Межуев Вадим МихайловичПубликуется с любезного согласия автора.
К годовщине чехословацких событий
1968 год был годом самого разгара «холодной войны» между двумя общественными системами, во всем противостоявшими друг другу. Каждая из них, претендуя на мировое лидерство, была убеждена в своей исторической правоте, считала, что будущее за нею. Ни одна не сомневалась в прочности и долговечности защищаемого ею режима. Сознание устойчивости этих режимов и рухнуло в том году. Он стал годом глубокого кризиса обоих систем, первый из которых получил название «Пражской весны», бросившей вызов всему социалистическому лагерю, а второй выразился в студенческой революции в Париже, поколебавшей устои сложившегося к тому времени капиталистического общества. Если чешские реформаторы хотели придать социализму «человеческое лицо», повернув его в сторону демократии и рынка, то парижские студенты восстали против бесчеловечности, как они считали, буржуазного общества. Если студенческая молодежь и многие интеллектуалы на Западе резко качнулись влево, то деятели «Пражской весны» явно склонялись к тому, что на официальном языке того времени было названо правым оппортунизмом. В обоих случаях речь шла не о замене одной системы на другую, а о движении каждой из них в сторону большей свободы. Хотя те и другие потерпели поражение («Пражская весна» была подавлена танками, а студенческий бунт задохнулся в серии бессмысленных террористических актов), именно тогда стало очевидным, что ни социализм советского образца, ни капитализм в его промышленно-индустриальной фазе не являют собой образец подлинно свободного и демократического общества.
Интеллектуалы из противоположных лагерей по-разному реагировали на события 1968 года (я имею в виду именно интеллектуалов, а не официальных идеологов). Их отношение к существовавшим в этих странах системам (при всей полярности этих систем) обрело резко негативный, критический характер, что дало о себе знать, в частности, в последующей эволюции социального знания. На Западе оно обрело форму отказа от социологического позитивизма с его абстрактно-теоретическими схемами и построениями (в духе Парсонса) и перехода к мышлению, более чуткому к историческим переменам и изменениям, привело к возникновению постструктурализма и постмодернизма, наряду с поднявшейся волной неомарксизма. Советские же интеллектуалы свое неприятие «реального социализма» маскировали прямо противоположным образом - обращением к западной социологии, в первую очередь англо-американской, с целью противопоставления ее марксизму, историческому материализму, «научному коммунизму». Первые хотели поколебать здание рационально выстроенной социологической теории путем обращения к глубинным структурам исторического и человеческого бытия, вторые стремились противопоставить историческому оптимизму социалистической идеологии, базирующемуся на чистой вере, строго рациональное знание.
Последовавший после разгрома «Пражской весны» период застоя был вызван, прежде всего, страхом власти перед возможностью повторения в том или ином варианте чешских событий. Если мир капитализма после кризиса проделал бурную трансформацию, превратившись из общества индустриального в общество постиндустриальное и информационное, то социализм буксовал на месте, костенея в своем неприятии любого проявления свободной мысли. В итоге вера в возможность обновления социализма сменилась в мыслящей части общества разочарованием в самой идее социализма. Застой разрушил эту веру до конца. В этом причина того, что перестройка, стартовавшая в 1988 г., так быстро сошла с дистанции. Она, если учитывать настроение этой части, пришла слишком поздно. Наиболее активные представители творческой и научной интеллигенции хотели уже не обновления социализма (в духе «Пражской весны»), а его смерти. Поддержав Горбачева в начале его правления, они потому и предпочли ему затем Ельцина, что посчитали его более подходящей фигурой на роль «могильщика социализма». В то время их невозможно было убедить в ошибочности такого выбора, повлекшего за собой все последующее.
Только сегодня, глядя назад, многие из них начинают осознавать, что Ельцин с его антикоммунизмом был человеком прошлого в значительно большей мере, чем Горбачев с его социалистическими убеждениями.P.S. В период путча я был на стороне не Ельцина и, разумеется, не путчистов, а Горбачева. Я и тогда понимал, что поражение Горбачева при любом исходе путча и при всех возможных претензиях к нему закончится поражением демократии в стране. Так оно и случилось. Прошло два года и по Белому дому уже стреляли из танков.
Fb Вадима МежуеваМежуев Вадим Михайлович - доктор философских, наук, профессор, главный научный сотрудник Института философии РАН
На развитие сайта
