Оригинал публикации: Асмолов А.Г., Битюцкая Е.В., Братусь Б.С., Леонтьев Д.А., Ушаков Д.В. Диалоги о/в поле смыслов: к 120-летию со дня рождения Алексея Николаевича Леонтьева // Вестник Московского университета. Серия 14. Психология. 2023. Т. 46, № 2.

А.Г. Асмолов: Дорогие друзья! Мы обладаем возможностью еще раз встретиться с Алексеем Николаевичем Леонтьевым в его разных образах и разных ипостасях. В одной из своих небольших заметок-рефлексий, посвященных беседам с Владимиром Тендряковым, Алексей Николаевич говорит: «Когда-нибудь надо будет написать завещание и пояснить смысл своих работ».[1] При этом он также неоднократно замечал, что в жизни необходимо «оглянуться», «остановиться» и решить особую «задачу на смысл».

Обсуждение такой даты, как 120-летие со дня рождения А.Н. Леонтьева, — это приглашение к осмыслению разных решений задач на смысл каждым, в чьем сознании живут идеи А.Н. Леонтьева. И подготовленные для юбилейного выпуска журнала «Вестник Московского университета» статьи — это и есть решение разных задач на смысл, поставленных теми, кто согласен с А.Н. Леонтьевым или кто продолжает с ним яростный диалог и спор.

Но каждый раз спор с А.Н. Леонтьевым — это доказательство полисемантичности подхода А.Н. Леонтьева: его жизни и его исследований. Поэтому для каждого — свой Леонтьев. Каждый продолжает диалоги с А.Н. Леонтьевым в своей собственной личной жизни и в своей научной биографии. Поэтому если мы в преддверии выпуска нашего журнала скажем несколько слов о том, какой смысл для каждого имеют идеи и личность А.Н. Леонтьева, мне кажется, это будет и ценно, и важно, и понимаемо. Это поможет найти «общие психологические подлежащие» — вспомним Л.С. Выготского в беседах об А.Н. Леонтьеве.

Д.В. Ушаков: Подхватывая идею, какой смысл имеет А.Н. Леонтьев для нас сегодня, я бы сказал о двух сторонах: одна — научная, другая — социально-личностная.

Научнаясторона такая. Исходный корень психологии немецкий — это психология, которая пыталась создать общую концепцию человека. С определенного момента появился конкурирующий проект — американский. Он прикрывался именем бихевиоризма, но фактически прелесть бихевиоризма состоит не в отбрасывании сознания, а в том, что науку можно поставить на конвейер: один делает одну деталь, ставит на конвейер, следующий к ней что-то приделывает и так далее.

Таким образом строится хорошая технологичная экспериментальная психология. И эта хорошая технологичная экспериментальная психология, в том числе в результате социальных событий — прихода в Германии к власти Гитлера, Второй мировой войны и т.д., — постепенно стала мейнстримом, стала господствовать в мировой психологии, оставляя лишь осколки исходного немецкого корня.

Таким осколком была и отечественная психология. Алексей Николаевич — один из тех людей, кто закладывал основы нашей психологии. Его идеи — это идеи целостные, целостного представления о человеке. Сегодня этап конвейерной науки — замечательной и четкой — тем не менее подходит к своему логическому завершению, потому что она приводит к образу фасеточного человека. То есть к такой ситуации, когда мы имеем множество, сотни ви́дений человека, но не имеем одного ви́дения. Мы сейчас находимся у предела, когда возникают проблемы, например, для разработки макропсихологии или для совмещения с тем, что делает искусственный интеллект. Во всех случаях нужно целостное видение. Поэтому сегодня мы опять нуждаемся в целостных концепциях, и классические отечественные работы наполняются новым смыслом.

Социальная или личностная сторона связана с таким понятием, как интеллигенция. Факультет психологии в советское время был социальной машиной по производству интеллигенции. На факультет поступали люди из городов и весей, из различных слоев общества, а заканчивали интеллигенты. Интеллигенция — это, на мой взгляд, такой слой, который, в отличие от интеллектуалов, не просто перерабатывает информацию, а переживает, создает смыслы или эмоционально размечает интеллектуальное поле.

А.Н. Леонтьев обладал способностью интеллектуального обольстителя. Он умел обольщать интеллектуальными проблемами и через это создавать эмоционально насыщенное интеллектуальное поле. Интеллигенция есть там, где существует господствующая идеология, и как то, что по отношению к этой господствующей идеологии занимает позицию внутреннего противостояния. Алексей Николаевич обладал способностью говорить такие вещи, которые, с одной стороны, вроде могли подходить под господствующую идеологию, но, с другой стороны, указывали на некоторые тайные, почти эзотерические смыслы. Тем самым создавалось поле напряжения, которое всасывало людей, втягивало в интеллектуальную среду. Благодаря силе интеллектуального обольщения А.Н. Леонтьева, его втягивающему полю создалась интеллектуальная атмосфера и возможность порождения новых разнообразных идей на факультете. Сейчас, конечно, обстановка совершенно другая. Сейчас мы это перестаем чувствовать, мы чувствуем по-другому. Но потребность в интеллектуальном обольщении по-прежнему очень велика, поскольку без него нет настоящей науки.

Поэтому А.Н. Леонтьев всегда больше того, что им написано, он тот, кто смог разжечь большое интеллектуальное пламя.

А.Г. Асмолов: Дмитрий Ушаков выделил невероятно важные вещи: Леонтьев как представитель мира интеллектуальных обольстителей, а тем самым, постановщиков проблем. Это намного шире, чем тот Леонтьев, с которым связывается деятельностный подход.



Б.С. Братусь: Воистину — человек уходит, а следы его остаются. Они остаются от любого, но часто очень быстро стираются суетой. Однако когда речь идет о таком крупном человеке и ученом, как Алексей Николаевич Леонтьев, то мы видим, что следы его деятельности остаются надолго, продолжаясь тропами и дорогами уже современного нам движения бытия.

Д.А. Леонтьев: Смысл как след деятельности в опыте, как говорила Е.Ю. Артемьева.

Б.С. Братусь: Спасибо, не удивлен, что мы оцениваем комплементарно. И чем дальше мы отходим от этой фигуры, тем больше она предстает целостной, очищенной от временны́х наслоений. Согласен с Дмитрием Ушаковым, который говорил о двух взаимосвязанных линиях рассмотрения — социальной и научной.

Если говорить о первой линии, то я бы повторил, что Алексей Николаевич сделал, казалось бы, невозможное — в номенклатурное и жесткое советское время он создавал на нашем факультете достаточно свободную университетскую атмосферу. Несмотря на физическую субтильность (не телосложение, а, скорее, теловычитание) у Леонтьева была «широкая спина», за которой мы могли заниматься весьма разнообразной тематикой.

Недаром было сказано и слово «обольщение». Иначе трудно понять, как он, с его выраженно интеллигентными манерами, лицом, речью, утрированными жестами мог улаживать хитрые бюрократические дела, ходить в ЦК КПСС, добиваться своего у чиновников, умело переигрывать их. Как заметил однажды Дмитрий Леонтьев, — грань между номенклатурными интересами и интересами науки проходила по самому Леонтьеву или, как говорил Артур Владимирович Петровский, «он все время чувствовал, что за ним — пограничная полоса, что за ним — психология, которую надо защищать» (цит. по: Соколова, 2003, с. 26). Оставаясь душой на стороне науки, он безошибочно чувствовал, когда и в чем необходимо уступить сейчас партийно-чиновничьему миру. Делал он это внешне изящно, легко, как человек, настолько владеющий приемами игры, что способен был даже получать удовольствие от ее процесса. Этакое построение интриги в духе Дюма. Недаром Галина Михайловна Андреева сказала как-то, что «ему очень шел французский язык» (Леонтьев хорошо знал французский и любил Францию).

Теперь немного о научной стороне. Действительно, хорошо помню, что на последних заседаниях кафедры в разговорах с сотрудниками Алексей Николаевич говорил о том, что хотел бы успеть написать книгу, где разъяснит действительную суть того, что он хотел сказать в своих научных работах, дать объяснение их общего сквозного смысла — того, что за ними стоит.

К сожалению, этого Алексей Николаевич не исполнил. И вполне понятно почему: множество неотложных дел факультета, создание Института психологии в системе Академии наук, поддержание международных связей, проведение съездов, конгрессов и прочее [2].

Кроме того, не будем забывать, что развитие психологии в советский (в данном случае Леонтьевский) период — это бег если не в кандалах, то в мешках — скованный и ограниченный. Как говорил Петер Тульвисте в своих воспоминаниях о Леонтьеве, — «его способ жизни был парадоксален: с одной стороны, это человек, который мыслил настолько свободно, насколько вообще может быть, а с другой стороны, в жестких рамках, которые были поставлены и, насколько я знаю, он из этих рамок не выходил (это идеологические рамки того времени)» (Тульвисте, 2003, с. 178). В.П. Зинченко как-то специально сравнивал тексты, написанные Леонтьевым в одно и то же время для себя и для печати: «Это два разных человека. Один официальный, другой — думающий и свободный» (Зинченко, 2003, с. 177).

Беру на себя смелость сказать, что едва ли не центральной темой для Леонтьева всегда была психология личности. Но она, как известно, требует свободных нравственных размышлений, не терпящих идеологических кандалов. В письме к Л.С. Выготскому в 1932 г. он писал о личности как субъекте развития, предлагал ставить вопрос об исследовании «псих[ологической] культуры личности (свободы!) и отсюда этические проблемы» (Леонтьев А.Н., 2003, с. 134, сохранены выделения автора).

«Но, — комментирует это место письма Алексей Алексеевич Леонтьев, — эти проблемы вскоре вошли в нашей стране в черный список. И только в записных книжках и в отдельных фразах, прорвавшихся в публикации самых последних лет жизни, мы встречаем волнующую Леонтьева проблему личности не как объекта формирующих воздействий, но как активного, свободного и ответственного субъекта собственного развития» (Леонтьев А.А., 2003, с. 33–34).



Слова, согласитесь, написанные словно сегодня. Дело за малым — за конкретным осуществлением того направления психологии личности, для которого духовное возрождение и спасение, равно как борьба против духовного разрушения и погибели станет центральной, смыслообразующей, теоретической и практико-ориентированной задачей.

А.Г. Асмолов: Борис Братусь блестяще сказал об очень многих вещах. О том, что А.Н. Леонтьев подарил многим из нас не просто идеи, а, пользуясь термином Александра Владимировича Запорожца, — внутреннюю моторику, которая передавала наш смысл в наших движениях, те ценностные установки, которые делают нашу личность.

Е.В. Битюцкая: Обсуждаемая в наших диалогах тема научной и социальной линий для меня тоже важна. Хотя у меня нет личных воспоминаний, но есть личностные смыслы: я знакома с Алексеем Николаевичем через «рукопожатия» кафедры общей психологии МГУ, к слову, — крупного детища и «следа» Алексея Николаевича. Для меня он незримо присутствует рядом каждый раз, когда на кафедре проводится научное обсуждение. При этом тема «Для каждого — свой Леонтьев», о которой говорил Александр Григорьевич, явно звучит. Почему это так? Вероятно, потому что общепсихологическая теория деятельности А.Н. Леонтьева — это теория верхнего, фундаментального уровня, которая дает возможность строить на ее платформе теории, предполагающие проверку гипотез эмпирическим путем (Корнилова, 2023). В результате каждый, кто разрабатывает верифицируемую теорию на основе теории верхнего уровня, предлагает свои осмысления в контексте изучаемого предмета.

Ярким примером является «образ мира» — одна из самых поздних концепций А.Н. Леонтьева, в рамках которой ставится проблема восприятия объективного мира (Леонтьев, 1979). Это понимание развивается в серии работ учеников и последователей А.Н. Леонтьева, которая активно пополняется до сих пор. Перечислю лишь некоторые имена: оригинальное развитие идей образа мира в разное время представили С.Д. Смирнов, В.П. Зинченко, Г.М. Андреева, Е.Ю. Артемьева, А.Г. Асмолов, В.В. Петухов, Ф.Е. Василюк, А.Н. Поддьяков…

Отмечу, что А.Н. Леонтьев подчеркивал значимость развития «жизненной психологии», и «образ мира» эвристичен для современной психологии жизненных ситуаций, потому что дает возможности:

изучать личность в живом взаимодействии с ситуацией и тем самым решить проблему дихотомии диспозиционных и ситуационных детерминант поведения, поскольку образ мира и есть та основа, которая объединяет эти факторы;
разработать «интегральное описание ситуации» (оборот Н.В. Гришиной [4]), большая потребность в котором имеется в современной психологии;
учесть «культурный контекст и особенности активности субъекта познания при построении его представления о реальности» (Дорохов, Гусев, 2019, с. 55);
рассмотреть изменения образа или динамику, которая может пониматься как «встречное движение» субъекта навстречу стимулам (Смирнов, 1985), как «живое движение» и внутренняя картина действий (Зинченко, 1991), как изменения в образе мира в результате социальных изменений (Андреева, 2013).

Если мы говорим о целостном, системном анализе взаимодействия «человек — ситуация», то что является системообразующим фактором? Поиск ответа на этот вопрос позволяет увидеть оригинальность и дальновидность подхода А.Н. Леонтьева. Например, при изучении стрессовых ситуаций в мировой психологии зачастую акцент делается на копинг-стратегиях как непосредственных поведенческих и когнитивных ответах / реакциях на стрессовый стимул. При этом копинг-поведение рассматривается как центральный фактор психологического благополучия, удовлетворенности жизнью и т.п. Но если описать взаимодействие человека и трудной ситуации в опоре на концепцию образа мира, то мы получаем многоуровневую структуру, содержащую: а) систему представлений человека о мире и себе в мире (которую можно сравнить со своеобразной призмой, сквозь которую человек смотрит на жизненные ситуации), б) опосредствованные культурой модели преодоления трудных ситуаций («присвоенные» и имеющиеся в опыте), в) компоненты актуального образа (включая чувственные образы, значения и личностные смыслы относительно ситуации). Также становится возможным описание динамики образа и тех компонентов, которые остаются относительно стабильными. При таком ракурсе представления о копинг-стратегиях встроены в целостный образ ситуации, само же совладание с трудностью оказывается следствием функционирования этого образа. Прогностическое значение имеет «поведение» системы, а не копинг-стратегии сами по себе. А системообразующим фактором являются личностные смыслы и связанные с ними цели человека.

Наши опросы на больших выборках показывают, что люди, описывая содержание воспринимаемой трудной ситуации, говорят не столько о событийном контексте и внешних условиях, сколько о внутренних переживаниях. Многие из этих описаний можно отнести к «задачам на смысл» (А.Н. Леонтьев) и «поиску смысла» (В. Франкл), переживанию «невозможности реализовывать внутренние необходимости» (Ф.Е. Василюк).

Образ мира как система, определяющая оптику субъективного восприятия ситуации, позволяет сместить исследовательские акценты с «совладающего поведения» на изучение того, что опосредствует взаимодействие личности и ситуации — образ ситуации в сознании человека. Отчасти в этом состоит целостность подхода и прогрессивность «образа мира» А.Н. Леонтьева.

А.Г. Асмолов: Весьма значим ход, связывающий деятельностный подход со стратегиями совладания и жизненными ситуациями. Встает вопрос о связи подобных стратегий с образом мира. И это, на мой взгляд, весьма оригинальная перспектива исследования. Будущее покажет.

Я буду благодарен, если вдруг у Дмитрия Леонтьева родилась возможность лаконичной рефлексии.

Д.А. Леонтьев: Все сказанное было о разном. Я попробую замкнуть тем, с чего начинали, а именно: вернуться к смыслу, к тому, что нет деятельностного подхода как такового, а есть что-то другое, есть поиск ответов на вопросы. У каждого времени — свои вопросы. Соответственно, в каждое время смысл этих поисков тоже меняется, потому что меняются контексты. В те времена, когда эта теория строилась, она имела один смысл. Сегодня она имеет другой смысл, потому что контекст сегодня другой, чем 50 лет назад, когда эта теория создавалась и развивалась. Тогда она отвечала на одни вопросы, сейчас она отвечает уже на другие вопросы. Вопросы изменились, мир изменился. Тексты остались теми же, а контексты изменились. Личностный смысл определяется, как известно, контекстом.

Какой правильный ответ на вопрос о «задаче на смысл» в теории Алексея Николаевича и в контексте его идей? Говорим ли мы про тот смысл, который она имела тогда, когда она создавалась, или сегодня, когда мы это читаем и обсуждаем? И тот и другой смыслы — реальны. И тот и другой смыслы — существуют.

Если мы претендуем на обоснование того, что этот подход и сегодня актуален, нам надо говорить про его смысл в контексте сегодняшних вопросов, сегодняшних контекстов. Что означает «в современном мире»? Мир очень сильно изменился, это уже не мир больших теорий, не мир глобальных споров.

Я писал в свое время про закрытый перелом, который отделяет современную психологию от несовременной (Леонтьев Д.А., 2018). Я нигде в литературе не встречал описания этого явления — того, что примерно в начале 1970-х годов все в психологии радикально изменилось. И в частности, главное изменение, которое произошло тогда, — это то, что раньше психология структурировалась по школам, был период феодальной раздробленности. Каждая научная школа была самодостаточна: в ней был свой язык, своя иерархия, своя система социализации. Начиная с 1970-х годов происходит размывание границ между школами и выход на единые общие критерии, единую общую систему, единые общие иерархии, единые общие оценки, единый общий язык. По сути дела, любые концепты и понятия мы можем отличить: относятся ли они к допереломному периоду или послепереломному периоду. В допереломный период любое понятие «работает» и имеет конкретный смысл только в рамках школы. В послепереломном периоде оно важно, нужно всем исследователям, независимо от того, где и с кем они работают. И если я хочу, чтобы то, что я сделал, было важно и имело смысл сейчас и сегодня, я должен стараться, чтобы оно имело смысл не только для тех, с кем я работаю и с кем мы априори друг друга хорошо понимаем изначально, а для всех. Сейчас так устроена наука, после 1970-х годов. Это и есть то, что называется «современная психология». Поэтому, рассказывая за рубежом про идеи Алексея Николаевича, про теорию деятельности, я пытаюсь найти то, что это дает для современного сегодняшнего мира. Единственный вариант, в котором теория деятельности оказывается совершенно несъедобна, — это в собственном соку.

Обнаруживаются удивительно интересные переклички с теорией потока М. Чиксентмихайи (Чиксентмихайи, 2011) — единственной теорией счастья, которая рассматривает счастье как порождение деятельности. Переклички с теорией самодетерминации Э. Деси и Р. Райана, которая сейчас является «общим местом» в мировой психологии — я уже писал про параллели между континуумом внутренней-внешней мотивации в теории самодетерминации и идеей личностного смысла у А.Н. Леонтьева (Леонтьев Д.А., 2016а).



В частности, этот подход составляет важную часть функциональной парадигмы последних десятилетий — системы взглядов, исходящих из первичности взаимодействия с миром и непрерывности изменений, в противоположность аристотелевской парадигме, ставящей во главу угла неизменные сущности вещей (Леонтьев Д.А., 2016б). А.Н. Леонтьев отвечал на вопросы свои, но эти идеи отвечают и на вопросы другие, на вопросы сегодняшние. Это то, что мне кажется самым главным.

А.Г. Асмолов: Друзья, было бы сейчас наивно, если бы я сказал: «а теперь подытожим». При обсуждении Алексея Николаевича Леонтьева сама характеристика «подытожим» бессмысленна. В связи с этим и к нашим обсуждениям, и к предлагаемому «Вестнику» полностью относится замечательная фраза польского мыслителя и мастера афоризмов Ежи Леца: «Канонизация убивает в моих глазах человека, которого я мог бы считать святым». И то, что мы обсуждаем, доказывает: Леонтьев был беспредельно земным мастером понимания мира.

И его уникальность — в его незавершенности, как сейчас было сказано всеми нами. Его уникальность — в том, что он был мастер искусства понимания сложности мира. Сегодня хотелось бы сделать шаг к тому, чтобы хоть в какой-то степени уменьшились барьеры между разными научными школами и приостановился драматичный процесс превращения исследователей в «пограничников», оберегающих вотчины своих школ. Опасно, когда научные школы вырождаются в секты и, как точно заметил Дмитрий Леонтьев, начинают «вариться в собственном соку».



Именно поэтому важно вспомнить, как благодаря поступкам Леонтьева в истории нашей науки сохранялись школы, имеющие иные позиции. Приведу лишь несколько примеров.

Первое событие. Начало 1950-х годов: попытка уничтожения школы психологии установки Дмитрия Николаевича Узнадзе. Обращение государевых людей к Леонтьеву с предложением дать идеологическую критику школы Узнадзе. В ответ на это предложение Леонтьев делает все, чтобы школа Узнадзе продолжила существование. Он не выполняет прямого указания Жданова о том, что должен быть произведен разгром школы психологии установки. После этого, как рассказывала мне Маргарита Петровна (жена А.Н. Леонтьева), он собрал вещи, сидел и ждал, чтобы быть готовым, когда за ним придут.

Второе событие. Леонтьев, когда создавался факультет психологии, сделал все, чтобы появились два факультета, вместе, одновременно, в один день. Леонтьев и Лурия, беседуя с Ананьевым и Мясищевым, сделали все, чтобы появился факультет психологии Ленинградского университета.

Третье событие. В нашей психологии часто говорят об оппозиции между школой Сергея Леонидовича Рубинштейна и Алексея Николаевича Леонтьева. Между ними не раз были дискуссии. Леонтьев не был святым. Я еще раз подчеркиваю, что в истории этих дискуссий было разное. Но только что Екатерина Битюцкая говорила о трудных жизненных ситуациях как ситуациях невозможности, развивая идеи Федора Ефимовича Василюка. Я приведу лишь одну из таких ситуаций, которая произошла за неделю-две до 21 января 1979 г. (его ухода из жизни), когда я был в больнице у Алексея Николаевича.

Когда он очнулся после некоторого забытья, он поглядел на меня и сказал: «Понимаете (он всегда говорил на Вы, обращаю на это внимание), как сейчас важно осознать, что произойдет с факультетом психологии. Для этого мне бы очень важно было поговорить с тем, кто это четко понимал: ради чего появляется психология. Мне бы очень хотелось переговорить и услышать ответы на эти вопросы от Сергея Леонидовича Рубинштейна». Эти слова были произнесены буквально за 8–10 дней до его ухода из жизни.

Нам важно сохранить неканоничность и незавершенность идей Алексея Николаевича Леонтьева. Подготовленный «Вестник» порождает (повторяю слова Дмитрия Ушакова) поле смыслов и оставляет всех — в год 120-летия Алексея Николаевича Леонтьева — в ситуации феномена Зейгарник, в ситуации «эффекта прерванного действия» деятельностного подхода.

Примечания

[1] «Самозавещание» (А.Н. Леонтьев, настоящий номер «Вестника Московского университета. Серия 14. Психология»).

[2] Откладывание на потом оформления метафизического и смыслового итогов касается большинства ушедших от нас гигантов, начиная с Л.С. Выготского, не говоря уже о череде их современных последователей. Замечательным исключением является вышедшее недавно собрание сочинений Виктора Михайловича Аллахвердова (Аллахвердов, 2021), в котором последний, седьмой том, целиком посвящен смысловой рефлексии своей научной жизни, исполненной в свободной и вальяжной форме, с отступлениями в философию, культурологию, историю. Да послужит этот опыт благим примером для остальных собратьев по психологическому цеху.

[3] «Самозавещание» (А.Н. Леонтьев).

[4] Н.В. Гришина отмечает: «Ситуация как регулятор активности человека скорее требует целостных, интегральных описаний. Человек реагирует на возникающий у него целостный образ ситуации, который становится основой ее понимания и, соответственно, определяет поведение человека» (Гришина, 2022, с. 180–181).

Литература

1. Аллахвердов В.М. Собрание сочинений: в 7 т. СПб: Владимир Даль, 2021.
2. Андреева Г.М. Образ мира и/или реальный мир? // Вопросы психологии. 2013. № 3. С. 33–43.
3. Гришина Н.В. Самоизменения: ситуационные детерминанты // Вестник Санкт-Петербургского университета. Психология. 2022. Т. 12, № 2. С. 172– 185. doi: 10.21638/spbu16.2022.206
4. Дорохов Е.А., Гусев А.Н. О возможности изучения ментальных моделей пользователей компьютера: от когнитивных карт к образу мира // Вестник Московского университета. Сер. 14. Психология. 2019. № 3. С. 47–65. doi: 10.11621/vsp.2019.03.47
5. Зинченко В.П. «Да, очень противоречивая фигура» // Психология в вузе. 2003. № 1–2. С. 162–179.
6. Зинченко В.П. Миры сознания и структура сознания // Вопросы психологии. 1991. № 2. С. 15–36.
7. Корнилова Т.В. Экспериментальная психология: в 2-х ч. Ч. 1. М.: Юрайт, 2023.
8. Леонтьев А.А. Жизненный и творческий путь А.Н. Леонтьева. М.: МГУ им. Ломоносова, 2003.
9. Леонтьев А.Н. Психология образа // Вестник Московского университета. Сер. 14. Психология. 1979. № 2. С. 3–13.
10. Леонтьев А.Н. Становление психологии деятельности. Ранние работы / Под ред. А.А. Леонтьева, Д.А. Леонтьева, Е.Н. Соколовой. М.: Смысл, 2003.
11. Леонтьев Д.А. «Закрытый перелом» 1970-х как веха в истории научной психологии. История и философия науки в эпоху перемен: сборник научных статей / Под ред. И.Т. Касавина, Т.Д. Соколовой, В.А. Лекторского, Е.О. Труфановой, В.А. Мазилова, В.Ф. Петренко: в 6 т. Т. 3. М.: Изд-во «Русское общество истории и философии наук», 2018.
12. Леонтьев Д.А. Понятие мотива у А.Н. Леонтьева и проблема качества мотивации // Вестник Московского университета. Сер. 14. Психология. 2016а. № 2. С. 3–18.
13. Леонтьев Д.А. Экзистенциальный подход в современной психологии личности // Вопросы психологии. 2016б. № 3. С. 3–15.
14. Смирнов С.Д. Психология образа: проблема активности психического отражения. М.: Издательство Московского университета, 1985.
15. Соколова Е.Е. А.Н. Леонтьев и его время глазами очевидцев // Психологический журнал. 2003. Т. 24, № 1. С. 22–29.
16. Тульвисте П. Удовольствие от интеллекта // Журнал практического психолога. 2003. № 1–2. С. 175–180.
17. Чиксентмихайи М. Поток: психология оптимального переживания. М.: Смысл; Альпина Нон-Фикшн, 2011.

---

На развитие сайта
​