно телесными, включёнными в обмен веществ, зависимыми от простуд и вредных привычек. Есть и главный вопрос её: как возможна субъективная мотивация всех жизненных процессов homo sapiens’а? Затем следует логика ответа на него, исключающая картезианскую, бихевиористскую (стимул-реакция) парадигму: следует найти хотя бы гипотетическое начало жизни – самопроизвольного, спонтанного, себя постоянно воспроизводящего бытия. И для теории пока не важно, что определение его начала гипотетично: теория ищет оправдывающий всю историю жизни на нашей планете смысл (меру) мыслимости такого начала. И этого пока более чем достаточно. Ибо именно смысловая мера его мыслимости – категория Бытия-Небытия жизни человека, своим развитием определяет логику развития теории. Это начало должно сохранять себя в определениях каждого шага теоретического осмысления интерсубъективного речевого поля, в котором человек и приобретает способность мотивировать все свои жизнедействия. «Единицей» этой способности служит не частная абстракция типа взаимопереходов реальных форм в идеальные и обратно, но акт вести – акт обращения к другим и к себе как в себе другому. Речевые средства обращения каждый раз переосмысливаются, творчески и по цели преобразуются, что и делает человека творцом языковых форм, даже самых простых и лишь на первый взгляд клишированных.

И самое существенное о Л.С.Выготском: анализируя причины исторического кризиса психологии, он чётко формулирует его. Это – метание психологов от «натуры» к «культуре». Иобратно: от «культуры» к «натуре». Иными словами психологи ищут ответ на вопрос о начале субъективной мотивации всех жизненных процессов либо в устройстве тела человека, либо в её развитии в поле смыслов, эмоций и аффектов, культивируемых историей общения людей. А ведь именно это противоречие задано постулатом, который так точно сформулировал Кант в третьей антиномии чистого разума.

Такова логика и методология культурно-исторической теории. Об этом я много писал, и вас, уважаемые читатели, в развитии логики культурно-исторческой психологической теории отсылаю я к последним только вышедшим из печати статьям: «Немота мысли» («Вопросы философии» 2005 № 2), «Прощай, философия!» (Эпистемология и философия науки» 2005, №2), а так же в выходящей в скором времени «Кант versus modern psychology» в сборнике «И.Кант и психология».

В заключение украду у Лютера сакраментальную фразу: я сказал и тем спас свою душу.

***О нём – особо: в принципе я согласен с отчаянием Васи Давыдова, сказавшего мне незадолго до кончины своей буквально следующее: «Всё! Володя Зинченко перестал быть психологом, отдав пальму первенства поэзии и искусству, это – симптом исторического кризиса психологии, о котором писал ещё Л.С.Выготский». Но я ничего не могу с собой поделать – каждый год выходят в свет книжки Зинченко, и я их с удовольствием читаю. Я люблю их автора за детскую непосредственность переживаний психологических глубин искусства! И, вообще, он молодец – сытый славой недюжинный талант!

**Вообще-то говоря, тысячу с лишним лет у нас царствует азиатская деспотия, но я речь веду о последних трёхстах годах, при которых в России господствует власть бюрократии, играющей своих царей, генсеков и президентов.

***Демонстративная вера в бога директора Психологического института РАО, ректора Московского психолого-педагогического университета, встреча студентов первого курса психфака молебном – факты достаточно примечательные для «постулатов» техногенной психологии.

****Его выражение.

*****В.В.Бибихин. Язык философии. – М.: «Прогресс», 1993. С.16. Добавлю: не язык, а именно речь. Речь живая, трепетная – вот «среда» бытия человеческого!

******Кстати: список обязательной литературы для участников семинара, составленный Эвальдом, не только объёмен, но профессионально труден: в нём все три тома большой Логики Гегеля, и «Критики» Канта, и труды Декарта, Спинозы, Локка, Гуссерля и Витгенштейна. Да всех я и не помню уже.

*******Я примерно в то же время пережил точно такой же наскок партийных органов от райкома до ЦК. Меня тоже надо было срочно заменить. И три комиссии райкома и одна горкома партии проверяли работу моей кафедры. И, будто назло инициаторам моего увольнения «за крупные методологические ошибки» все комиссии, вопреки твёрдым установкам райкома и горкома, дали самые положительные, чуть ли не восторженные отзывы о работе кафедры. Все обвинения, подсказанные парторганами, рассеивались как дым. Каждый из председателей этих комиссий, рекрутированных из преподавателей философии МГУ, по секрету рассказывали мне, как их инструктировали парторганы. И если бы не один, как я его называю, склизкий человечек, уволенный перед этим за склоки на кафедре философии 3-его медицинского института (он, простите за вульгаризм, просто пёр в заведующие), по заданию инструктора Ленинского райкома КПСС написал особое мнение. В нём кроме всего прочего поставил мне в вину то, что даже в год ленинского юбилея в экзаменационных билетах кафедры нет ни одной работы Ильича. Я тут же попросил лаборанта принести наши билеты. «Они только что напечатали их» – предупредил комиссию склизкий тип. (Он давно уже профессор философии МГУ). Билеты оказались потрёпанными, старыми, уже несколько лет служившими нам. Почти в каждом – работа Ленина. Я вёл себя как типичный Infant terrible: «Как бы я не относился к Ленину как к философу, не совсем же я дурак, чтобы демонстративно исключать его работы из общего курса философии». У комиссии ничего не вышло, но родная партия нашла-таки способ принудить меня к уходу «по собственному желанию». По собственному желанию партии и правительства.

********Б.Д.Эльконин. Введение в психологию развития» (в традиции культурно-исторической теории Л.С.Выготского) – М., Тривола, 1994, с.165-167.

********* Там же, с.165. И далее идёт точное цитирование текста Эльконина.

**********Кстати, именно Платон начал и победно завершил анализ идеи (идеального) как образцовой реальности. Тут ничего нельзя ни добавить, ни убавить.

***********Пример: в стандартном, с министерским грифом издаваемом не одно десятилетие учебнике к Пушкинской «Осени» задан вопрос: что делают колхозники в это время года?

************Например; Ирина Александровна Антонова – директор государственного музея изобразительных искусств, умнющая, славная и всемирно известная.

*************См. И.Кант. Соч.в 6 томах, т.3, «Мысль», М.,1964, стр.414-417.