В.Т.Кудрявцев

ФЕЛИКС МИХАЙЛОВ:

ЖИВОТВОРНАЯ СИЛА АФФЕКТИВНОЙ МЫСЛИ

Подготовлено для специального номера журнала “Russian and East European Psychology”, посвященного 75-летию Ф.Т.Михайлова

Ф.Т.Михайлов и В.Т.Кудрявцев

На заседании Московского семинара по культурно-исторической психологии, посвященном 75-летию Ф.Т.Михайлова (РГГУ, 14 апреля 2005 г.)

12 апреля 2005 г., в очередную годовщину первого полета Человека в Космос, отметил свой 75-летний юбилей Человек, который всю свою жизнь посвятил освоению космических далей человеческого Духа. Для которого глубины и вершины Духа были всегда равнодоступны, потому что, по существу, совпадали друг с другом… Феликс Трофимович Михайлов - академик Российской академии образования, доктор философских наук, профессор, главный научный сотрудник Института философии Российской академии наук, заведующий кафедрой философии и культурологии Российского государственного медицинского университета. Один из ведущих психологов-теоретиков наступившего XXI столетия, продолжатель традиций отечественной «философской психологии», представленной именами Л.С.Выготского, С.Л.Рубинштейна, А.Н.Леонтьева, Э.В.Ильенкова, В.В.Давыдова, В.С.Библера, Я.А.Пономарева, А.В.Брушлинского.

Каждая из книг Ф.Т.Михайлова – «Загадка человеческого Я» (1964, 1976), «Общественное сознание и самосознание индивида» (1990), «Избранное» (2001), «Самоопределение культуры» (2003) – содержит попытку осмысления и конструирования «предельных оснований» нашего мышления о духе и душе, сознании и самосознании, культуре и истории, нашего мышления о самом мышлении. Работы Ф.Т.Михайлова очень «методологичны» в самом точном смысле этого слова. Они оказали и продолжают оказывать огромное влияние (быть может, больше косвенное, но от этого не менее мощное) на мировоззрение, в частности, отечественных психологов. Однако назвать их автора «методологом», т.е. специалистом специфической и при том весьма узкой профессиональной квалификации, означало бы погрешить против истины. Творчество Феликса Трофимовича посвящено человеку и способам его познания как таковым.

Нельзя не упомянуть и о коллективной монографии «Философско-психологические проблемы образования» (1981), подготовленной под руководством и при участии В.В.Давыдова и Ф.Т.Михайлова группой философов и теоретиков-психологов, созданной в «золотые давыдовские годы» в Институте общей и педагогической психологии АПН СССР (ныне – Психологический институт РАО). Дело в том, что она во многом предвосхитила, а точнее – создала идейную почву для той «революции» в российском педагогическом сознании, которая произошла десятилетием позже, уже на волне «перестройки». Закономерна и судьба этой книги, о которой рассказывает сам Феликс Трофимович: «При обсуждении рукописи книги на специально созданной комиссии расплакалась (это буквально) одна женщина из Питера – между прочим, академик. «Я не позволю издеваться над советской педагогикой!». Решение комиссии: книгу сократить, членам академии на неё не ссылаться. При издании книги ее текст сократили в три раза!». В 1994 г. В.В.Давыдов переиздал эту монографию, но, к сожалению, в том же «усеченном» виде.

«Соль» философии и квинтэссенция философской, теоретической психологии Ф.Т.Михайлова – едина, ибо, как исторически, так и логически, неразделимы для него эти две формы рефлексии человеческого духа, человеческой культуры. Она - в идее смыслопорождающего обращения (вести-речи-посыла) к миру другого человека с надеждой на добрый, умный, эстетически выразительный и непременно искренний, подлинный (буквально: оригинальный творчески) отклик. В этом аффективно насыщенном, экспрессивном обращении-посыле целостная конструкция нашей субъективной реальности не просто объективируется, но каждый раз заново строится, реорганизуется по его законам. Именно в логике таких обращений творится история человеческой культуры. А мы по-прежнему (раньше в духе превратно понятого марксизма, сейчас в духе пресловутого «постмодернизма») почитаем высшей добродетелью трактовать культуру как нечто безличное, безадресное и деавторизованное. Разумеется, эти обращения с необходимостью принимают каноническую форму в виде норм нравственности, научности, эстетических идеалов и т.д., кристаллизуясь в творениях культуры – научных текстах, произведениях искусства, технических изобретениях и т.д., но при этом никогда не утрачивают своей первозданности, и непосредственности (по словам Феликса Трофимовича, «душа не знает посредников»). Именно в качестве их содержания получают живой смысл универсальные меры Мыслимого - всеобщие категории нашего мышления (бытие, противоречие, развитие и др.), а значит, оживает и та общемировая реальность, которую данные категории теоретически выражают.

Даже математико-логические правила исчисления высказываний, не говоря уже о схемах интенциональной логики Франца Брентано, как, впрочем, и все, что человечество успело самым наитщательнейшим образом формализовать, несет в себе мощный заряд таких обращений. Более того, в этом в принципе «не алгоритмизируемом» заряде – код к расшифровке любых алгоритмов точного научного знания.

Культура, по Ф.Т.Михайлову, говорит на языке обращений, живого тождества аффекта и интеллекта, а значит – и на языке психологии. В логике его работ, продолжающих логику концепции Л.С.Выготского, аффективная мысль как атрибут жизни и есть собственный предмет психологии. Этим Ф.Т.Михайлов фактически определяет и место нашей науки в культуре, включая исторически развивающуюся систему научного знания – место, которое психология все никак не решается занять по причине традиционных комплексов «провинциализма» и изоляционизма психологов. Для того чтобы избавиться от этих комплексов, прежде всего необходимо предать исторической утилизации «догмат буфера». Имеются в виду ходячее представление о психологии как науки, занимающей некое пограничное положение между гуманитарным и естественнонаучным знанием. На деле же это означает примерно следующее. Психология уже не может описывать свой предмет в строго формализуемой естественнонаучной логике конечных определений телесного бытия. Вместе с тем она еще не поднялась (и в принципе не способна подняться) до уровня философского и общегуманитарного постижения тяготеющих к бесконечности устремлений человеческого духа, тех событий, что разворачиваются в эмпиреях мировой истории, в глобальном пространстве всемирной культуры. Психологам доступна лишь та «часть» («муляж») культуры, которая вмещается в границы зоны ближайшего развития, а ее историческое происхождение и суть, по большей части, лишь декларируется. Мы до сих пор принимаем психологию «карлика на плечах гиганта» за единственно возможную модель человеческой психологии, а многомерный способ бытия человека в Универсуме культуры продолжаем описывать в терминах абстрактной «ученической» оппозиции «социализация – индивидуализация». Так и возникают маргинальные комплексы психологов. Однако не пора ли определиться? Тем более, этот шанс нам дают работы Ф.Т.Михайлова.

В контексте размышлений их автора психология человека предстает единственной и уникальной в своем роде гуманитарной наукой о живом, наукой, непосредственно изучающей продуктивную форму живого. Разумеется, и история, и социология, и экономика имеют дело с живыми процессами и их результатами – с исторической, социальной, экономической и т.д. жизнью человека и человечества и ее предметными воплощениями. Но они всецело рассматривают живое сквозь призму его артефактов (М.Коул) и артеактов (В.П.Зинченко), законно абстрагируясь от анализа механизмов целесообразной и произвольной формообразующей активности человеческого живого, которая порождает первые и обеспечивает вторые. Это – предметное поле психологии. И в первую очередь психология призвана ответить на фундаментальный вопрос, который ставит перед семейством наук о человеке Ф.Т.Михайлов: как возможна субъективная мотивация (детерминация) всех значимых проявлений человеческой жизни о всем диапазоне этих проявлений? Ведь вне и помимо этого никакая объективно-историческая необходимость, никакой природно-экологический «фон», никакой биогенетический, органический фактор не сможет стать ее смыслообразующим доминантой и детерминантой, феноменом человеческой жизни в подлинном смысле слова. Вопрос Ф.Т.Михайлова о характере детерминации жизни Homo sapiens, жизни того мира, который он создает в содействии с себе подобными, - почти шекспировский: «Что ему Гекуба? Что он Гекубе?». Ответ на него обретается лишь в «смыслонесущем» (по выражению Ф.Т.Михайлова) обращении человека к миру, к другим людям, к самому себе. Причем, это «к самому себе» является, по Ф.Т.Михайлову, не чем-то производным, вторичным и «интериоризованным», а первичным и исходным. Поэтому в основе человеческого отношения лежит самоотношение, в основе сознания – самосознание, в основе развития – саморазвитие, а не наоборот, как подсказывает здравый смысл и озвучивающая его традиционная, «школьная» наука. К тому же перед нами не три это разные формы обращения, а одна - единая и целая.

Уже младенец лишь постольку осваивает окружающий мир, поскольку изначально авторизует его на собственный неповторимый лад, активно используя для этого богатый ресурс возможностей близкого взрослого, к которому он инициативно обращается за практической помощью. Но принимает он ее весьма избирательно - настолько, насколько она носит характер живой эмоциональной поддержки, наполненного смыслом ответного, адресного «послания». Благодаря этому у ребенка возникает чувство «базисного доверия к миру» (Эрик Эриксон), определяющее все дальнейшие шаги в его освоении. Согласно Ф.Т.Михайлову, механизм построения инициативного обращения - это «клеточный» механизм психического развития, точнее – личностного роста человека. Это блестяще продемонстрировано им на материале анализа работ школы М.И.Лисиной, посвященных раннему онтогенезу. Отсюда – изначальная креативность человеческой психики, ее животворная сила, которая отнюдь не исчерпывается специальными интересами психосоматики.

Как жаль, что многие взрослые утрачивают дар обращаться и слышать чужие обращения, с детства присущий каждому дар воображения. Многие, но только не Феликс Трофимович! Не случайно, давний и ревностный оппонент В.В.Давыдова и Ф.Т.Михайлова Наталья Александровна Менчинская (по рассказу Василия Васильевича) на ученом совете однажды воскликнула: «Феликс, когда ты говоришь, я тебе верю!».

Философское, научное, человеческое кредо Феликса Трофимовича лучше всего выражено в его собственных словах:

«Уникальная способность человека к целесообразно произвольным, действиям, обращённым к сочувствию других людей с надеждой на взаимопонимание, к свободному со-бытию с ними как к бытию добра, бытию нравственному – вот начало и высшая ценность человеческой истории и культуры! Но, увы, его же свободная воля способна привести и к подавлению свободной воли других, к ограничению их свободы, вплоть до лишения самой жизни (бытие зла). И никто из нас не может решиться на слово и поступок без предчувствия важнейшего его результата: отношения к нему других людей. А это значит – к каждому из нас как личности, к мотивам и возможным результатам нашего слова и поступка. А ведь главное в этом их отношении – не оценка утилитарной надобности в нас, в полезности для себя наших слов и дел. Главное – это не всегда актуально осознанное, но однозначно мотивирующее их реакцию на наши слова и поступки, соотнесение их с «пространством» собственной свободы – свободы мысли, свободы чувств, свободы их действий. Смыслонесущее предчувствие этой нравственной реакции заставляет нас каждый раз заново преображать каждое наше обращение к другим людям в нравственном же поле общения, воспроизводя тем самым это поле как интерсубъективную реальность.

Иными словами, любой наш поступок, задуманный или импульсивный, неизбежно поверяется нами и в нас степенью его свободы. Или, если хотите, Духом свободы – единым интра- и интерсубъективным аффектом человечного со-бытия. Поверяется на человечность как, пусть не обговоренное, в правилах и максимах не запечатленное, но изначально и объективно главное условие (и предпосылка!) – осуществления жизни человеческого типа. Поверяет не в суде, не на площади, не на собраниях – в нас самих. Ибо каждое «Я» – носитель и субъект этого Духа, субъект собственной воли к свободе».

Нам хочется пожелать Феликсу Трофимовичу только одного: чтобы запас его здоровья был эквивалентен титаническому объему тех дарований, которые он несет в себе. Всем остальным он может сполна делиться с друзьями, коллегами и учениками, чему и посвящает значительную часть своей жизни. Как заметил его друг и сподвижник Эвальд Васильевич Ильенков, подлинная личность всегда дарит другим естественную радость. Феликс Трофимович – удивительно щедрый человек.