Идеи очень часто вынашиваются удивительно легко. Да и рождаются, не причиняя особой боли их автору, порой - как бы сами собой. Исключая незначительные ушибы в тех случаях, когда озарение сваливается на голову в виде яблока. Иное дело – воплощение. С ним-то, как вписал выдающийся психолог Лев Выготский, и связано то, что в обиходе именуется «муками творчества».
Но так было не всегда. Судя по всему, древние греки не особо озадачивались по поводу столь болезненной для современного человека проблемы материализации идей. Ведь идеи для них имели живую, чувственную, изначально материализованную форму эйдосов, которые резво носились или величественно парили в воздухе. Об эйдосах говорят античные писатели и мыслители, «материалисты» и «идеалисты» - Гомер, Аристотель, Платон, Парменид, Демокрит и др.
Эйдосы, древних греков традиции, – это наружные оболочки вещей, которые отщепляются от них и начинают перемещаться в воздушном пространстве, в итоге попадая в чувствилище (в глаз) человека. Но это – не шкурки вещей. Для большинства представителей античной мысли вполне зримые эйдосы несут в себе нечто абстрактное, выражая незримую сущность вещей. Они скорее напоминают их летающие схемы (роль схем в познании много позднее блестяще раскроет Кант). Кстати, любая схема, начертанная на листке бумаги, - фактически эйдос. Для пущей убедительности листок можно пустить по ветру, и мы получим внешнюю, конечно, аналогию того, что имели в виду древние греки. Именно в качестве носителей и переносчиков сущностей эйдосы поставляют человеку материал для создания не только образов, но и понятий о вещах.
А вот – некоторые ходячие современные метафоры… Идеи носятся в воздухе. Схватывать налету. Полет мысли (фантазии). Идейная атмосфера… Не имели ли когда-то эти выражения или их прототипы буквальный смысл?
В представлениях об эйдосах мы находим первую попытку разъять материальное и идеальное, абстрагировать одно от другого, противопоставить и …заново сблизить, даже отождествить их друг с другом. Силы абстракции античного мифопоэтического мышления хватало на то, чтобы отщепить от материального лишь кусочек материального же (оболочку, эйдос), и, подняв этот кусочек над землей, наделить его свойствами идеального. Ведь даже у Платона мир бестелесных сущностей - идей способен отбрасывать тень в виде совокупности материальных предметов (мир теней). Тень идеи дерева – это все деревья мира: от первой оливы до последнего баобаба, которые могут предоставить вполне реальное укрытие в своей тени изнеможенному путнику. Но только за счет того, что они отвечают идее дерева. Идеи для Платона – не фантомы, не химеры, они обладают высшим индексом реальности. Призрачны как раз вещи. Этот ход Платона в дальнейшем разовьет Гегель…
Но так уж ли неправ был Платон, заметив, что идея «лошадности» значительно более реальна, чем отдельная лошадь, эту идею воплощающая? Ведь, даже если от всех лошадей, которые обитают на нашей планете, останется лишь одна, то она будет не просто последним олицетворением идеи «лошадности», а сама обретет статус этой идеи, статус «эйдоса». Статус «схемы» ржущего парнокопытного с гривой. Пусть только она одна будет попадать под эту «схему» - это не принципиально. Принципиально, что в эту «схему» вписывается любая лошадь: будь то пони или владимирский тяжеловоз. Единичное и всеобщее, материальное и идеальное совпадают. Покуда существует последний из могикан, существует и «могиканство». Но, с другой стороны, сам этот могиканин существует лишь потому, что в нем сохраняется «могиканство», которое не им создано и перешло к нему по наследству от предков. А среди предков был и первый могиканин. Прообраз и первоэйдос всех могикан.
Был ли он сотворен по «образу и подобию» или пришел в мир каким-то иным путем – в данном контексте не столь существенно. Существенно то, что, скорее всего, он умел летать…
2008Блог Владимир Кудрявцев
на mail.ru
На развитие сайта
