на диссертацию И.М. Слободчикова «Теоретико– экспериментальное исследование феномена одиночества личности (на материале подросткового возраста)» представленную на соискание ученой степени доктора психологических наук по специальности 19.00.01 – общая психология, психология личности; история психологии (психологические науки)

Человеческое одиночество многолико. И именно это обстоятельство создало объективную трудность для автора рецензируемого исследования И.М.Слободчикова, которую он - отметим это сразу – сумел успешно преодолеть. Уединение, отчуждение, изоляция – вот понятия близкие понятию одиночества (на них обращает внимание автор в первой главе своей работы), имеющие за собой определенную традицию разработки в психологии и смежных дисциплинах. Они обозначают условия, источники, следствия, проявления одиночества, но не сам по себе этот феномен. Кроме того, содержание этих понятий - весьма неоднородно, включая в себя самые различные, а подчас и полярные модусы человеческого бытия.

Так, за уединением (если не рассматривать его с бытовой точки зрения) стоит свободный интимно-психологический акт, в котором человек так или иначе стремится обрести свою самоидентичность. Уж конструируя свои древние жилища, человек, пусть – в лице общины, не просто укрывался от стихийных сил природы в целях сохранения жизни, продолжения рода и т.п., как это делают животные, строя гнезда и норы. Он создавал пространство для «коллективного» уединения от внешнего мира – условия для первоначальной самоидентификации в качестве родового (пока еще не индивидуального) субъекта.

Ритуализированная организация не только первобытного жилища, но и, скажем, традиционного русского дома – вещественное тому подтверждение. И сегодня национальный проект «Доступное жилье» призван внести свой вклад в решение проблемы самоидентификации значительного слоя российских граждан (без которой невозможно и формирование самого гражданского сознания), а не только улучшения материальных условий их жизни.

Отчуждение – это уже о другом. Не говоря уже о том, что философия, социология, политэкономия, психология смотрят на него с разных высот и с разных сторон. В политэкономической теории К.Маркса отчуждение рассматривалось как результат противостояния человеку его же собственных «сущностных сил» в виде их разнообразных объективаций – в общественных предметах и социальных отношениях людей, в самом ходе человеческой истории. В известных исторических условиях они начинают не только противостоять человеку, но и приобретать самостоятельное существование, подчас таящее угрозу для носителя «сущностных сил». С Марксом можно спорить, но здесь схвачено самое главное: противопоставление «автора» и его «произведения», в котором живет alter ego «автора». А если признать, что таким «произведением» является прежде всего сам субъективный мир человека (по крайней мере, для психолога это наиболее принципиально), то с подобной позицией согласятся не только марксисты, но и экзистенциалисты, и персонологи, и представители гуманистической психологии.

Понятие «изоляция» несет однозначно негативный смысл. Либо это результат насильственного действия общности по отношению к индивиду или группе. Либо акт, предпринимаемый самим человеком, но не по доброй воле, а под диктатом жизненных обстоятельств или собственных представлений о них (самоизоляция).

Очевидно, что во всех этих случаях одиночество будет проживаться и переживаться по-разному. Возможен ли, объяснительный принцип, который позволяет воедино свести различные модусы человеческого одиночества, не утрачивая при этом их глубокого своеобразия?

Ответ на этот вопрос мы находим в исследовании И.М.Слободчикова – исследовании по-настоящему «прорывном», задающим новый уровень понимания феноменов личностного бытия (personal being – термин Р.Харре) человека. Чем же характеризуется этот уровень понимания, как он представлен в работе? Обратимся к ее ключевым позициям.

Переживание одиночества как атрибут человеческой личности, критерий личностной зрелости и условие личностного роста. Феномен одиночества многомерен не только в ракурсе своих проявлений. В состав этого феномена входит и особый онтологический статус - реальное состояние человека, и способ проживания одиночества, и форма переживания его и его последствий. Очевидно, что все названные аспекты затрагивают интересы психологии. Но что для психолога может претендовать на роль центрального, формообразующего компонентом феномена одиночества? Компонента, который в действительности конституирует его самобытную целостность.

В ряде работ указывается на аффективную природу феномена одиночества, т.е. делается попытка описать данный феномен как специфическую эмоцию или точнее – аффективный комплекс. «Аффективный мотив» действительно присущ одиночеству. Но является ли он его лейтмотивом? Нет, - отвечает И.М.Слободчиков, - какие бы своеобразные эмоции не переживал человек в состоянии одиночества, в какие бы сложные комплексы они не организовывались, это не раскрывает сути исследуемого феномена, хотя и приближает нас к ней. Слово «переживал» выделено курсивом не случайно – оно ключевое. С точки зрения автора, именно переживание одиночества определяет и то, как человек его проживает в реальности, какими последствиями (порой – долгосрочными) оно оборачивается. На первый взгляд, такое решение создает впечатление «первозданной простоты» в духе классической «психологии сознание». Однако все зависит от того, какое значение вкладывать в понятие «переживание». Для традиционной психологии переживание – это лишь «сложная» эмоция, продукт эволюционного усложнения более простых аффектов. Не дань ли этому звучит в указаниях на эмоциональную природу одиночества? Кстати, консультативная и терапевтическая работа, имплицитно опирающаяся на подобные постулаты, как правило, сводится к «деконструкции» переживаний, разложению «сложных эмоций» на простые аффекты, и помощи клиенту в осознании их причин, которые легко поддаются выявлению. Консультант и терапевт как бы пытаются внушить клиенту: «Не надо усложнять жизнь, все значительно проще! Это не стоит ваших переживаний». А если стоит?

Если только переживание и позволяет справиться с возникшими психологическими проблемами, а человеку навязывают иллюзию в виде «простых моделей жизни»?
С точки зрения теории Л.С.Выготского, на которую опирается диссертант, переживание и призвано выполнить эту функцию. Для Выготского переживание в его развитой форме – это способ продуктивной смысловой «работы» человека с содержанием своего субъективного мира, в ходе которой этот мир становится не только «объектом управления», но также предметом и продуктом его творчества.

Именно таково, согласно И.М.Слободчикову, переживание одиночества. В соответствии с логикой Выготского, автор рассматривает прежде всего его развитую форму, в которой оно предстает как интеллектуализированное переживание, как проявление максимального единства «аффекта и интеллекта» (еще один мотив критического отношения автора к «аффективной редукции» переживания). Это и есть то, что позволяет ему квалифицировать переживание одиночества в качестве личностного феномена. И не просто феномена, но и атрибута личности, критерия личностной зрелости и необходимого условия личностного роста. Так, по его мнению, «с взаимовлиянием «рефлексия – переживание одиночества» связана значительная часть механизма взросления» (Автореферат, с. 20).

В обыденном сознании слово «одиночество» очень часто ассоциируется со словами «драма» и даже «трагедия». Многие негативные формы переживания (следовательно, и проживания) одиночества действительно лежат на поверхности, когда человек «замыкается», «выпадает из общества», «уходит от мира», а иногда совершает и добровольные попытки ухода из жизни. Сложнее дело обстоит с так называемым «внутренним одиночеством» на фоне, казалось бы, наполненной событиями жизни и богатства «межличностных отношений», которое давно занимает внимание философов, психологов, психотерапевтов. Но и в первом, и во втором случае на передний план выступают негативные проявления одиночества. Даже если в них усматривается высшее благо, как это делали экзистенциалисты. Предтеча экзистенциализма Серен Киркегор в своем эссе с характерным названием «Несчастнейший» писал: «Моя скорбь – мой рыцарский замок».

И.М.Слободчиков не обсуждает дилеммы: «одиночество – это благо или наказание?». С его точки зрения, это - неизбежный пункт на пути становления человека личностью. Человеку мало просто оказаться в ситуации одиночества, мало ее просто прожить, ее нужно еще и пережить. А пере-живание – это всегда духовное усилие над собой или попытка такого усилия. Там, где эта попытка оказывается неудачной или (и) незрелой мы сталкиваемся с внеинтеллектуализированными (неотрефлексированными), по квалификации автора, формами переживания одиночества, которые создают внутреннюю блокаду для дальнейшего личностного роста. В исследовании зафиксировано наличие целого спектра таких форм. Снять эту блокаду позволяет, в частности, особая система коррекционно-тренинговой работы, которую предлагает автор. Ее задача не в том, чтобы вывести человека (подростка) из состояния одиночества, а в том, чтобы придать его переживанию культурную форму. Ту форму, в которой совершается личностный рост, в которой происходит становление самосознания, рефлексия, формирование Я-концепции. Все это, по мнению диссертанта, - результаты продуктивного переживания одиночества, которые, в свою очередь, затем начинают определять его характер, направленность и последствия. В работе показано что, оно (как и внеинтеллектуализированное переживание) может быть точечным (реактивным) - возникающим по случаю, дискретным – испытываемым от раза к разу, наконец, непрерывным, хроническим. Но в любом варианте без него не представима картина личностного роста.

Таким образом, переживание одиночества (в развитом виде) – это «переживание переживаний», в том числе - форма преобразования частных, ситуативных аффектов в некий вершинный «аффективно-смысловой комплекс» (Л.С.Выготский), задающий меру переживания и выражения бесконечно многообразных человеческих чувств. Так же, как катарсис в «Поэтике» Аристотеля и «Психологии искусства» Выготского. Вероятно, в ряд подобных вершинных переживаний – выразителей высшего тождества аффекта и интеллекта - можно было бы поставить также Аристотелево удивление, озарение (инсайт), вдохновение, воодушевление, экстаз…

Продуктивно пережив одиночество человек, вероятно, субъективно испытывает состояние, близкое к тому же катарсису, а объективно – как ребенок в игре у Л.С.Выготского – «становится на голову выше себя». Продуктивное переживание одиночества – это что-то вроде внутренней инициации, итогом становится рождение нового образа Я. Парадоксально, но одиночество совершенно необходимо для того, чтобы человек смог идентифицировать себя и свой субъективный мир с более широким, в пределе – глобальным миром. Это подтверждает исторический опыт духовных практик – отшельничества, затворничества, медитации, «сомати» и др. Но то же самое, как отмечает автор, мы обнаруживаем в подростковом стремлении, выделив себя из мира, одновременно найти в нем свое уникальное место, а значит, идентифицировать себя с ним (гл. 5). В феномене одиночества и его переживания проступает диалектика трех понятий: «единство с миром», «внутреннее единство Я», «единственность (уникальность) Я». В продуктивно переживаемом состоянии одиночества сознанию отчетливо предстает второе и третье, что, в свою очередь, открывает путь к осознанию первого. Это напоминает то, что испытали американские астронавты Н. Армстронг и Э. Олдрин, которые впервые высадились на Луну, временно оказавшись в ситуации «глобальной» изоляции от человечества (экстремальная модель состояния одиночества!). Как они признались сами, их поразила не картина лунной поверхности, а вид родной Земли на фоне беспредельных космических далей – такой компактной и единой. Кстати, у рок-музыканта и поэта Юрия Шевчука есть интересный неологизм – «единочество»…
Для того, чтобы идентифицироваться с «глобальным миром», человеку подчас приходится вырваться из круга повседневных человеческих связей, особенно, если они уже перестали быть для него проводниками энергии духовной жизни и духовного роста. И человек ищет выход в спасительном одиночестве.

И я бежал из ледяного плена,
Мне было мало на земле тепла.
Но я не сдался, я - солдат Вселенной
В мировой войне добра и зла…
Алексей Романов

Если же человек остается в кругу исчерпавших себя человеческих связей он начинает переживать то, что называют «одиночеством в толпе».

Переживание одиночества позволяет человеку актуализировать в себе особую ментальную инстанцию, которую Дж.Г.Мид обозначил термином «обобщенный Другой». Эта инстанция формируется еще в детском возрасте, и значительная роль в ее формировании принадлежит воображению. Ведь воображение, по словам Э.В.Ильенкова, это умение смотреть на себя, на то, что и как мы делаем, с позиций других людей, не подставляя себя на место каждого из них, т.е. в пределе – с позиций всего человеческого рода, «глазами» «обобщенного другого». Связь воображения с переживанием одиночества – несомненна и представляет собой возможный предмет дальнейших исследований в данной области. Воображение наполняет переживание одиночества смыслом – смыслом «обращения» (Ф.Т.Михайлов) к другим людям, человечеству в целом. В том числе – обращения за помощью в решении своих уникальных психологических проблем. И эта помощь – опять-таки благодаря воображению – приходит, причем, помощь более эффективная, чем та, которую могла бы придти из рук отдельного человека. Субъективно это может восприниматься как интуитивное прозрение, «озарение». В ситуации продуктивно переживаемого и проживаемого одиночества «обобщенный Другой» начинает дифференцированно выполнять функции внутреннего Партнера (содействие), Хозяина и Контролера – «царя в голове» (произвольность), Вдохновителя (эмоциональная поддержка), Собеседника (внутренняя речь), Единомышленника (рефлексия), Высшего Судьи (совесть), Соавтора (творчество) и др. Это исключает возможность негативного варианта переживания и проживания одиночества, когда человек «уходя от мира в себя», испытывает еще большую пустоту и безысходность. Напротив, продуктивное переживание одиночества, «усиленное» потенциалом человеческого воображения, ведет к открытию terra incognita собственного Я, с «территории» которой перед человеком предстает сфера новых жизненных смыслы и перспектив.

Таким образом, в ходе продуктивного переживания одиночества человек, «эмансипируясь» от отдельных индивидов, лишь теснее и глубже интегрируется в человеческую общность, определяя в ней свое уникальное и неповторимое место. Об этом же писал Д.Б.Эльконин, анализируя тенденцию автономии в детском развитии. Он считал, что каждый шаг отделения ребенка от взрослого, противопоставления первого второго (например, в ситуации возрастных кризисов, спутником которых, заметим, является все то же переживание одиночества) выражает потребность ребенка жить общей жизнью со взрослым, приближает его к границе мира взрослых.

В связи с этим отметим исключительную эвристичность идеи И.М.Слободчикова о том, что переживание одиночества выполняет функцию регуляции коммуникации (гл. 4). «…Мы говорим о том, что индивид с позиции собственного понимания трансформирует переживания одиночества в ту ситуацию, которую создает, привнося собственное индивидное одиночество в ситуацию социального контакта и соотнося его с одиночеством другого, он проверяет тем самым себя, другого, а так же устойчивость (стабильность) самой ситуации общения. Таким образом, одиночество являясь регулятором общения одновременно выполняет функцию контроля субъектной значимости. С этой позиции, субъект будет для другого значимым при условии, что в его обществе переживание одиночества не актуализируется, а негативные аспекты одиночества не проявляется» (Автореферат, с. 23).

В свете этого закономерен и вывод о том, что переживание одиночества более значимо для мальчиков, чем для девочек (гл. 5). Девочки - существа более «общественные». Они прочнее укоренены в семейной общности, поскольку сознательно или не очень мамы воспитывают в них «хранительниц домашнего очага». Позднее, пытаясь справиться с негативом одиночества женщины «уходят в семью», а мужчины «уходят в себя» или «на строну» (фиктивный способ преодоления негативного переживания одиночества).

Генетический подход к исследованию феномена одиночества личности. Работа И.М.Слободчикова является общепсихологической. И как таковая она заставляет вспомнить слова Л.С.Выготского о том, что подлинная общая психология возможна лишь как психология развития. Идея развития реализуется в диссертации последовательно и разнопланово.

Так, в гл. 4 автор раскрывает «анатомию переживания одиночества». Вместе с тем уже структурная характеристика этого переживания позволяет первоначально проследить его генез. Его структура, по мнению автора такова: «Первичная реакция (термин, конечно, не самый удачный –

Владимир Кудрявцев

) одиночества (в виде ощущения дискомфорта на фоне психотравмирующей ситуации) – оформление переживания, его интеллектуализация – процесс проживания специфического переживания (состояние одиночества) – следствия интеллектуального переживания» (Автореферат, с. 22).

В этой же главе раскрывается возрастная динамика переживания одиночества, которое, по удачному выражению автора «растет» с ребенком. И.М.Слободчиков не ограничивается констатацией факта этого «роста», но и указывает его общее направление: «По мере взросления одиночество приобретает характер не просто самостоятельного, но значимого переживания, все более расширяя свои границы, усложняя собственное содержание, повышая качество его проявления» (Там же, с. 27).

Среди бесспорных достоинств диссертации можно назвать четкое следование принципам возрастного подхода, что для общепсихологической работы – большая редкость, даже если она делается на качественно своеобразной возрастной выборке.

Переживание одиночества как одно из центральных психических новообразований подросткового возраста. Сказанное выше дает основание специалисту по общей психологии И.М.Слободчикову вторгнуться в одно из самых дискуссионных полей современной возрастной психологии – психологию подростка. Надо сказать, что диссертант весьма осторожно отмечает «особую значимость» переживания одиночества для подростка. Тем не менее, из его работы вытекает, на мой взгляд, более радикальный вывод: переживание одиночества выступает основным психическим новообразованием подростничества, а подростковый период – сензитивным периодом его развития. Ранее выделенные новообразования подросткового возраста – «чувство взрослости» (Д.Б.Эльконин), самосознание (В.В.Давыдов) невозможны вне опыта продуктивного переживания и проживания одиночества. К такому заключению подводят не только теоретические посылки диссертанта, но и богатый эмпирический материал, полученный на выборке 760 чел. с использованием комплекса методик, а также авторский опыт построения и реализации методик коррекционно-тренинговой работы.

Подкрепляя свои доводы ссылкой на Л.С.Выготского, автор связывает значительную роль переживания одиночества в жизни подростка со свойственной ему обращенностью на внутренний мир, бурным ростом самосознания и интенсивным развитием рефлексии, стремлением к самопознанию, личной и личностной автономией. Это – так, но нуждается, на наш взгляд, в дополнении характеристикой социальной ситуации развития современного подростка. А она может быть выражена в одном словосочетании - социальное одиночество. То, что подростничество как возрастная формация «предоставлено самому себе», - это нормально. Проблема в другом: в последние 10-15 лет (если брать реалии российской жизни) взрослое сообщество сняло с себя ответственность за создание условий для оптимального проживания и переживания подростковых кризисов (как показывают новейшие исследования, подростковый кризис – не один, их несколько), в том числе – того, что И.М.Слободчиков называет «кризисом одиночества» (гл. 4).

Раньше такие условия предоставляла школа в виде системы «общественно значимых деятельностей» (при всей идеологизированности и заорганизованности этой системы подростки находили способы самореализации в них), дворовая компания с ее романтической «аурой», даже семья, взрослые члены которой пытались вникнуть в проблемы подростка. Сейчас подростки вынуждены разрешать свой «кризис одиночества», форсированно вливаясь в не специфические для них псевдовзрослые формы жизни. Исчезла даже подростковая субкультура двора, осталась одна «улица» с магазинами и игровыми автоматами, компьютерными клубами и автостоянками, подворотнями и подъездами. Мировая паутина, в которой столько времени проводят подростки, также рассчитана на людей «неопределенного возраста». На первый взгляд, кажется, что дистанция между подростковым и взрослым сообществами сегодня сократилась. Но откуда тогда социальная инфантильность подростков начала XXI столетия на фоне подчас высоких показателей психического развития (уровня интеллекта, компетентности и т.д.)? Корень этого явления – в отсутствии объективных возможностей для интеллектуализации базисных переживаний подростка, прежде всего – переживания одиночества. Причем, последнее принимает предельно негативную форму - форму одиночества подростков, растворенных, прозябающих и никому не нужных в «толпе» взрослых. Если к этому добавить инфантилизм самих нынешних взрослых, то ситуация приобретет еще более драматичный вид.
Но она – не безысходна. В этом плане система коррекционно-тренинговой работы с подростками, которую создал И.М.Слободчиков, помимо всего прочего, являет нам образец позиции ответственного взрослого в социальной ситуации развития современного подростка.
В диссертации мы встретим и другие удачные решения, остановиться на которых не позволяет и без того превышенный объем отзыва официального оппонента.

И.М.Слободчиков формулирует проблемы своего исследования остро и дискуссионно, что является нормальным для соискателя ученой степени доктора наук в любой области. С этим, а не с какими-то формальными недочетами связаны те замечания и вопросы, которые возникли у меня по ходу ознакомления с текстом диссертации и автореферата. Остановлюсь на них.

1. Вызывает сомнение противопоставление категорий рефлексии и деятельности (Автореферат, с. 3). Оно идет вразрез с установками классической рационалистической европейской философии. Разумеется, эти установки должны подвергаться переосмыслению, в том числе – критическому. Но это требует особой теоретической аргументации, которая в работе отсутствует. Автор, правда, предусмотрительно отмечает, что понятие рефлексии дополняет понятие деятельности. Как? в чем? – остается загадкой. Да и вообще, можно ли рассматривать данные понятия как эквиваленты?

Принято считать (и я с этим согласен), что рефлексия – это то, что заполняет лакуну, разрыв в плавном и размеренном течении деятельности, когда она наталкивается на существенное препятствие. Простейший пример: на своем пути я встречаю реку. Характер внешнего затруднения мне ясен и не вызывает вопросов. Вопрос вызывает другое: что я могу сделать? Иначе, здесь я обращаюсь к себе и своим возможностям. Именно возникшая преграда, как писал Э.В.Ильенков, вызывает необходимость в «размышлении» (читай: рефлексии) – внешне никак не выраженном действии, которое нацелено на принципиальную реорганизацию схемы моей деятельности. И лишь с опорой на результаты своего «размышления» я «возвращаюсь не землю» и начинаю во внешних условиях искать материал для строительства плота или моста, либо просто переплываю реку, если это соответствует моим возможностям.

А в ситуации «размышления» я остаюсь один на один с собой (хотя бы кратковременно, если речь идет о коллективном действии), оно требует того самого одиночества, изучению которого посвятил свою работу И.М.Слободчиков. Рефлексия – в качестве момента деятельности! - предполагает одиночество, а вовсе не абстрактная ситуация «предоставления человека самому себе», как пишет автор, «вынужденно обращает внимание на свой внутренний мир», а уж, тем более, - «на основания своей деятельности и поступков». Ведь будучи «предоставленными сами себе», мы порой делаем много такого, о чем нас потом заставляет сожалеть уже рефлексия «заднего ума».

Кстати, указывая на не сводимость рефлексии к деятельным формам человеческой жизни, автор, парадоксальным (с точки зрения его логики), объявляет переживание… деятельностью «по перестройке психического мира», приписывая эту трактовку Л.С.Выготскому. Возможно, мы имеем дело с простой терминологической небрежностью. Но в контексте обоснования теоретических позиций автора такая небрежность непростительна. Не говоря уже о том, что Выготский, не работавший в категориях деятельностного подхода, усматривал в переживании механизм, способ освоения и изменения человеком своей субъективности, но никак не деятельность.

2. Во втором положении, выносимом на защиту, читаем: «Более раннее переживание одиночества, связанное с условиями жизнедеятельности человека, ведущими к появлению особо развитой рефлексии (выделено мной. –

Владимир Кудрявцев

) может привести к нежелательным последствиям». В выводе 11 эта формулировка несколько скорректирована: там речь идет о «преждевременно развитой рефлексии». К сожалению, автор так и не пояснил, в чем состоит это «особое» или «преждевременное» развитие рефлексии. Можно предположить, что никакое форсированное развитие рефлексии – я имею в виду ту ее форму, которую не очень удачно называют «личностной», и которую, видимо, имеет в виду И.М.Слободчиков - в принципе невозможно. Невозможно это по той простой причине, что развитая рефлексия такого типа всегда опирается на достаточно богатый жизненный опыт. Даже для развития учебной рефлексии, как показывают исследования школы В.В.Давыдова, ребенку мало лишь научиться решать учебные задачи. Ее источник – в опыте личностного проживания и переживания (не разового!) ребенком ситуаций специфического социального взаимодействия с учителем и другими учащимися. Более того, вне этого опыта у ребенка не возникает и сама способность решать учебные задачи.

На самом деле то, что автор называет «развитой рефлексией» является, скорее, псевдорефлексией. Правда, в некоторых случаях И.М.Слободчиков предпочитает говорить о «гиперрефлексии», но ясности в дело это не вносит. Склонность к «самокопанию» и «самоедству» присуща подростковому возрасту. Однако это в какой-то мере - даже антипод рефлексии, форма компенсации недоразвития сферы интеллектуализированных переживаний, участвующих в построении реалистического образа Я. «Самокопание» и «самоедство» - фиктивный способ разрешения подростком своих плохо отрефлексированных, смысловые источники которых остаются скрытыми для подростка. Принимая обостренную форму, склонность к ним может служить свидетельством того же нейротизма, но никак не развитой рефлексии.

Эта проблема встала перед диссертантом во весь рост, когда он приступил к разработке и реализации своих коррекционно-тренинновых программ, направленных на оптимизацию переживания одиночества и его последствий. Он утверждает, что цель работы с одной из групп подростков «состояла в снижении уровня развития рефлексии, которая носила у них характер гиперрефлексии», правда с оговоркой – «в контексте коммуникативной активности, интеллектуальной и творческой продуктивности (фактически – формирование ситуации интеллектуального, коммуникативного и творческого переноса)» (Автореферат, с. 43-44).

Оговорка – не очень внятная и определенная и, честно говоря, я вначале не очень понял ее смысл. Но далее обнаружил формулировку (она вошла и в вывод 17), которая вносит ясность в авторское видение проблемы как таковой: если в одних случаях коррекционная работа должна быть нацелена на развитие рефлексии, то в других – на сбалансированность общения и рефлексии, отсутствие чего и ведет к возникновению «псевдорефлексии». Таким образом, мое замечание снимается по существу, но остается справедливым по отношению к той терминологии, которую использует автор.

3. Тезис о том, что переживание одиночества является типичным состоянием в подростковом возрасте (Автореферат, с. 10), представляется несколько категоричным. Мотивировка тезиса ясна: диссертант стремится лишний раз подчеркнуть его значимость для подростка. Но, думаю, что понимание переживания одиночества как психического новообразования подросткового возраста, а самого подростничества – как сензитивного периода для развития этого переживания, которое имплицировано в работе, более адекватно характеризует его статус в жизни подростка.

4. В некоторых местах текст диссертации нуждается в редакторе, который не допустил бы в нем присутствия таких терминологических конструкций (цитирую по автореферату), как «комплекс психоэмоциональных ощущений и аффектов» (с. 19), «когнитивно-познавательная сфера личности» (с. 28), «процесс адаптации и приспособления» (там же).

5. И самое главное. Диссертант настойчиво проводит мысль о том, что переживание одиночества обеспечивают адаптацию человека к тем или иным жизненным ситуациям. На мой взгляд, термин «адаптация» - вообще не из лексикона психологии личности. Но даже, если признать эту точку зрения дискуссионной, диссертант все равно противоречит своей исходной интенции. А она состоит в попытке осмыслить переживание одиночества как механизм овладения человеком жизненной ситуацией и самим собой в ней, путь изменения ситуация и самоизменения, который лежит через «интеллектуализацию переживания». В этом – и основной результат новаторских поисков И.М.Слободчикова, определяющий их значимость для современной психологии личности.

Автореферат и публикации автора соответствуют содержанию диссертации. Работа И.М.Слободчикова, который сумел обозначить и освоить принципиально новую проблемную область на территории психологических исследований личности, отвечает требованиям ВАК РФ, предъявляемым к докторским диссертациям по психологии. Его автор, несомненно, достоин присуждения ему искомой ученой степени доктора психологических наук по специальности 19.00.01 - общая психология; психология личности; история психологии (психологические науки).

Официальный оппонент
доктор психологических наук,
профессор
В.Т.Кудрявцев
12.12.2006

---

На развитие сайта
​