Лето 1972-го года. Беспощадное пекло, беспрецедентная жара, которая переползет из июля в август. Маревище! Под Москвой пылают торфяники, а сама столица застлана дымной мглой. «Дымная мгла» - это словосочетание ежедневно звучало в прогнозах погоды. С тех пор оно вошло в память, а в нос въелся запах этой естественной, природной гари, который не спутаешь с тем, что издают горящие «артефакты».

Мы с отцом Товием Васильевичем на перроне, встречаем приглашенного к нам на дачу Василия Васильевича Давыдова, коллегу отца, ближайшего друга семьи. Человека, который по степени близости и для меня станет без обиняков равным отцу. Еще при жизни моих родителей, буквально влюбленных в «Васю», который отвечал им тем же. На их примере я увидел, что такое дружеская влюбленность (не просто любовь!), а потом сам пережил влюбленность ученика, поныне оставшуюся внутри. Не смогу забыть, как плакал Давыдов, узнав о смертельном диагнозе отца, а мама… успокаивала его. В этом парадоксе – та же дружеская любовь, как всякая любовь, немного «иррациональная». Потому мы проводили и маму, и началась моя настоящая «взрослая» жизнь. С Давыдовым… Но я пока ничего этого не знаю, мне 11 лет, хотя все эти 11 лет Василий Васильевич постоянно был рядом. И будет – еще четверть века…

Подходит электричка, из нее выползает разморенная бесформенная, как будто слипшаяся от телесной влаги масса, в которую превратились несчастные пассажиры. В ней и людей-то не различишь. И вдруг посреди этой массы выделяется яркое пятно – Давыдов. На фоне еле живых от жары и духоты явление Давыдова кажется чем-то неестественным, выходящим из ряда вон. А он, и в самом деле, никогда ни в какие «ряды» не вписывался. Если сам их не создавал и не возглавлял. Хотя никого туда насильно не загонял – люди сами рвались занять там место. Чаще с благородными намерениями. В крайнем случае – чтобы стать причастными к событию, которым было его дело и он сам.

Человек-событие!... Событием станет и его первая книга «Виды обобщения в обучении», вышедшая в том же, 1972 году. Ее автор, сочетая в себе неукротимый темперамент и глубочайшую фундаментальность, не оставил камня на камне от оснований традиционных логико-философских и психолого-педагогических представлений о мышлении и его развитии закладки трехвековой давности. А в противовес выдвинул такую концепцию предмета, которую до сих пор не могут осилить многие. Ибо продолжают мыслить о развивающемся мышлении в духе тех же представлений, лишь «припудренных» ходячей, «продвинутой» терминологией. Переводчик «Видов…» на японский язык Кунио Кумабаяши назовет книгу «сенсацией в мировой психологии» и не погрешит преувеличением. Примерно так ее оценят во ряде других стран, на которые она будет переведена. Творцу книги-сенсации не исполнилось еще сорока двух лет, хотя «сенсация» эта подготавливалась давно, больше десятилетия. …А пока Василий Васильевич, задорный, энергичный, во взмокшей синей рубашке шагает по подмосковному перрону нам навстречу – он так шел и по жизни - самостийно, «на свой необычный манер», как пел любимый им Владимир Высоцкий.

И снова отступлю: Высоцкого, Любимова, Хмельницкого, других «таганковцев» Василий Васильевич неплохо знал (как и половина интеллектуальной и художественной Москвы знала Василия Васильевича). С одними его познакомил друг - философ Валентин Иванович Толстых. С другими, например, с Юрием Петровичем Любимовым, он встречался у своего другого, главного, друга-философа Эвальда Васильевича Ильенкова, в его легендарной квартире в Камергерском переулке. Достаточно сказать: соседом Ильенкова был Михаил Аркадьевич Светлов, который, по рассказам Давыдова, предварял свои визиты стуком в стену. А с Высоцким Давыдов одно время частенько пересекался на подмосковных дачах тогдашних знаменитостей. Из песен Высоцкого Давыдов особо любил «Диалог в цирке» (он называл ее «энциклопедией советской жизни») и «Коней привередливых». Отец тоже больше всего любил «Коней…». А с их подачи – и я, хотя поначалу песня, до которой я, подросток, попросту еще не дорос, мне не очень нравилась. Они «дорастили», конечно, в большей степени эмоционально, и я даже разучил ее на гитаре – специально для них: время от времени они, когда Василий Васильевич бывал у нас, просили меня что-нибудь сыграть. К слову, именно этим душным и дымным летом я впервые в жизни оказался в Театре на Таганке. С отцом мы смотрели «Десять дней, которые потрясли мир», где в фойе (спектакль, вообще, начинался на улице) в образах, кажется, революционных матросов нас встречали Высоцкий и Хмельницкий, еще кто-то из известных актеров с гитарами. Тогда я уже был «опытным театралом», родители вовсю водили меня на лучшие «взрослые», вечерние спектакли лучших московских театров (я всегда выглядел старше своих лет, и меня пропускали), но увиденное потрясло мою отроческую душу до глубин. Я рано «заболел» Таганкой, и «заболел», на долгие годы, наверное, навсегда, хотя того театра давно нет…

Впрочем, вернемся на перрон. …Раздается характерный голос – звучный, звонкий и уверенный. Оказывается, Василий Васильевич готов тут же, чуть ли не отходя от станции, приступить к работе! Дело в том, что возглавлявший тогда журнал «Вопросы психологии» Анатолий Александрович Смирнов обратился к В.В. и Т.В. с поручением написать передовицу по партийно-правительственным решениям относительно совершенствования образования молодежи. Учитывая всю ответственность поручения, А.А.Смирнов, уже в качестве директора Института общей и педагогической психологии, разрешил друзьям не посещать работу и даже порекомендовал уединиться у нас на даче, чтобы спокойно донести до советских психологов исторические, судьбоносные задачи, которые ставит перед наукой партия, правительство. Правда, при этом он оговорил жесткое условие: на время написания статьи следует ввести «сухой закон», который после этого можно нарушать на протяжении двух дней, засчитываемых авторам как рабочие. Как очевидец, свидетельствую: условие авторы соблюли самым пунктуальным образом.

А после были знаменитые пельмени моей няни-бабы Симы. О тех дачных пельменях Василий Васильевич вспоминал спустя годы, хотя вкушал их тогда далеко не первый и не последний раз. Эти бабушкины пельмени, вообще, – притча на устах разных поколений друзей нашего дома (а подавались они с конца 20-х годов, когда баба Сима появилась в доме и практические сразу стала членом семьи). Предчувствие пельменей заметно ощущалось в процессе работы над передовицей, а в какой-то мере мотивировало и ускорило ее.

Между прочим, через много лет я прочитал эту статью. Статья была написана столь умно и хитро, что создавалось впечатление, будто партия, правительство и лично т. Брежнев при выработке своих решений с самого начала руководствовалась идеями ее авторов. А лейтмотив передовицы состоял в том, что наипервейшим условием исполнения высоких предначертаний является разносторонняя психологизация образования - с опорой на наиболее перспективное из того, что наработали к тому времени советские психологи. Тут тоже была «хитрая политика». Сверху и с разных сторон психологию упрекали за недостаточно активное участие в разных сферах практики социалистического строительства. Серьезные, мыслящие психологи, действительно, не хотели превращать свою работу в практическую апологетику партийно-правительственных решений. Они предпочитали заниматься реальными проблемами, которые поставляет жизнь и на которые наводит «объективная логика развития науки». Но психологи помнили о тех сравнительно недалеких временах, когда одним постановлением можно было «закрыть» сразу несколько разделов их науки или вовсе «упразднить» ее, заменив физиологией высшей нервной деятельности. В 70-е такой угрозы, конечно же, уже не существовало. Однако через 10 лет, в 80-е, В.В.Давыдову предстояло пережить исключение из партии, снятие с поста директора НИИ общей и педагогической психологии АПН СССР (ныне – Психологический институт РАО), а главное – сворачивание (к счастью, кратковременное) того большого дела, которое вызвало «сенсацию в мировой психологи» и, добавим, в практике образования. Так что, «хитрости» авторов передовицы являлись вполне оправданными.


Лето 2010-го – такое же горячее, горящее и дымящее, как и лето 1972-го. И «герои» этого лета, для меня, по крайней мере, те же: мои первые и главные Учителя - В.В. и Т.В. 31 августа – 80-летие Василия Васильевича, событие к которому мы готовимся вместе с единомышленниками и друзьями. А 22 июля мог бы отметить свое 82-летие Товий Васильевич. И я продолжаю работу над новой, дорогой мне, книгой – учебным пособием о проблемном обучении, одним из основоположников которого в нашей стране был отец.

Владимир Высоцкий, которого вспоминала страна 25 июля в связи с 30-летней годовщиной своей жизни «без Высоцкого», стал учителем для миллионов сограждан, в том числе, для меня… Что доброго может сделать учитель для ученика, кроме как, научить? Подарить другого учителя, который научит еще большему – достойному того, чему уже научили. Так любящие взрослые открывают своим детям прекрасные книги прекрасных писателей. Так произошло и со мной в случае с Высоцким. Ведь к его «учению» меня обратили мои самые близкие наставники – Т.В. и В.В. Не «обратили в…», а «обратили к…». Они никогда не навязывали того, что любили сами, а лишь стремились вдохновить тем, что любили. Тех, кого любили и учили.

И я люблю, продолжая учиться...

---

На развитие сайта
​