Больше ада: историк культуры Дмитрий Антонов об искусстве, демонологии и бесах на Руси

9.07.2014

Дьявольские образы стали расхожим объектом поп-культуры, в котором проще всего усмотреть любого «Другого». Удивительно, но отечественные демоны в отличие от западных коллег оказались практически не изученным явлением. Как стать демонологом, какие сатанинские сюжеты распространены на Руси и почему хохлатые воины служат князю тьмы — Александра Сербина поговорила с Дмитрием Антоновым, историком культуры, доцентом кафедры истории и теории культуры ФИИ РГГУ автором уникальных книг «Демоны и грешники в древнерусской иконографии: семиотика образа» и «Анатомия ада: Путеводитель по древнерусской визуальной демонологии».



— Как становятся демонологами? Какое нужно образование?

— У меня историческое образование, но я никогда не занимался социально-политическими исследованиями или, скажем, реконструкцией биографий. Я — историк культуры, а демонология — неотъемлемая часть средневековой культуры, причем и книжной, и визуальной. Но вышел я на нее через совершенно другую тему. В последний университетский год, а потом в аспирантуре, я занимался культурой Смутного времени. В начале XVII века происходили катастрофические события: прервалась династия «природных» государей-Калитичей, тайный католик оказался во главе православного царства, страну захлестнула волна самозванцев, инославные христиане заняли столицу «Третьего Рима», холопы свергли царя с престола, бояре присягнули польскому королевичу… Это был период «взрыва», который, с одной стороны, обнажает глубинные смысловые основания культуры, фундамент, на котором она базируется, а с другой стороны, разбивает этот фундамент на кирпичики и строит из них новые здания, только отчасти похожие на прежние. Я описал эти процессы в диссертации, а потом в книге «Смута в культуре средневековой Руси».



В книге о Смуте довольно много места посвящено представлениям об Антихристе: кто это, в каком образе предстанет, что он принесет людям, какими будут последние дни перед пришествием Христа и т.д. В Смутное время все эти идеи, естественно, актуализировались. С Антихристом отождествляли Лжедмитрия I — еретика, колдуна, одновременно католика и протестанта (как утверждали некоторые обличительные тексты), которому удалось захватить престол. Это меня и вывело на новую проблему — древнерусские представления о духах, ангелах и демонах. В «переходном» XVII веке эти идеи тоже начали подвергаться трансформации. Во-первых, под влиянием заимствованной европейской традиции, которая проникала через территорию Речи Посполитой и Украины. Во-вторых, под влиянием народной культуры — русского фольклора, который воздействовал на «высокую» традицию. В текстах XVII в. ангелы и бесы получают необычные для них качества и способности. К примеру, ангел мог ослушаться Бога, а демон — рожать и воспитывать детей… Так, в общем-то незаметно
для самого себя, я начал новое исследование.

— Куда вы обратились в первую очередь?

— Я обнаружил, что мой друг и коллега Михаил Майзульс работает с похожими темами: представлениями об аде и Смерти. Мы решили объединить усилия и написать статью о древнерусской демонологии. Хотя нет, — подумали мы через пару месяцев, — скорее уж небольшую книжку. После череды разных приключений и предложений, нами заинтересовалось издательство «Индрик» — одно из лучших гуманитарных издательств на постсоветском пространстве. К этому времени целью уже была не маленькая, а Большая книга по древнерусской демонологии.

— С чего вы начали книгу?

— Мы решили приняться за главу, посвященную иконографии. Нельзя же забыть про фантастических монстров на миниатюрах и иконах. Про иконографию мы не знали на тот момент решительно ничего, и принялись штудировать лицевые рукописи и фрески. Не прошло и двух месяцев, как мы решили сделать об этом статью. А еще через несколько месяцев история повторилась, и мы поняли, что назревает не статья, а маленькая книга.
Не вполне еще это понимая, мы открывали большую и никем не разработанную тематику — визуальный образ Врага в средневековой Руси. Через год книжечка была готова — почти 400 страниц, большого формата, с сотней иллюстраций и обещанием продолжить исследование в ближайшие годы… А потом стало ясно, что эта тема интересует множество наших коллег. С друзьями из Центра типологии и семиотики фольклора РГГУ мы организовали конференцию «Демонология как семиотическая система», на которую приехали многие ведущие российские специалисты. Теперь мы проводим ее регулярно, раз в два года. Потом мне с коллегой и подругой Ольгой Христофоровой удалось организовать ежегодный альманах «In Umbra: демонология как семиотическая система», где участвуют историки, фольклористы, антропологи, искусствоведы. Наконец, в конце 2013 г. мы с Мишей издали «визуальное приложение» к книге — альбом «Анатомия ада: путеводитель по древнерусской визуальной демонологии». В нем около 400 иллюстраций, в основном миниатюры, с описаниями и комментариями.

— Каких интересных демонов вы нашли?

— Самых разных! Если располагать материал хронологически, мы начали с редких сохранившихся фрагментов фресок Страшного суда, которые можно увидеть в церквях и монастырях XII-XIII веков. Надо понимать, что тут большую роль играет уровень сохранности: старые фрески — большая редкость. Чем глубже мы углубляемся в русскую историю, тем, увы, меньше материала. Примерно с XV века его становится гораздо больше. В основном это фигуры скованного сатаны и демонов в преисподней.

В XVI в. на Руси происходит «расцвет жанра»: визуальная демонология стремительно распространяется, занимает все больше места на стенах церквей, на миниатюрах рукописей, в пространстве иконы. Бесов все больше. Их формы все причудливее. Они появляются в тех композициях, где раньше почти не встречались. Или создаются новые композиции, где весь фокус внимания прикован именно к бесам. Распространяются лицевые Апокалипсисы, которые демонстрируют читателям целую галерею демонических существ: ангел бездны Авадон и монструозная саранча-«прузи», четыре всадника — последний из них, как известно, Смерть, которую преследует Ад, рогатый Лжепророк, семиглавые Змей-дьявол и Зверь-Антихрист, причем Антихрист от миниатюры к миниатюре преображается, «теряя» головы, рога, превращаясь в человека. Все эти фигуры перемещаются и в храмовые росписи — на западной стене иногда изображают уже не Страшный суд а, подробные сцены из Апокалипсиса, как будто перенося на штукатурку миниатюры лицевых манускриптов.



Пик этого процесса — XVII–начало XVIII века. Кроме Апокалипсисов (Откровение Иоанна Богослова), в это время стремительно распространяются лицевые Синодики (изначально — книги с перечислением имен умерших для поминовения) и Цветники (рукописные и старопечатные сборники особого содержания), в которых основная тема — прижизненные искушения человека, хождение по мытарствам и посмертные мучения грешников. Формируются Синодики, которые не похожи на простые помянники — теперь это целые сборники слов и поучений, в которых все внимание фокусируется на тематике благой и дурной смерти, перехода в иной мир и «малой эсхатологии» — загробного суда над душой. Их богато иллюстрируют. У одра умирающего ангелы и демоны устраивают прения о его посмертной участи, к его постели приходит Смерть с чашей яда и угрожающими орудиями. Затем на десятках миниатюр читатели видят демонов, которые испытывают душу на мытарственных станциях: прелюбодеяние, сребролюбие, чародейство — а потом, уже в аду, пытают: пилят, рубят, перетирают, жгут грешников.

Художники изощряются в многообразии форм и деталей, а миниатюры отрываются от текстов и начинают жить своей жизнью. К примеру, адское пламя показано иногда сразу на многих листах одной рукописи. Или искаженное, разноцветное лицо грешника изображается анфас во все пространство листа. Читателя как будто водят с экскурсией по разным отсекам ада — как будут водить душу, прошедшую мытарства, прежде чем отправить ее на отведенное ей место до Страшного суда. Правда, в соответствии с православными представлениями (они восходят к Житию Василия Нового и некоторым другим текстам), душе показывают не только ад, но и рай. А лицевых рукописях побеждает устрашающая дидактика: рай часто показан лаконично, а миниатюры с «адскими» сюжетами пестрят по всему сборнику. У старообрядцев преисподняя иногда изображалась на раскладной странице-гармошке: если ее развернуть по столу, это напоминает карту путешественника. Старообрядцы в этом плане хорошо поддерживали и развивали традицию XVII в. В их миниатюрах есть, конечно, стилистические новшества, но в целом они продлевают «визуальное средневековье» еще на два столетия.

— Древнерусские демоны были представителями только религиозного мира? На Руси не ассоциировали проблемы светского мира с дьявольскими происками?

— Конечно, ассоциировали, и весьма активно. Если взглянуть шире, мы увидим, что вокруг располагается множество сюжетов и фигур. Это демонизированные персонажи. Их действия объясняют воздействием дьявола. Многие из них — исторические персонажи: ересиарх Арий, Святополк Окаянный, Лжедмитрий или патриарх Никон, если говорить о старообрядцах. Демоны часто появляются рядом с такими антигероями и играют тут роль агентов и проводников зла. Роль бесов тут скорее вспомогательная: главный актор таких сюжетов — сам грешник.

Если мы сделаем еще один шаг в сторону к «периферии» этой иконографической системы, мы увидим, что персонажа можно демонизировать, вовсе не изображая бесов. В русском искусстве основной маркер дьявольского начала — вздыбленные волосы. С такой прической изображали бесов в Византии и затем на Руси. В этом образе сплетается несколько архаических идей, которые известны в разных культурах. Во-первых, стоящие дыбом волосы — знак неукротимой ярости, злобы и бешенства. Во-вторых, они обозначают не-человеческое, дикое, хтоническое начало. Люди с распущенными волосами — колдуны, ведьмы или, на худой конец, варвары, чуждые цивилизации. Такие волосы напоминают змей, которые оплетают головы разных мифологических монстров — Тифона, Медузы Горгоны. Наконец, они похожи на языки огня — адского пламени. Раз у бесов вздыблены волосы, то у беса в личине человека волосы тоже чаще всего будут подняты вверх. И одержимых иногда изображают с такой прической. И грешники в аду на некоторых миниатюрах похожи прической на дикобраза. На Западе хохол уже в XI–XII веках потеснили рога: дьявола представал страшным зооморфным чудовищем или полузверем-получеловеком.

Сложнее обстоит дело с грешными воинами. У них на головах — остроконечные шлемы, под которые не заглянешь. А раз так, маркер — хохол накладывается прямо на шишаки. В результате возникает любопытный знак — «хохлатые» шлемы с косыми прорисями сзади. Они иногда чем-то напоминают древнеримские шлемы с плюмажем, но на Руси этого не знали, сходство тут случайное.

— Пока на Западе изобретали страшные горгульи, на Руси ограничивались хохлатыми шлемами?

— Да, по сравнению с европейской, древнерусская демонология лаконичка и аскетична. По крайней мере, до XVII века. Впрочем, тогда фантазия и техника художников до уровня Босха или бестиария романского и готического искусства тоже не доходила.

— А как относились представители церкви к такому расцвету демонологии в позднее Средневековье?

— Мы искали в текстах хоть какую-то их реакцию, комментарии или критику. Но об этом не писали практически ничего. В XVI в. дьяк Иван Висковатый усомнился в некоторых новшествах, в том числе в том, что можно изображать в настенных росписях пресонификации грехов и пороков. Но Стоглавый собор его не поддержал. В XVII в. московские книжники осудили не изображения, а текст, в котором говорилось про чудовищных адских монстров, про Левиафана и Вельзевула. По их словам, всего этого нет, так как дьявол бессилен, немощен, владеет только теми, кто ему покоряется, и никого в аду не мучает. Но причина была в самой книге, «Евангелии учительном» Кирилла Транквиллиона-Ставровецкого — в ней усмотрели влияние западной «латынской ереси» и критиковали все подряд. Это единичный и довольно специфический случай на фоне массы русских изображений и текстов, где фигурируют демоны-мучители. А каких-то прецедентов, когда книжники или церковные иерархи обрушились бы на изображения бесов как таковых, я не знаю.

— То есть церковь, наоборот, была заинтересована в культе страха и смерти?

— Про «культ» говорить сложно, но в основе этих образов, конечно, дидактика. Обычно Страшный суд изображался на западной стене храма — люди входят и видят алтарь, иконостас, а затем оборачиваются, чтобы выйти из храма, и видят сцены суда, как грозное предупреждение. В XVII веке образы Страшного суда и Апокалипсиса настолько разрастаются, что занимают не только западную стену от потолка до пола, но частично переходят на соседние, северную и южную стены. Это элемент церковного учительства, как и бесчисленные сборники о посмертной участи души.

Вообще, демонология в этом плане — дидактика простая и сильная. Как писали христианские богословы, есть три пути спасения, от простого к высшему: человек перестает грешить либо потому, что испугался преисподней, либо потому, что захотел попасть в Царствие Небесное, либо оттого, что по-настоящему возлюбил Бога. Демонология работает на нижнем уровне. Помогает спастись простым людям.

— А кто кого пугал такими сценами? Церковь общество или общество само себя

— Насильственного насаждения или какой-то «программы по внедрению», конечно, не было. К этим темам было приковано внимание многих. Точно так же на Западе на два века раньше расцвела традиция изображений пляски смерти, danse macabre. И в Европе, и на Руси катаклизмы, эпидемии, религиозные войны воспринимались как предвестники более серьезных, фатальных событий. Смерть подходит к порогу мира. Люди пытаются это осознать, «приручить» ее в изображениях и защититься с их помощью. Образы не только пугают и предостерегают, но и показывают пусть к спасению через смерть и после смерти.

Во второй половине XVII века, когда староверы начали связывать эсхатологические пророчества с никоновскими реформами, а потом с реформами Петра I, церковная власть принялась искоренять апокалиптические настроения в обществе. В полемических сочинениях против старообрядцев много место уделялось опровержению их эсхатологических построений и самой идеи о том, что Конец света должен произойти в ближайшее время. При Петре эта религиозная традиция стала окончательно чуждой, невостребованной, осуждаемой. «Актуальная эсхатология» и демонологические образы, которые ее неизбежно сопровождали, постепенно уходят к старообрядцам.

—Почему часто образы демонов вызывают не страх, а жалость? С другой стороны, демоны намного интереснее, чем фигуры ангелов или праведников. Почему так?

— Дело в том, что фигура демона как на Руси, так и на Западе — это фигура микрорассказ. В ней сконцентрировано множество смыслов. Разные звериные черты указывают на агрессию, жадность, низменность. Вздыбленные волосы — на ярость, дикость, и одновременно на адское пламя. И так далее. Кроме того, демонология — это «область свободы» средневекового живописца. Образы святых подчинены строгому канону, здесь работают гораздо более четкие правила изображения. Беса можно показать во множестве личин. Конечно, и тут есть определенная традиция, свой набор паттернов, но их намного меньше. Беса можно рисовать разными красками, в разных формах, в разной одежде: в одном сюжете он воин, в другом — прикинулся нищенкой, в третьем — прыгает птицей, и так далее.



Средневековая демонология фантастически многолика — из–за того, что бесы действуют во множестве разных сюжетов (для книжников и проповедников демонология была тоже «областью свободы») и из–за того, что фигуру беса можно создавать из комбинации самых разных элементов. Тут допустим и гротеск, и комическая игра форм. Демонология — это пространство инверсии, дупликации, умножения, гиперболы и других «вольных приемов» в иконографии.

Наш альбом «Путеводитель по аду» это показывает — ряды демонов-искусителей или мучителей все время отличаются друг от друга. Такой пестроты не будет, если мы посмотрим на изображения святых. Кстати, это соотносится с известным в Средние века представлением — о том, что падшие ангелы утратили свой прежний облик и вынуждены все время менять личины. Антихриста и его царство называли «пестрыми» — все меняется, рябит в глазах, правду не отличить от лжи. Такие и бесы на изображениях. Не говоря про самого Антихриста, который меняет формы все время, в одном цикле миниатюр.

— В последнее время в России вышло много книг о восприятии Другого, чему всегда уделялось внимание на Западе. С чем связан интерес отечественных специалистов к этой теме?

— Восприятие Другого, в том числе механизмы взаимной демонизации — это очень широкая тематика. Она часто актуализируется после социальных катаклизмов — массовой миграции, войн и т.п. В дидактическом плане — позволяет выработать трезвый взгляд на вещи, тушит агрессию, учит толерантности. Был бы рад, если бы такие книги сейчас стали популярны, но, к сожалению, общественный запрос у нас формируется и развивается в прямо противоположном русле.

Что касается наших исследований — изучение «врага» в традиционной культуре оказалось очень востребованной темой. Она легко объединяет историков, фольклористов, антропологов, специалистов по иконографии. Сюжеты и мотивы находятся в состоянии постоянного дрейфа, происходит их переосмысление, перекодировка. Следовательно, и изучать это надо с разных сторон, применяя разную исследовательскую оптику.
Демонология — это в том числе система знаков, которая позволяет конструировать образа врага. Очень важна прагматика образов и текстов — как они воспринимались в обществе, какие социальные функции выполняли. Всему этому посвящена наша конференция, о которой я говорил. Причем интерес к конференции растет, заявок и участников каждый раз все больше — в этом году мы слушали доклады три дня подряд!

— Раньше большинство исследований все же строилось на поисках внутренней идентичности, некой общности. Получается, что последние годы появился интерес к поиску «другого» в своей культуре?

— Я бы не сказал, что исключительно в своей — скорее в разных культурах. Это интересная и важная тематика. А вот «поиски идентичности» очень часто уводят куда-то в сторону. У нас после Перестройки любят говорить об «идеологическом вакууме», поисках какой-то общей идеи, хотя не очень понятно, почему отсутствие некоей единой, глобальной идеи — плохо. Мы освободились от диктата коммунистической идеологии, который страшно изуродовал историю страны в XX в., и не создали новую глобальную идеологию. Я считаю это скорее оздоровлением, чем проблемой. Сейчас этот «идеологический вакуум», который многим не дает спокойно жить, заполняется от противного. Если ты не можешь разобраться со своими проблемами и создать что-то конструктивное, простой способ — найти кого-то поблизости и намалевать его черной краской. Можно не замечать, что живешь плохо, если радуешься, что другому еще хуже. Не беда, что у самого дом развалился, зато у соседа, негодяя, корова сдохла! «Образ врага» в действии. Современные механизмы демонизации надо точно так же изучать.

www.theoryandpractice.ru

---

На развитие сайта
​