Университеты бывают только «мои», как у Горького. Даже если вы учились в Оксфорде или Кембридже. Или вовсе нигде не учились. Об этом в статье Павал Крючкова, сотрудника Дома-музея К.И. Чуковского, редактора отдела поэзии журнала «Новый мир», опубликованной 5 лет назад в электронной газете «Вести образования».

Павел Крючков
Как Чуковский, Репин, Ахматова и Раневская учились всю жизнь
О способности самовоспитания и самообразования

4.04.2019

…Корней Иванович Чуковский прожил огромную жизнь – почти девяносто лет.

По меркам, например, XIX века это был немыслимый срок (автор «Айболита» и «Мухи-Цокотухи» родился в царствование Александра III и покинул наш мир в год выпуска первого домашнего компьютера).

Да и для XX века – это, мягко говоря, немало.

Писатель-«многостаночник», овладевший десятком литературных профессий: филолог, критик, переводчик, специалист по детской психологии, языковед, – можно перечислять и дальше. Все те знания, которые позволили ему стать выдающимся учёным-просветителем, он добыл сам: без училищ, лицеев и университетов.

Одним лишь самообразованием. Одним лишь.

Он учился до самого конца жизни: истово, благодарно и вдумчиво. Он получил филологическую степень доктора наук на родине и почетного доктора литературы в Оксфорде. Его не вполне полное собрание сочинений составляет пятнадцать томов.




В самом конце своего последнего лета, в августе 1969 года, он записал для радио вдохновенное и, как оказалось, прощальное эссе. Оно называлось «Как я стал писателем».

Вспоминая, как в юности он купил на одесской толкучке самоучитель английского языка, Чуковский произнес «кодовое слово», которому посвящена наша сегодняшняя тема и эти мои заметки.

Приведу объёмную цитату из этого прощального текста.

«…Самоучитель был растрепанный, с чернильными и сальными пятнами, в нем не хватало страниц, и все же из него я в первую же минуту узнал, еще не дойдя до своего чердака, что ink – это чернила, а dog – собака, а spoon – ложка. И вскоре так увлекся этими драгоценными сведениями, что целый год не расставался со своей изодранной книгой.

Таскал я ее с собою повсюду. Взобравшись на крышу, я раньше всего доставал кусок мела и писал на крыше крупными иностранными буквами: “I look”, “my book”, “I 1оок at my bоок”, и так далее, строчек тридцать подряд, а потом долго шагал над этими тарабарскими строчками, пытаясь затвердить их наизусть. …

Словно о высшем блаженстве, мечтал я о том сладостном времени, когда и Шекспир, и Вальтер Скотт, и мой обожаемый Диккенс будут мне так же доступны, как, скажем, Толстой или Гоголь.
Теперь, когда я благодаря этому нескладному Олендорфу (автору самоучителя – П.К.) прочитал в течение своей жизни тысячи английских книг, я чувствую себя вправе сказать: да здравствует самообразование во всех областях…»

* * *

С безграничным восхищением Корней Чуковский вглядывался в людей, которые, невзирая ни на что, тянулись к новым знаниям.




В мемуарной книге о своём старшем друге, художнике Репине он вспоминал:

«Каждую свободную минуту он старался учиться, приобретать новые и новые знания. На восьмидесятом году своей жизни снова взялся за французский язык, который изучал когда-то в юности… Школа не дала ему тысячной доли тех знаний, которыми он обладал. Невозможно понять, как умудрялся он выкраивать время для слушания лекций и чтения книг. Еще в семидесятых годах Стасов писал Льву Толстому: “Репин всех умнее и образованнее всех наших художников”…».




И затем Корней Иванович свидетельствовал о каких-то совсем фантастических вещах.

«Бывало: в Куоккале (финский посёлок под Петербургом – П.К.) вьюга, ветер с моря наметает сугробы. Репин, слабый семидесятилетний старик, после целого дня колоссальной работы упрямо шагает на станцию, изнемогая под тяжестью шубы, облепленной мокрым снегом.

Пройдя три километра в гору, он покупает в кассе железнодорожный билет и долго ждет запоздавшего поезда.

– Куда вы?

– На лекцию, – отвечает он с неожиданной бодростью своим мажорным, юношеским басом. — Сегодня в зале Павловой лекция о Древнем Египте.

Ради того, чтобы послушать о Древнем Египте, он истратит четыре часа на дорогу (туда и обратно), вытерпит жестокую давку в трамвае и вернется домой во втором часу ночи».

* * *

Мне посчастливилось быть знакомым, несколько раз встречаться и беседовать с дочерью Чуковского – Лидией Корнеевной. У неё были больные глаза, читать и писать – то есть работать – она могла всего несколько часов в день. Читала через большую лупу, писала крупными чёрными фломастерами, которыми её снабжали родные и друзья.

Помню, как я каждый раз удивлялся, глядя на стопки книг у её рабочего места.

Удивлялся, потому что хорошо знал о её хворобе и тех уникальных писательских задачах, которые она (разменявшая восьмой десяток лет) ставила себе на будущее.

Однажды обратил внимание на фолиант документов о кронштадтском восстании, он как-то раз особенно бросался в глаза.




«Я должна это изучить, – сказала Лидия Корнеевна. – Это всё для Митиной книги».

«Митиной книгой» она называла свой труд о муже – высокоодарённом астрофизике и литераторе Матвее Бронштейне, сгинувшем в годы сталинского террора. Она не могла продолжать писать (даже если кронштадтским событиям в её книге будет уделено три абзаца) – не изучив того или иного предмета досконально.

Матвей Бронштейн, именем которого на Западе названы академические стипендии, тоже учился всю свою жизнь. Когда его убили, ему исполнился тридцать один год.

* * *

Помню, как я поразился, встретив в книге поэта Анатолия Наймана «Рассказы о Анне Ахматовой» эпизод об актрисе Фаине Раневской. «…В то лето Раневская принесла Ахматовой книгу Качалова-химика о стекле. “Фаина всегда читает не то, что все остальное человечество, – сказала А. А. – Я у нее попросила”, Возможно, у обеих был специальный интерес к автору, мужу известной с 10-х годов актрисы Тиме…»

Из-за интереса к автору – читать его научную книгу о стекле?!




Ну а сама Ахматова, изучавшая перед смертью тексты кумранских рукописей, собираясь соотнести их с евангельскими текстами?

* * *

Таинственная это вещь – самообразование.

Ведь на него ни у кого прежде всего нет никакого времени.

Но вот человек оказывается вдруг в тюрьме или в ссылке (вспомним декабристов). И начинает, как одержимый, изучать науки и языки, осваивать ремёсла.

И развивает бурную деятельность. Причём: созидательную.

Ну, здесь-то ясно: время наконец появилось.

Но вот зачем мой знакомый, успешный врач-терапевт, работающий в коммерческой клинике, непрерывно изучает всё, что появляется в медицинском мире – по его теме?

Ведь можно прекрасно лечить больных уже на освоенном и опробованном.

«Нет-нет, застывать нельзя, – я просто обязан знать всё по своей епархии, иначе я себя уважать себя не смогу», – говорит он мне. «Да и для дела – необходимо».

* * *

И тут мы плавно подходим к теме формирования личности, к людской душе, к воспитанию в себе того самого «внутреннего человека», о котором многие сотни лет тому назад твердили христианские апостолы и самые образованные учителя церкви.

Приведу ещё одну цитату. Из святителя Феофана Затворника: проповедника, богослова, ректора Санкт-Петербургской духовной академии (в середине позапрошлого века) и духовного писателя.

Вот он вспоминает евангельскую притчу о вдове, пожертвовавшую в сокровищницу Иерусалимского храма всё, что она имела – две монетки лепты (в переводе с греческого «лепта» – «мелкий», «тонкий»).

«…Вдовица положила в сокровищное хранилище (в кружку церковную) две лепты (полушки, примерно), а Господь сказал, что она положила больше всех, хотя другие клали тогда рублями и десятками рублей. Что же дало перевес ее лепте? Расположение, с каким сделано приношение. …»

* * *

Конечно, человеческая душа спасается не университетским курсом, чтением книг или изучением китайского языка на пенсии, это очевидно.

И тайна остаётся тайной. В том числе – тайна самообразования.

В отличие от многих отцов церкви «Игумен всея Руси», преподобный Сергий Радонежский обошёлся без долголетней учёбы: он работал на земле, создавал монастыри, основал Лавру. Он шёл своим путем и стал тем, кем стал.

Уже в его детстве всё было понятно.




В своей книге о Сергии Радонежском это хорошо объяснил прозаик Борис Зайцев.

Но то – Сергий, он один такой. И он – святой. А нас – вон сколько.

…Многие неверующие, но проучившиеся всю свою жизнь люди непрерывно тянули себя к сотворению добра (как тот же Чуковский или Чехов, строившие библиотеки) – сердцем догадываясь, что это необходимо, что без этого – никак.

Как православный верующий понуждает себя к молитве (предание говорит, что труднее всего на свете – ухаживать за тяжелобольными и молиться), так благоразумный агностик, говоря словами того же Чехова, понуждает себя к самовоспитанию.

«Надо себя дрессировать», – приговаривал Антон Павлович.

* * *

Мне всегда нравилась строчки поэта Бориса Чичибабина: «Всю ночь молотки в голове / стучали об этом. “Не может быть злой человек / хорошим поэтом”…»

Но вспомним слова другого стихотворца – Иосифа Бродского, из его Нобелевской лекции. Вот он говорит о знаменитых, весьма образованных деятелях своего века.




«…Грамотный-то, образованный-то человек вполне может, тот или иной политический трактат прочтя, убить себе подобного и даже испытать при этом восторг убеждения. Ленин был грамотен, Сталин был грамотен, Гитлер тоже; Мао Цзедун, так тот даже стихи писал; список их жертв, тем не менее, далеко превышает список ими прочитанного».

А выше Бродский говорил о чтении книг, помогающих в формировании души.

Но кто же поможет подобрать нам и нашим детям это благотворное чтение – «на всю оставшуюся жизнь»? Кто займётся нашим самообразованием и самовоспитанием? Сами?

…Вспоминая древние библейские максимы, Самуил Маршак, знаю, любил такое присловье: «надо только правильно разложить дрова, а огонь упадёт с неба».

Он забывал прибавлять, что иногда это раскладывание длится в течение всей жизни.

Вести образования

---

На развитие сайта
​