Сегодня исполнилось 75 лет моему другу – замечательному ученому, педагогу, тренеру, спортсмену профессору Станиславу Владимировичу Дмитриеву.

«Душой исполненный полет» - это Пушкин написал о балете, о «русской Терпсихоре» балерине Авдотье Истоминой. «Исполненность душой» движения в спорте (спортивной гимнастике) – тема, которой посвятил себя Стас Дмитриев, вдохновленный биомеханическими идеями Н.А.Бернштейна и Д.Д.Донского. В отличие от балета спорт порой скрывает даже от экспертного глаза эту «исполненность» за результатом, достижением. Хотя «полета» в той же спортивной гимнастике не меньше.

И душа в спортивном движении ничуть не редуцирована – просто живет в ином пространстве-времени. Станиславу Владимировичу удалось подобрать к ним ключик. А для этого пришлось создать - вместе с Дмитрием Дмитриевичем Донским - полидисциплинарную концепцию под названием «антропоцентрическая биомеханика». Особую «метафизику» (конечно, очень неудачный термин) человеческого движения, объясняющую, в том числе, парадоксы его физической (биомеханической) природы. И душа гимнаста открылась в своем полете… С.В.Дмитриев сумел превосходно описать и осмыслить это – где-то в содержательных понятиях, где-то в поисковых метафорах, где-то в нормативных характеристиках. Не в противоречие друг другу. Описать, осмыслить и задать – чтобы научить.

С Юбилеем тебя, дорогой Стас! Пусть к тебе и к твоим книгам снова и снова приходят те, кто мечтает научиться летать. А ты поможешь им исполнить их полеты душой. Полеты, в которых они ее, возможно, впервые раскроют для себя самих.

Пусть сил, здоровья и желания тебе хватит не на одну пару вновь расправленных крыл - свободных и благодарных!

Твой
Володя Кудрявцев



Эта статья не содержит систематического сопоставления концепций двух выдающихся физиологов. В ней – попытка дать развернутый ответить на вопрос, который часто задают студенты и аспиранты. Но, будучи «студнческо-аспирантским», он остается открытым. Суть вопроса точно сформулировала посетительница сайта www.tovievich.ru:

«Почитала у Вас различии павловского учения и физиологии активности Н.А.Бернштейна и вспомнила П.К. Анохина, ученика Павлова, но в то же время и его критика. Что Вы можете сказать о пересечении идей Н.А. Бернштейна и П.К. Анохина, который тоже выдвинул тезис о, по сути, рефлекторном кольце (обратной связи) и критиковал декартовский мировоззренческий принцип?»

В самом деле, и Н.А. Бернштейн, и П.К. Анохин сделали попытку создать некую работающую альтернативу картезианской, по происхождению, идее рефлекторной дуги. Впрочем, уже внимательное прочтение классических трудов И.М. Сеченова наводит на мысль о том, что «дугообразный» рефлекс не может быть избран в качестве «кирпичика» при построении даже самой простой модели сложного функционирования нервной системы животных и человека. Павловская рефлекторная дуга – это не просто теоретическая редукция, но и артефакт, целенаправленно созданный в условиях лабораторных ограничений для подтверждения правомерности такой редукции. Предпосылки для сомнения в ее правомерности создавали не только исходные посылки Сеченова (по сравнению с которыми идеи Павлова – «шаг вперед, два шага назад»), но и опыт непосредственных предшественников Бернштейна и Анохина – А.А.Ухтомского и Ч. Шеррингтона.
А.А. Ухтомский открыто формулировал свою концепцию доминанты как оппозицию традиционному представлению о нервной системе как совокупности рефлекторных дуг. Чарльз Скотт Шеррингтон рассматривал нервную систему как открытую вовне и одновременно замкнутую на себя конструкцию (по существу – анохинскую «функциональную систему»), что выражается в универсальной координации движений. За всем этим стояла не менее мощная, чем у И.П. Павлова экспериментальная база.

Разумеется, Павлов был в курсе сделанного коллегами и, тем не менее, вместе со своими учениками продолжал проповедовать заведомо устаревшие, а главное – редукционистские представления о «рефлекторной дуге». Нам привычно читать об Иване Петровиче как образце научной честности - далекий от физиологии философ и буддолог А.М. Пятигорский назвал его даже «патологически честным» человеком. Но ведь этот редукционизм Павлов культивировал вполне сознательно и воинственно, вплоть до «фальсификации» условий эксперимента – подавая пример и ученикам, хотя за последующие их действия он, как принято говорить, ответственности не несет (или все-таки - ограниченную, но несет?). В качестве иллюстрации павловской честности часто упоминают его запрет на использования в стенах колтушинской лаборатории психологической терминологии. Еще бы: прямое обращение к психологии с логической необходимостью потребовало бы радикального пересмотра представлений о «дуге»! Хотя сам Иван Петрович любил иногда порассуждать о «рефлексе свободы», «рефлексе цели», «рефлексе коллекционирования» и т.п., что, правда, ни к чему не обязывало…

Вернемся к Бернштейну и Анохину. Их общая установка, действительно, состоит в том, чтобы замкнуть, «закольцевать» рефлекторную дугу. В этом им, в частности, помогает «принцип обратной связи» - в форме «сенсорной коррекции» (Бернштейн), «санкционирующей (обратной) афферентации» (Анохин). Возможность такого шага была выявлена уже Шеррингтоном, который убедительно продемонстрировал фундаментальное значение проприорецепторов - нервных окончаний, расположенных в тканях мышечно-суставного аппарата - для координации движений. Напомним: в отличие от этого, по Павлову, «последняя инстанция движения – в клетках передних рогов».

Но является ли само по себе «закольцевание» рефлекторной дуги гарантом преодоления картезианского автоматизма, ради чего все дело и делалось? Нет, это – только условие его преодоления. Поэтому Бернштейн и Анохин делают следующий шаг – выдвигают представление об активной регуляции рефлекторного кольца через образ будущего. Для этого Бернштейн вводит понятие «модель потребного будущего», а Анохин – «акцептор результата действия».

Надо сказать, что и И.П. Павлов неоднократно подчеркивал активный характер взаимодействия организма со средой. Он даже высказывал предположение о порождающих функциях ориентировочно-исследовательской активности в морфогенезе лобных долей мозга. Однако в своих конкретных исследованиях формирование того же ориентировочного рефлекса он трактовал в логике выработки динамического стереотипа по принципу рефлекторной дуги…

Казалось бы, проблема решена. Но… Петр Кузьмич Анохин часто приводил такой пример обратной связи: наливая воду из графина в стакан, человек сличает результат действия с тем, как он представлял себе это еще до выполнения действия, с «желаемым». Однако всегда существует определенное рассогласование «желаемого» и «достигнутого», «задуманного» и «сделанного» (закон несовпадение цели и результата деятельности, сформулированный Гегелем в «Феноменологии духа»). Оно неустранимо даже при построении такого элементарного действия, о котором говорит П.К. Анохин, не говоря уже о более сложных. Для того, чтобы ее изучать придется возводить новые павловские «Башни молчания». Но и в «Башне молчания», и в барокамере, и в иных подобных условиях напомнят о себе «проприорецепторы». Например – галлюцинациями, при длительном пребывании. От себя не заточишься! …Кстати, кибернетическое понятие обратной связи уходит своими корнями в тот же картезианский автоматизм. К которому в итоге и возвращается Анохин.

Очень часто функцию бернштейновской сенсорной коррекции осуществляет образ, который сам нуждается в «коррекции», поскольку воплощает в себе состояние весьма неопределенного будущего. Н.А. Бернштейн неоднократно фиксировал подобные ситуации в своих исследованиях, хотя и не дал им развернутого объяснения, а П.К. Анохин и вовсе абстрагировался от них.

Кстати, современные последователи Н.А.Бернштейна (Н.В. Коренберг и др.) сконцентрировали внимание на особенностях программирования движений в сфере весьма отдаленного, но все же более или менее определенного будущего. Между тем ими фактически не затрагивались те ограничения, которые делают такое программирование – по крайней мере, в жестком и исчерпывающем виде - неосуществимым, а также биомеханические и психомоторные возможности их преодоления живым существом. Хотя, на мой взгляд, именно в этом – ключевая перспектива развития «психологической физиологии» Н.А. Бернштейна, как назвал ее А.Р. Лурия. Как, впрочем, - и смысл самой концепции Н.А. Бернштейна.

Еще в первой половине 1920-х гг. Н.А. Бернштейн изучал биомеханику удара кузнечной кувалдой. Казалось бы, перед нами – классический пример того самого рутинного акта, совершаемого в буквальном смысле слова «набитой рукой», о котором говорит вышеуказанная аксиома. Но ученый построил циклограмму последовательных вертикальных ударов кувалдой, которая показала нечто иное. Оказалось, что простое движение, даже доведенное до автоматизма, в своих конкретных реализациях всегда неповторимо. В моторном поле (совокупности траекторий движений в пространстве от старта к цели) отсутствуют идентичные, повторяющиеся линии – движение никогда не осуществляется одинаково. Ни специальная киносъемка (ей пользовался Н.А. Бернштейн), ни современные компьютеры не смогли обнаружить у человека таких абсолютно одинаковых движений. Рисунок движений по направлению к цели и обратно при каждом ударе – единственен, как рисунок листа или ладони. Следовательно, движение не воспроизводится, а каждый раз строится заново. А потому и двигательное упражнение это - повторение без повторения. Этот парадоксальный тезис также принадлежит Н.А. Бернштейну, который увидел в подобной уникальности глубочайшее своеобразие живых движений (см. подробнее статью В.П. Зинченко «Интуиция Н.А. Бернштейна: движение – это живое существо» в № 3 журн. «Вопросы психологии» за 1996 г. и др. работы автора, без которых сегодня трудно по-настоящему осознать «значение и смысл» бернштенианской революции в физиологии и психофизиологии). Данные выводы Н.А. Бернештейн развил и обобщил в двух свои замечательных, уже ставших классическими, книгах - «О построении движений» (М., 1947) и «Очерки по физиологии движений и физиологии активности» (М., 1966).

Здесь возникает и более общий вопрос. Физиология активности – историческая альтернатива традиционной физиологии реактивности. Однако, насколько вписывается в нее детище последней – понятие рефлекса? Во всяком случае – на правах базового. Ведь рефлекс в любом случае является формой реагирования. Даже если мы «закольцуем» рефлекторную дугу.

И тут выскажу робкое предположение. В текстах Н.А. Бернштейна имеется ни одно указание на конструктивную, интегративную и регуляторную функцию смысла действия при построении движения. Отсюда вопрос: не попытаться ли поискать замену рефлекторного принципа в смысловом? С точки зрения, Павловского табу на психологические понятия в физиологии, это не просто непозволительно. Речь идет не просто о понятии, а о ключевом объяснительном принципе. Но очень часто наука начинается там, где о ней как таковой не идет речь, как сказал К. Маркс о политической экономии. Маркс начал искать источник происхождения многообразного круга экономических феноменов не в труде, а в сфере обмена его продуктов, за которой стоят совпадения, расхождения, конфликты интересов и целей меняющихся. Что заставило увидеть в обмене зеркало исторически развивающейся природы человека, которую потребовалось вначале понять философски. В итоге получился «Капитал». Он, может быть, и про 19 в. Но большинство последних открытий, удостоенных «Нобелевской премий по экономике» (в кавычках – потому что они присуждаются не Нобелевским комитетом, а Банком Швеции, после того, как завершается Нобелевская неделя), так или иначе затрагивают «природу человека», а не денег, ценных бумаг, технологии получения прибыли и т.д. самих по себе, и сделаны на стыке с различными областями гуманитаристики.

В этом плане существенный прорыв сделан в рамках «антропоцентрической биомеханики», начала которой положили Д.Д. Донской и С.В. Дмитриев – и именно в развитие линии Н.А. Бернштейна. Для понимания смысловой природы любого человеческого движения мало просто разглядеть в «бимомеханике» «психомоторику». Для этого нужно обратиться к его развитым культурным формам, представленным в особой социокультурной практике – спорте и подготовке спортсменов (сюда можно отнести и физическую культуру в собственным слова, культуру танца, ряда традиционных психотехнических практик и т.д.). И не просто обратиться, а по-особому спроектировать ее, задав эти культурные формы как условия не только профессионального, но и личностного роста спортсменов. Что и было сделано Д.Д. Донским, С.В. Дмитриевым, их сотрудниками и последователями.

А для этого спортсменов, уже (и прежде всего) на этапе подготовки необходимо вооружить инструментами рефлексии сложной семиотики движений – моделями, схемами и т.д. Они описаны в книгах и статьях С.В. Дмитриева. Осмысленная моторика, как показал А.В. Запорожец, складывается уже в дошкольном возрасте и определяет, по его словам, «внутреннюю картину движения» ребенка. Проблема в том, что эту картину (туда входят эмоциональная ткань движения, механизмы его проектирования, конструирования и произвольной регуляции, ориентировочно-смысловая основа и мн. др.), нельзя непосредственно увидеть, захронометрировать, фрагментировать. С.В. Дмитриеву удалось сделать смысл движения видимым.

---

На развитие сайта
​