Фото автора.Умеет удивить Ольга Юрьевна Васильева. Например, внести «эсхатологический» мотив в образование.
Вот поистине замечательный
пассаж с одной из недавних пресс-конференций – в порядке ответа на стародавний вопрос, в чем корни неумения наших маленьких граждан применять школьные знания в социальной жизни:
У нас миссианские и мессианские всегда идеи, но покрасить у себя заборы, штакетник сделать, чтобы он не валялся, чтобы в луже не купались гуси…Это было и сто лет назад, и двести лет назад. Я думаю, это данность. И с этим надо что-то делать, понимаете?
Первый ответ – уже на вопрос Ольги Юрьевны, - который сам напрашивается: дождаться Мессии, и покуда не совершится Страшный суд, покуда не соберут «ангелы при кончине века… избранных от четырех ветров от края небес до края их» (Мф. 24:31) и «не отделят злых из среды праведных (Мф.13:49), умолить» его покрасить заборы, сладить штакетник (сын плотника и вообще умелый человек, судя и по апокрифическим, и по каноническим жизнеописаниями), ликвидировать лужи. Ведь сколько уйдет на слушания – одному Богу известно.
А пока всем – грешникам и праведникам – придаваться гонениям и страданиям. Ибо мессианство во все времена, внутри разных конфессий возникало в узких религиозных группах, которые испытывали преследования со стороны большинства. Христианское мессианство досталось в наследство от первых римских христиан. Правда, потом христианство укрепилось и разрослось, Рим стал столицей одной из его ветвей, а вера стала распространяться, в том числе, в энергичном формате Крестовых походов. На Западе ожидание Страшного суда утратило первоначальную трепетность и остроту. Но осталось одним из доминирующих в мироощущении восточных христиан.
Что такое «миссианство», я не знаю – похоже, Ольга Юрьевна изобрела его по ходу пресс-конференции. Ей виднее, она – историк. А мы можем только догадываться.
Конечно, моя приземленная гипотеза меркнет в блеске высоких фантазий уважаемой Ольги Юрьевны. Но осмелюсь поделиться.
Россия всегда была не только внешне, но и внутренне закрытой страной. Участково-околоточной страной ограничений и запретов их нарушать – «от столба до столба». Страной, в которой все определяет (буквально) забор. Включая школьную ограду, внутри которой, сколь ни имитируй «большую жизнь», маленькая, местная оказывается не менее, а то и более значимой. Отметка Марии Ивановны, которую ожидают, как Страшного суда, важнее знания, а Мария Ивановна – важнее Архимеда, Дарвина и Менделеева, вместе взятых. А еще важнее –
отношение Марии Ивановны к тебе, с которым она ставит отметку, или даже настроение… Так и учимся с оглядкой на участково-околоточного. И переносим опыт этого учения за другие заборы, если нас соизволят туда пустить. Ведь даже дома родители первым делом требуют дневник, а не обсуждают тригонометрические функции. «Забудьте, чему вас учили в школе», «Чему вас там в университетах учат?» - это уже из-за других заборов. Где свои правила, свои участково-околоточные. Свое местничество и ремесленничество. ЕГЭ – это хорошо, при правильном подходе. Но готовит-то к ЕГЭ Мария Ивановна. С «настроением». Дети, правда, как-то «подхитриваются», в их же терминологии.
В таких условия и возникла давным-давно та модель обучения, где научные понятия превратились из способов решения колоссального разнообразия
жизненных задач и, прежде всего, тех задач, которые не имеют готового решения, в систему предписаний, которые условно, «конвенционально» работают в границах данного забора. Но при этом, по возможности – единых, даже в абстракции от разнообразия самих заборов. Альтернативу этой модели искали и находили подвижники развивающего образования – от А. Дистервега и Ф. Фребеля до Дж. Дьюи и В.В. Давыдова.
К слову, 20 октября этого года отмечалось 160-летие Джона Дьюи. Как философ, американец Дьюи продолжал линию мыслителей Старого Света, подхватывая – как и по-своему Маркс – основной посыл «гносеологического переворота» И. Канта. Смысл переворота: истина не в уме и не в действительности, а в действии, которое «с умом» меняет действительность. Дьюи смотрел на человеческое познание как на процесс действия-делания-конструирования. Немецкие классики, начиная с Канта, по существу, подхватили и усилили мотив Спинозы (Кант, правда, расслышал его у Юма), который докатился лишь «звоном» до конструктивистов ближе к концу XX столетия. Дьюи, как и немцы, поддержал мотив, хотя конструктивизм во многом обязан своим появлением именно ему.
Для образования, которое строится на такой основе, в принципе, не возникает вопроса о «применении знаний на практике». Педагогические идеи Дьюи, в первую очередь, идея «метода проектов», нашли своих продолжателей в Советской России. Ее он посетил в 1928 г., оставив весьма лестные оценки увиденного: «Советская система просвещения не допустила ошибки и не подменила единое образование единообразным». Явный намек на Европу.
По сути дела, Дьюи говорит о том, что сейчас мы называем «вариативностью». И она в советской школе того времени действительно существовала. Более того, Дьюи отмечает, что «проектная идея» в советском образовании была существенно расширена. Советские образовательные проекты, в сравнении с американскими, наполнялись, по его словам, социальной значимостью, и это следует взять на заметку американцам.
Отношение к Дьюи в СССР поменялось в связи с двумя обстоятельствами. Постановление ЦК ВКП (б) от 4 июля 1936 года «О педологических извращениях в системе Наркомпросов» поставило крест на поисках творцов нового образования, во многом опиравшихся на американский опыт, большинство которых попало под репрессии. Это – главное, хотя для сталинских идеологов главным, видимо, было не это. Дьюи принял предложение Льва Троцкого стать почетным председателем Международной комиссии по альтернативному рассмотрению московских процессов 1937–1938 гг. и обвинений в отношении троцкизма. Из «друга СССР» Дьюи превратился в заклятого врага. Его работы были изъяты из библиотек, а разрешенным поводом для упоминания имени могла стать только беспощадная критика. А главное – Россия вовсю обретала статус, даже не околоточного, а лагерного государства.
Тем не менее, ты и теперь многое повторяем вслед за Дьюи.
Нельзя наперед «вышколить» мысль, а потом «заставить» решать ее творческие задачи. «Школа», «дисциплина» мысли – само творчество, в котором обретаются и знания, и умения, опыт в самом широком смысле этого слова. Скажем, такое механическое свойство, как устойчивость кубиков существует само по себе. Ребенок может его установить путем долгих проб. Но лучше всего «удерживает» кубики сила замысла конструкции, которую предстоит построить, сила воображения. Именно в воображении они не должны «рассыпаться». А если рассыпаются на столике - ошибку исправит мышление, ответив на вопрос «почему?». У взрослого человека оно удерживает самолеты налету – не в противоречие закону всемирного тяготения. Попробуйте разорвать здесь знание и умение.
Задавать эталон, образец наперед бессмысленно – он ищется вместе с творческим решением. А действие по образцу часто путают с имитацией действия. Образец, т.е. способ действия, ведь нужно еще выделить – аналитическим трудом, «с умом». А это не всегда возможно – скажем, в силу «возрастных ограничений» (что, например, превосходно продемонстрировано А.В. Запорожцем на материале изучения психомоторики дошкольников).
…Ну, а дисциплина – это не подчинение внешнему диктату, а следствие неукротимого устремления, «одержимости» мысли своим предметом. «Дисциплина - это от креативности» - напишет в 1967 г. Карл Роджерс, не только выдающийся психотерапевт, но и психолог образования.
Широко применять знания может только одержимый глубокой мыслью. А не задержанный в участке. И как результат – в развитии.
Колонка Владимира Кудрявцева в электронной газете "Вести образования"
На развитие сайта
