Об инклюзивном образовании сегодня говорят много и часто. Оно должно охватывать все ступени, затрагивать детей всех возрастов, начиная с дошкольного. О том, как воспитывают самых маленьких представителей будущего общества, и об инклюзивном образовании в целом.
Большое здание с цветным фасадом на Трифоновской улице — детский сад № 1021, в который ежедневно приводят более 200 детей. Но в помещение одной из групп, расположенное на первом этаже, приходят только семеро ребят от 3 до 6 лет — это мальчики и девочки, лишенные зрения.
Учитель-дефектолог Елена Насибулова с гордостью показывает большие красные яблоки, висящие на окнах, книги ручной работы и фотографии воспитанников. На одной мальчик Максим играет на фортепиано на уроке музыки, на другой дети воспитатели гладят собаку-повадыря, на третьей маленький Федя рисует руками. Немало фотографий, на которых дети играют вместе — без пояснения и непонятно, кто из них из коррекционной группы, а кто из общей.
— Детский сад — самое первое и самое главное место для инклюзии, — говорит Елена Насибулова. — Дети дошкольного возраста мало обращают внимание на детей, которые отличаются от них. Они могут просто не играть с ними, но неприятия, отторжения нет. Поэтому для меня как для дефектолога детский сад — основа инклюзивного образования.
В детском саду № 1021 нет полной инклюзии — общих групп для детей с разными физическими возможностями.
— Мы приводим незрячих детей в другие группы, в гости, здоровым детям сначала объясняем, что сейчас придут детки, которые не видят. Начинаем играть все вместе, и дети быстро забываются, начинают пытаться показать игрушки, подносят их к глазам незрячих деток, разговаривают с ними так же, как между собой. Они не всегда понимают, что ребенок, с которым они играют так же, как и со всеми, не видит, — рассказывает Елена Насибулова.
Человеческий фактор инклюзии
Коррекционная группа в детском саду № 1021 существует уже три года. По словам учителя-дефектолога Елены Насибуловой, первый год работала только группа кратковременного пребывания, потому что дети были очень сложными.
— Самое главное в работе инклюзивных детских садов — руководитель. Если у руководителя учреждения нет стремления к переменам, понимания сущности и особенностей инклюзивного образования, то этого нельзя добиться указаниями извне. Можно привести десятки примеров, когда детей с ограниченными возможностями не берут в детские сады не потому, что нет места, а потому, что невозможно оказать им должное внимание, нет специалистов, которые будут с ними работать. Если руководитель хороший, он наберет себе команду и научится с ней работать. Если руководителя заставили это делать, то ничего не получится.
Могу привести недавний пример: незрячую девочку взяли в обычный детский сад, в котором были созданы, кажется, все условия. Но человеческого фактора, индивидуального подхода к ней не было. Когда мы занимаемся с детьми, мы садимся и рука в руку с ними рисуем, делаем что-то. В этом случае такого подхода к девочке не было: все занимались, она сидела отдельно и делала что-то свое, сама по себе. В итоге время, проведенное в детском саду, ничего не дало ей. Да, она включена в обычную группу, но это не инклюзия, так как необходимых социальных навыков она не получила. Инклюзия — в том, что воспитатель подходит к каждому ребенку и становится инициатором его действий, помогает ему. Таким образом, человеческий фактор имеет огромное значение в инклюзивном образовании.
Видеть достоинства, а не недостатки
Структурное подразделение «Лекотека» открылось при детском саде № 1021 в 2010 году. Оно специализируется на работе с незрячими детьми и с детьми, имеющими множественные нарушения здоровья. Дефектологи, логопеды и психологи оказывают адресную помощь 13 детям, которые посещают «Лекотеку» дважды в неделю по часу.
На протяжении шести лет сначала на базе детского сада № 224, затем в детском саду № 1021 работает служба сопровождения родителей и детей.
— Мы решили открыть службу сопровождения родителей и детей, потому что опыт показал, что родители сильно нуждаются в психологическом сопровождении, — рассказывает педагог-психолог структурного подразделения «Лекотека» Наталья Русакова. — Могу поделиться наблюдением, сделанным за время работы службы: если меняются родители, то меняется и ребенок. Наша задача — помочь родителям сконцентрироваться не на том, чего у ребенка нет, а на том, что у него есть. И любой дефектолог и специалист направляет ребенка на развитие сохранных анализаторов, в данном случае преимущественно сенсорных. Моя задача — переместить фокус родителя на то, что можно развивать, научить воспринимать ребенка таким, какой он есть, а не концентрироваться на том, что ребенок лишен зрения.
Одна из форм работы с родителями — тифлозанятия, то есть погружение в незрячую среду (занятия с завязанными глазами).
— Это преодоление страха, попытка донести до родителей, что их ребенок, будучи лишенным зрения, имеет и использует другие органы чувств, воспринимает этот мир, хотя и немного по-другому. Родители часто расстроены тем, что их ребенок не видит мир. Мы пытаемся донести до них, что он чувствует его не хуже, чем зрячие родители, — говорит Наталья.
По ее мнению, в дошкольном образовании инклюзия реальна и вполне возможна. Педагог-психолог отмечает такие плюсы инклюзивного подхода, как включение детей в общество, преодоление изоляции.
— Незрячему человеку трудно включиться в культуру не включаясь в общество. Инклюзия прививает навык адаптации в обществе и выход из затруднительных ситуаций.
В то же время Наталья Русакова отмечает, что инклюзивное образование малодоступно детям, имеющим помимо нарушений зрения другие отклонения и заболевания — интеллектуальные нарушения, ДЦП, аутизм и др. Она с сожалением отмечает, что число таких детей растет с каждым годом.
Девушка по городу. . .
Наталья Русакова потеряла зрение в 17 лет. Но это не помешало ей окончить МГПУ с красным дипломом, стать педагогом психологом, выйти замуж и родить дочь. В разговоре с ней нельзя было не спросить о том, насколько сегодня Москва приспособлена для жизни людей с ограниченными возможностями.
— Нельзя не отметить положительные попытки и стремление создать в городе доступную для инвалидов среду, — говорит Наталья Русакова. — Хорошо, что об удобстве людей с ограниченными возможностями стали задумываться. Появилась и, я считаю, востребованна и актуальна социальная реклама. «Увидев человека с белой тростью, помогите ему». Это правильно, потому что до сих пор не только дети, но и некоторые взрослые, увидев человека с белой тростью, не понимают, зачем она ему.
При создании доступной среды нужно обращаться непосредственно к людям с ограниченными возможностями. Так, мы участвовали в консультации специалистов по благоустройству Останкинского парка. На бытовом уровне при передвижении по городу незрячему пешеходу очень помогают светофоры со звуком. Хотелось бы, чтобы во дворах было больше «лежачих полицейских», а в метро линия перед краем платформы была выпуклой — немного выше уровня пола. Это бы в разы обезопасило незрячих пассажиров метро.
— Мы много говорим об инклюзии, о терпимости. Но до сих пор и к табличкам на языке Брайля, и к людям белой тростью относимся неоднозначно, — делится Елена Насибулова. — Уже не удивляемся, да, но отмечаем про себя. Мы видим инвалидов-колясочников, которые гуляют с родителями, но детей с белыми тростями, которые гуляли бы одни или с родителями, не видно вообще. Они или ходят за руку с родителями, или вовсе сидят дома.
Более сильные и приспособленные
По словам педагогов, работающих в детском саду, лишенные зрения дети мало чем отличают от сверстников. Но у них есть свои особенности. Например, все слова они воспринимают на свой счет. Если задать вопрос одному ребенку, на него начнут отвечать почти все. Потому что они привыкли к тому, что почти все внимание сконцентрировано на них.
То, что незрячие дети вырастают немного эгоистичными и своеобразными, — вполне закономерно из-за воспитания. Тем не менее эти детки музыкальные, веселые, для них важна инициация действия. Игры у них свои, весьма своеобразные, манипулятивные — они перебирают игрушки, делают какие-то вещи, которые кажутся странными со стороны. Воспитатели говорят, что есть среди них и подвижные, и спокойные дети, а также указывают на то, что все незрячие малыши очень много говорят, причем зачастую не имея основы для образов, которые передают словами. Выдумывают и пересказывают истории, сказки.
— Маленькие дети, лишенные зрения, если у них нет сопутствующих осложнений, точно такие же, как все остальные. Может быть, они говорят немного по-другому, у них немного другая мимика. Но играют они, если правильно организовать их, так же и бесконечно долго, — говорит учитель-дефектолог Елена Насибулова.
Она уверена, что незрячие дети, которые ходят в обычные детские сады и общаются со своими зрячими сверстниками, вырастают более сильными и приспособленными.
— Внутри специализированной группы общение между детьми статично, — говорит Елена. — Что они обсуждают? То, что находится вокруг них на расстоянии вытянутой руки, и то, что говорят воспитатели и педагоги. При общении с обычными детьми их мир становится больше, шире. Они слушают рассказы о том, чего не знают. Попав к обычным детям, незрячий ребенок оказывается в обычной жизненной ситуации, с какими по мере взросления ему предстоит сталкиваться.
Изучение системы Брайля в старших группах не обязательно, оно если и вводится, то как ни к чему не обязывающая игра. Гораздо важнее дать ребенку социальные навыки — научить одеваться, раздеваться, есть. Он должен знать, как вести себя, если потерялся на улице. Ребенок сам раздевается, когда приходит, слышит других детей и делает то же самое, что и все. Это делает его сильнее и увереннее.
— Из тех детей, которых мы воспитываем сейчас, должно вырасти новое, толерантное поколение. Они пойдут в гимназии и школы, после — в вузы, займут свое место в жизни и обязательно будут помнить об опыте общения с незрячими детьми. Дошкольный возраст — лучший для воспитания инклюзии и привития терпимости. Начинать выращивать новое поколение действительно толерантных людей нужно сейчас, с детского сада, — говорит Елена Насибулова.
Лина Полоскова
На развитие сайта