40 дней мы живем без
Елены Евгеньевны Кравцовой – человека, который, не ведая покоя, вдыхал жизнь в современную психологию и образование.
Сама Лена не отличалась богатырским здоровьем. Разные хвори время от времени посещали ее. Но Лена своей вулканической созидательной энергией, казалось, изгоняла их прочь. Увы, хвори лишь затаивались и копились. И последняя поставила трагическую точку утром 28 марта.
И тут надо вернуться на 4 года назад. Тогда вспыхнул конфликт директора Института психологии им. Л.С. Выготского Е.Е. Кравцовой с руководством РГГУ, в состав которого входил Институт. Дурное дело кого-либо винить персонально. Уже потому что это заведомо бездоказательно. Да и не сам по себе конфликт ускорил уход Лены из Института, а потом - и из жизни. Фактическое уничтожение детища Лены, Института, которому она подарила имя своего великого деда. В год юбилея Выготского.
Точек напряжения в этом конфликте наметилось несколько. Одна из них – сокращение часов на практику. Не на лекции, а на практику – пустяшное, казалось бы, дело. Но именно этот момент оказался принципиальным. Даже если бы руководство университета это понимало и было бы благосклонно к Елене Евгеньевне, то едва ли бы встало на защиту практики. Оптимизация, сокращение бюджетных расходов – во всех университетах, во всей стране. Да, экономим на профессионализме. Да, студенты-психологи, в большинстве случаев, о том, чем живет человек, узнают из учебников психологии, которые порой напоминают анатомические атласы, срисованные с неживых тел, а то и просто выдуманные. Почему здесь нужно делать исключение?
Медицина без клиники (только по препаратам), антропология без «поля» (только по музейным экспонатам), геология без разведки и добычи (только по коллекциям минералов) – психология с «обрезанной» практикой не просто продолжает этот ряд…
Все дело в том, что одна из ключевых методологических идей Льва Семеновича Выготского состояла в следующем: психологическое знание выращивается не в кабинете или лаборатории, а в школьном классе, детсадовской группе, больничной палате, заводскому цеху… которые становятся для психолога и кабинетом, и лабораторией. Там он вместе со смежниками участвует в конструировании – «высокоорганизованной», по выражению Выготского, практики с развивающимся человеком-субъектом в центре, а не описывает наличную, заглядывая в «атлас». В этом Выготский усматривал миссию своей новой психологии в противоположность традиционной.
Скоро будет 100 лет, как он об этом написал в своей работе «Исторический смысл психологического кризиса». С тех пор ничего не изменилось. Кроме одного. Изучать человека и работать с ним «по атласам» обязывают ныне административные регламенты некрократии (термин Эриха Фромма), для которой чем меньше живого, тем меньше затрат на поддержание жизни. Чем меньше продуктивного, тем незаметнее ущербность и никчемность некрократов. Увы – и в когда-то свободных университетских стенах.
Лена любила повторять слова одной из учениц Выготского, наполненные горькой, даже черной, но правдивой иронией: Лев Семенович оказался хитрее - он успел умереть до того, как разгромят сделанное им. Лена не успела и дожила. Конечно, разгромить все сделанное ей сейчас уже невозможно. Погромщики ограничились лишь одним детищем. Но главным и любимым. На Институт, так или иначе, замыкалось все, что сделала и продолжала делать Лена в науке и на практике (в практиках - их диапазон с каждым годом становился шире, разнообразнее и неожиданнее). Все, что смогла бы сделать еще.
А ученый совет университета, где ничем не выдающиеся люди упрекали Лену в том, что она - неважнецкий управленец, раз не сознает, что нет ничего важнее оптимизации, данной нам свыше, и греховнее выноса сора из избы (дело прогремело в СМИ), даже если уровень сора выше уровня крыши избы, я хорошо помню.
Детище Лены и саму Лену убила некрократия. А билась Лена не за «часы», а за дело деда, которое стало ее делом. И остается нашим. Вместе с нашей Леной.
Владимир Кудрявцев
На развитие сайта
