Тексты к экзамену по «Этносоциологии» для 3 курса Социологического факультета РГГУ
Можно дурачить часть народа все время; можно
дурачить весь народ некоторое время,
но нельзя дурачить все время весь народ.
А. Линкольн (1809—1865), президент США.
В самом общем виде этнонациональную политику можно определить как целенаправленную деятельность по регулированию проблем, связанных с реальным, ожидаемым или мнимым неравенством социальных групп по этническому или национальному признакам. Называя таким образом — этнонациональной — по решению национальных проблем, мы разделяем мнение К. Султанова, что «этническое включает в себя то, что можно назвать вневременным субстратом жизни народа, онтологически значимой основой, которая сохраняется в потоке исторических изменений». «Национальное — это определенное состояние этноса, одна из фаз его развития, предполагающая превращение народа из природно-этнографического материала в субъект истории». Поэтому, называя политику этнонациональной, мы подчеркиваем органическое единство вечного, непреходящего и актуализированного, социально значимого, отражающего состояние и динамику развития народа в данный исторический отрезок времени.
Немаловажное значение в таком наименовании политики играет и та неоднозначность, которая используется при употреблении только слов «национальная», «национальный», «национальное». В большинстве стран Запада под ней понимается реализация интересов государства, страны, направленных на обеспечение эффективного функционирования данного политического устройства. В российском же лексиконе эта политика отождествлялась с определенными акциями по решению сугубо тех проблем, которые затрагивали только интересы наций, народностей, национальных меньшинств, а также различных этнических групп.
Приступая к анализу этнонациональной политики обратим внимания на то, что она во многом приобрела характер этнополитики, ибо анализ происходящих в мире процессов показывает, что одной из ведущих проблем современной цивилизации становится этнонациональный фактор со всеми вытекающими отсюда последствиями. Именно он грозит в ближайшее время заслонить другие проблемы общественного развития — социальные, экономические, духовные. Или вернее сказать, последние будут все более функционировать и проявлять себя в национальной окраске, в «этнической упаковке». Игнорировать эту своеобразную геополитическую причину, значит способствовать ускорению ее разрушительных последствий.
Среди структурных элементов этнонациональных отношений особое звучание получают процессы, которые в той или иной мере выходят на проблемы власти, формы и методы ее осуществления, определяя ее изменение и модернизацию. Влияние этнонационального фактора проявляется особенно наглядно в условиях обострения борьбы за суверенитет (в основном неограниченный) и государственную независимость, выработки политики о будущем национальной культуры и самобытности народов. Этот фактор актуален для всех уровней власти, в том числе и для органов местного самоуправления, ибо они имеют непосредственный контакт со всеми формами проявления этнических взаимодействий. А так как в любых странах мира, в т.ч. и в России, трудно отыскать мононациональные государства, в них соответствующие административные единицы, то несомненно, что этнополитика — это удел не только национальных образований, но и повседневная деятельность и забота руководителей и общественности всех без исключения уровней управления. И для всех них нужна концепция национальной политики, при помощи которой решаются эти чрезвычайно сложные проблемы этнонациональных отношений.
Этнонациональная политика как и политика в целом представляет собой регулятивно-контрольную сферу, направляющую жизнь, деятельность и отношения (согласие, подчинение, господство и конфликт) между различными национальными и этническими сообществами. Национальная политика — это и средства, и методы, при помощи которых взаимодействие между людьми различной национальной и этнической принадлежности осуществлялся посредством социальных и духовных атрибутов (культура, язык, менталитет, традиции и обычаи).
Для объяснения сущности этнонациональной политики необходимо прежде всего определиться с теми вариантами исходных принципов, которыми она руководствуется или по крайней мере гарантируется. Именно их вариации и определяют различные виды этнонациональной политики».
Прежде чем приступить к их анализу, напомним, что существуют различные концепции этой политики. Чтобы их представить определенном качестве, остановимся на одном ключевом понятии, которое во многом определяет сущность этой политики в России. Речь идёт о феодализме.
Когда существовал Советский Союз как федеративное государство, то преобладало следующее понимание федерации: а) непременно в связи с такими особенностями, как право наций на самоопределение вплоть до отделения, выхода из СССР; б) сведение субъектов Федерации лишь к национально-государственным образованиям. Вместе с тем, в официальной советской политике такое понятие как нация в применении к тому или иному народу ставило его в более весомое и привилегированное положение, чем при употреблении понятий «народность», «национальное меньшинство», «национальность». Такой подход характеризовал народы как достигшие различной степени зрелости, развитости, большей или меньшей значимости для решения проблем государственности, экономики, культуры, языка. Он означал признание качественных различий между ними, имел не только научную, но и политическую нагрузку, что вело: к стремлению приобрести более высокий статус (в советской практике это означало, что отнесение к категории «нация» ставило данный народ в преимущественное положение, по сравнению с другими); к накоплению обид в случае, когда народ относили к более низкой категории зрелости и развитости; к ущемлению декларируемых прав (особенно политических, государственных) того или иного народа.
Поэтому вполне приемлемо, что в современной политической практике стало все чаще использоваться другое понятие — «народ», вне зависимости от его количественного состава, степени развитости культуры, наличия государственности и территории. Это означает, что все без исключения нации, народности и этнические группы приобретают одинаковое политико-правовое звучание, которое изначально отвергает дифференциацию в оценке народов, ставящее их в сложное социально-психологическое состояние, усугубляя ощущение ущербности, особенно у малочисленных народов и национальных меньшинств.
В постсоветской России в трактовке федеративных отношений произошли существенные изменения. Во-первых, по-иному стало толковаться самоопределение. Раньше главным его критерием выступало право сецессии, т.е. право выхода. Подобный подход был признан неконструктивным, и не случайно право отделения, выхода из федеративного государства не зафиксировано в конституциях почти всех такого рода государств (кроме бывшего СССР). Исключает такое право и Конституция России.
Национальное самоопределение не правомерно отождествлять с государственным суверенитетом. Оно трактуется более глубоко и, вместе с тем, более гибко — как свободное самоуправление, все более полная самоорганизация-данного этноса в интересах развития своей самобытности. Именно так понимаются на современном этапе процессы этнонациональной консолидации нерусского населения, прежде всего, автохтонов — коренных жителей бывших автономий, т.е. как процессы, происходящие на базе их дальнейшего самоопределения как самостоятельного народа.
Во-вторых, понятие «субъекты федерации» расширилось, включив в себя не только национально-государственные и национально-территориальные образования, но и области, края, города федерального значения. И в-третьих, все без исключения субъекты Федерации считаются равными. При этом речь идет не об абсолютном равенстве, не о тождестве, к примеру, административных единиц (краев, областей) и таких национально-государственных образований, как республики, — а о равноправии их как субъектов РФ во взаимоотношениях с органами центральной (федеральной) власти и между собой.
На наш взгляд, в этнонациональной политике, в теории и практике национального строительства должен быть использован принцип не иерархии, а асимметрии, который предполагает многозначное, а не однопорядковое решение национального вопроса, что более точно отражает многообразие интересов, учитывает их специфику, разнонаправленность стремлений и интересов различных национальных групп. Особое значение приобретает национально-культурная автономия, когда даже представители ряда больших народов (например, 60% татар) живут вне своего национально-государственного образования.
Этот принцип — принцип асимметрии — особенно важен для современного состояния России, ибо он позволяет учесть полиэтническое расселение, более обстоятельно совершенствовать сложившиеся реалии государственного устройства и в то же время оставив возможность дополнять его новыми формами национальных и региональных образований.
Данная коррекция государственного устройства России имеет принципиальный характер. Реальные обстоятельства свидетельствуют, что идет поиск новых форм национального устройства, адекватно отражающих требования демократизации общественной жизни. Становление нового общества объективно ведет к разгосударствлению и деполитизации межнациональных отношений, к формированию самоуправляемых национальных структур, главной заботой которых становятся вопросы дальнейшего развития этнонациональной самобытности. Перенос акцента в сфере этнонациональной политики с национально-государственного и национально-территориального на национально-культурный принцип организации общественной жизни означает, что в дополнение к существующей системе национального строительства все народы России могут получить самые широкие права для реализации свих этнокультурных интересов и потребностей, независимо от характера расселения, величины этноса, развитости экономики и культуры.
При таком подходе расширяется понятие «национальное самоопределение». Кроме традиционного национально-государственного и национально-территориального самоопределения возникает реальная возможность (экстерриториального) самоопределения сутью которого считается национально-культурная автономия.
Национально-культурная автономия (НКА) — это образование самоуправляющегося национального союза (общества) по желанию составляющих его представителей того или иного народа в большинстве случаев национального меньшинства. НКА как показатель демократического самоуправления народов ориентирует национальную политику на то, что субъектом национальных интересов являются не только коренные (титульные) нации в республиках, краях и областях. Она позволяет объединиться на личностной или коллективной основе людям, принадлежащим к одной и той же этнической группе независимо от места жительства и от того, являются ли они региональным большинством или же распылены по территории государства.
Национально-культурная автономия воплощает право на свободную реализацию национальных интересов, без диктата и контроля со стороны центральных государственных органов. Ее можно рассматривать и в качестве экстерриториального самоуправления национального меньшинства, действующего в сфере культуры, образования, сохранения родного языка, поддержания жизненного уклада, религиозной самобытности и т.д.
Утверждение института национально-культурной автономии придает новое содержание федерализму, что отражает естественный процесс поддержания и сохранения национальной самобытности всех без исключения народов России, не имеющих национальных образований и часто рассеянных по многим регионам России. Этот путь — путь создания НКА — ведет к сохранению культурного многообразия и оптимизации федеративного устройства.
Поливариантность (асимметрия) федеративного устройства способствует эффективной реализации принципа в многообразии. Именно на этой основе возможно укрепление не только государственной, но социально-культурной российской общности.
Особое значение в демократизации государственного устройства имеет решение вопроса о соотношении прав личности и прав нации. На этом аспекте стоит остановиться особо.
На современном этапе самое опасное состоит в том, что в условиях национального возрождения народов, роста национального самосознания и национальной культуры общество сталкивается с фактом пренебрежения прав личности в угоду государственным и общественным национальным интересам. Социальная практика показывает, что становление национального самоопределения нередко осуществляется за счет благополучия и нормальной жизни личности, особенно когда это касается людей другой национальности. Трагедия ломки национального самосознания обрушилась не только на общественную, но и личную жизнь человека.
Стало фактом, что в современной политической борьбе предпочтение отдается интересам нации перед личностью, национальное противопоставляется личному, национальными интересами прикрываются сейчас все акции — как политические, так и экономические. Это по сути дела исторический тупик, оправдание консерватизма, когда ради «национального суверенитета» забывается здравый смысл — во имя чего он осуществляется — во имя интересов национальных лидеров или во имя развития национальной самобытности? Должно быть — во имя человека. Чтобы он чувствовал себя комфортно, смог удовлетворять свои жизненные потребности, не был ограничен в своих гражданских, имеющих и национальную характеристику, прав и свобод. И все, что мешает этому состоянию человека, должно быть отброшено или ограничено.
Мировой опыт содержит многочисленные формы успешного решения национальных проблем. Примером может служить жизнь шведов, живущих на Аландских островах, принадлежащих Финляндии. Автономность в управлении, возможность соблюдать свои традиции и обычаи, говорить на своем языке (при численности 0,5% от всего населения страны), общаться со своими соотечественниками в Швеции — т.е. все то, что нужно человеку — гарантировано. Аналогична ситуация и с немцами, славянами в Северной Италии. Все это создает обстановку, при которой у людей, представляющих национальные меньшинства, нет необходимости требовать государственной самостоятельности, отделяться от одной страны и присоединяться к другой или создавать свое государство.
Современная трагедия национального самосознания в том и заключается, что человек постоянно ставится перед непосильным для него выбором — как согласовать свои личные интересы с интересами этнонациональными, когда благополучие конкретного человека отходит на задний план, а на переднем фигурируют некие «высшие» ценности (и особенно политические), которые часто не имеют отношения к повседневным заботам и тревогам простого гражданина. И то, что в ряде республик умело осуществляются попытки обеспечить интересы не только коренной нации, но и всех, живущих на данной территории, является лучшим ориентиром для успешного решения этнонациональных проблем.
Этнонациональная политика приобретает особо значимый характер в полиэтнических обществах в условиях переходного периода, перестройки властных отношений, модернизации и преобразования экономического и политического уклада.
Национальные силы, осуществляя эти процессы, всегда выражали большой спектр политических концепций, устремлений и ориентаций. И они никогда не были однородными, ни по своим целям, ни по средствам их достижения.
Особо следует отметить, что на развитие этнонациональной политики огромное влияние оказывают доктрины, которые порождаются идеологами, теоретиками и лидерами национального движения. Раскол политических сил российского общества относительно становления демократии породил сумятицу на всех этажах политической системы, что рано или поздно должно было вызвать реакцию правящей национальной номенклатуры в т.н. национально-государственных образованиях. Этнократия, выросшая благодаря политике этнизации властного аппарата, сделала сначала ставку на организацию «народных» движений («народных фронтов», «движений за независимость» и т.д.), структура и динамика которых полностью определялась национальной легитимностью и принципом построения массовой базы — этнической сплоченностью против предполагаемой социально-экономической и культурной угрозы со стороны.
Доктрина, массовая база, организация и лидерство являются ресурсами этнополитики; их характер диктует внутреннюю логику развития и тем самым ее «судьбу», ее закономерные переходы от одних форм существования к другим. Популярные и претенциозные доктрины нынешних этнополитических сил нацелены на постоянную поддержку в массовом сознании синдромов этнической солидарности и лояльности. Негативное изображение «инородцев» и положительная самопрезентация являются частью демагогических усилий националистических сил, скрывающих несовпадение стратегических интересов различных групп господствующего класса и борьбу за власть между ними.
Манипуляции альтернативой — «национальное государство или империя» — вторая отличительная черта этих доктрин, которые успешно реализуются на ранних стадиях развития национальной суверенизации благодаря отчасти ситуационным, отчасти психологическим факторам (к первой группе следует отнести резкое падение легитимности и эффективности «постимперского центра» и его институтов; ко второй — массовую политическую фрустрацию и национальный психоз).
Практический иррационализм этнократии, подстегиваемый инстинктом самосохранения, толкает ее к обострению политической борьбы и нарастающему применению авторитарных методов для решения государственных проблем. Наспех сколоченный парламентаризм, выполнив свою задачу укрепления власти этнократии, неизбежно будет заменен режимом националистического толка, являющегося желаемым (или нежелаемым) результатом т.н. национального самоопределения.
В этнополитике особо важно отслеживать реальную ситуацию, складывающуюся во взаимоотношениях между представителями различных национальностей, предупреждать возможные конфликты и особо заботиться, чтобы на уровне межличностных отношений не складывалась предубежденность, этнонеприязнь и другие формы взаимодействия, способные породить этническую напряженность.
Стоит также отметить, что их национальная политика осуществляется на региональном уровне, в рамках местного самоуправления. Как правило, в России нет «чисто» русских областей, городов, регионов, как нет «чисто» татарских, бурятских, якутско-чувашских и т.д. образований. Все административные единицы имеют население, которое только в исключительных случаях является однородным. Это характерно почти для всех стран мира. Поэтому, как считает ряд исследователей, этнонациональная политика на региональном и муниципальном уровнях сосредотачивается на трех проблемах: государственно-правовых, социально-экономических и культурно-информационных.
Полиэтничность территориальных образований требует создания специальных государственных учреждений, занимающихся национальными проблемами в рамках данной административной единицы. В большинстве случаев это проблема культурной автономии — языка, обучения, культуры, поддержания обычаев и традиций. Иначе говоря, на всех уровнях управления в пределах их компетенции необходимо постоянное и кропотливое осуществление национальной политики, что находит отражение в программах или планах решения этнополитических проблем данной страны или региона и в случае возникновения конфликта создает условия для его снятия, разрешения или, по крайней мере, определенного его смягчения. В полиэтническом государстве вероятность погашения возникающих конфликтов усилиями различных этнических групп невелика, ибо их усилия обращены на решение внутригрупповых, а не общественных проблем. В то же время этот «консенсусный потенциал» этнических групп может быть основой внегрупповой конфликтности: по горизонтали — между этническими группами, по вертикали — между этническими группами и государственным центром. В этих условиях роль и значение этнополитики выполняет важнейшую регулятивную функцию — как рационализировать взаимоотношения и взаимодействия между различными национальными группами и этническими общностями.
Этнополитика в позитивном обличии предстает как умение существующих в стране политических сил строить отношения с конкретными этническими группами так, чтобы не ломать функциональные основы общества, вести этнически сбалансированную политику во всех сферах с опорой на научные методы руководства на соответствующие действия государственной власти. Считается, что многонациональное государство на практике выступает как арена этнического конфликта и пространство его разрешения. В этих условиях важно использование регулятивных ценностей государства. Научный анализ позволяет рассматривать пути реализации этих возможностей государства и решать, в какой мере государство должно вмешиваться в общественные процессы, как в условиях рынка обеспечить паритет, равноправие этнических групп.
В административно-правовом плане существует возможность сегрегации групп, правовой деполитизации противостояний, совершенствовании законодательства о федерации, автономизации и конфедерации. При всех этих вариантах жизненно важна нейтрализация попыток использования этнической идентичности во имя политической мобилизации. Не менее важно предотвращение этнических конфликтов как способов выхода из стадии жесткого противостояния, включая ситуацию преодоления его последствий. Пример Великобритании показывает важность контроля, например, за полицией, которая может быть подвержена влиянию идей расизма. Другой способ — Индия ищет ключ к нейтрализации этнополитических трудностей через связь этнических, национальных проблем с региональной политикой. Она демонстрирует роль государства в сфере отношений с соседними странами, откуда осуществляют действия и свое влияние сепаратисты, имеющие поддержку определенных групп в самой Индии. В Индии есть опыт вмешательства государства в жизнь каст для создания предпочтений низшим кастам и их проиндийской мобилизации. В этой связи можно отметить полезность создания на примере работы с конкретными этническими группами имиджа «модели успешного меньшинства».
Юго-Восточная Азия и страны Южной Америки также демонстрируют различные модели успешного государственного строительства с учетом факторов этничности: плюралистичная модель (Бирма); клиентелистская модель (Индонезия); корпоративная модель осуществления государством технократической стратегии (Сингапур); парентелистская модель управления через группы (кланы) родственников; этнические группы (некоторые страны Южной Америки) и т.п.
Как рациональные можно оценить усилия государств по стимулированию не ассимиляции, а аккультурации этнических групп, по их планомерному превращению в полноправные гражданские общности, по обеспечению их функциональной социальной мобильности через систему образования, включение в достаточно широко понимаемые рамки культуры данной страны и т.д. Школы, язык, духовная жизнь, политическая культура и местные практики — конкретные инструменты решения проблемы, как и меры по рационализации иммиграционной политики: испытательный срок, язык и экзамен на его знание, часто включающий проверку информированности о социально-политических реалиях и степени вживания в принятые нормы и правила. Привлекает также внимание политика и по совершенствованию правосудия и правоприменительной практики по отношению к иммигрантам,
Чернокожим и т.п. Южная Африка на недавних примерах трансформации судов, полиции демонстрирует важность и разрешимость этой задачи.
Исследователь этнополитики Дж. Ротшилд обращает внимание на ошибки, которых следует избегать, не допуская разрушительного воздействия этнократических импульсов на процесс развития общества. Этнический фактор не раз показывал легкость его мобилизации в условиях межэтнической социальной, экономической, ресурсной и т.п. асимметрии. По его мнению, недопустимы: игнорирование и недооценка этнократических проявлений; отсутствие мониторинга эволюции политически организованной этничности. Международная среда и внешняя политика государства в этом контексте подразумевают определенное поведение по отношению к странам, откуда идут потоки иммигрантов. Этнический вызов государству в ситуации, «разделенной нации» легко превращается в международную проблему. Типичны ошибки опоры на исключительно или прежде всего силовые ведомства, суды, поиск в этнических меньшинствах козлов отпущения. Главам государства целесообразно быть патронами всех религий — пример Таиланда; где король оказывает внимание не только буддистам. Кстати, пример уважения ко всем религиозным культам показывают президенты Татарстана М.Шаймиев и Башкирии — М.Рахимов, что обеспечивает нынешнее этническое равновесие в этих полиэтнических республиках. При планировании развития необходим учет интересов этносов и регионов. Важен ресурс государства в формировании солидарностей и в профилактике разломов непримиримости по этническим линиям. Государственным органам целесообразно отслеживать действия и платформы этнических организаций, их возможные шаги, состав и идеологию акторов этно-национальных процессов. Особый объект внимания — лидеры этнических общин, их мотивации, стратегия действий, цели. При наличии межэтнических противоречий важно реально оценивать и поведение руководителей национальных организаций и движений.
В этнополитике не раз проявлялись негативные последствия неумения сдержать проявления этничности в рамках сфер, которые являются решающими для жизнеобеспечивающих структур общества и где крайне важны рациональные поведение и решения со стороны акторов. Здесь может возникать необходимость различать тяготение местных лидеров к фронде, что выражается достаточно широко: от центробежных отдельных акций до всеохватывающего сепаратизма. Тревожным сигналом обычно служит уже Упоминавшаяся выше трактовка этничности с точки зрения ее «примордиализма» — первобытности. Сообществу ученых не следует допускать вытеснения из дискурса по этническим проблем, из сферы общественного внимания к ним всевозможные секторы интересов социальных, групповых, классовых, межгосударственных групп и общностей. Борьба со стереотипами и снижение психологической интенсивности этнополитических устремлений — серьезный вклад в профилактику нежелательных обострений межэтнических отношений.
В зоне внимания следует держать конкуренцию доминирующих и подчиненных (субординированных) этнических групп с тем, чтобы не допускать формирования у них готовности к конфликту. В политике не раз обнаруживалось неумение использовать интересы местных этнических групп как приводные ремни политики центра, а политические партии не всегда умеют содействовать учету и реализации их специфических интересов.
В порядке рекомендаций по совершенствованию этнополитики формулируются следующие правила.
1. Учет этнических факторов во внешней политике, учет влияния межгосударственных (внешних) факторов на политизацию конкретных этнических проявлений.
2. Комплектование штатов государственных аппаратов (чиновников) с учетом необходимости иметь в них представителей этнических групп.
3. Отказ от привычки видеть в меньшинствах своего рода козлов отпущения.
4. Предоставление возможности меньшинствам определять проблемы самоуправления и стратегию своего развития.
5. Распределять через этнические группы средства, выделяемые для этих групп.
6. Опора общенациональных политических партий на этнические группы.
7. Союз политических лидеров в центре с этническими лидерами кризисных регионов.
Но очевидно одно — важность и незаменимость роли государства в сфере этнополитики, наличие у него достаточных инструментов для удержания ситуации в конструктивных рамках и недопущение перехода ее в деструктивную фазу. Мастерство распоряжения ресурсами с учетом этнических аспектов — проблема не только переходных и развивающихся стран. В США черный средний класс может существовать только при поддержке правительства. Поэтому вполне оправдано идеологическими средствами внедрять в общественное сознание представления об образцовых этногруппах.
Особо значима политика в сфере образования. Это в принципе вопрос субсидирования этнических школ, национальных культур. Качественное образование для всех — важное средство против формирования застойной и взрывоопасной «периферии». Кроме того (это доказано социологическими замерами во многих странах), в городских школах формируется культура насилия, как правило обращенная на этнические группы. Школы вполне могут предохранять детей от этнических предрассудков; есть опыт (изучаемый этносоциологами) решения этих проблем в школах на основе моделирования, конструирования этнонациональных отношений в конкретной общности.
Путь формирования этнического сознания, как проблема культуры, — это нацеленность обучения и воспитания на средства и формы разрешения и предупреждения конфликтов или на их предотвращение. Преподавание в университетах вполне в состоянии выявлять и раскрывать психологические, культурные проявления этничности, грани соответствующей политики и поведения институтов гражданского общества, готовить лидеров средств массовой информации и формировать их идеологию. Образовательные институты призваны выступать как поставщики персонала из числа этнических групп в государственный аппарат, а сам этот аппарат следует формировать с учетом такой подготовки.
Этнополитика не представляет собой нечто единое, застывшее, неколебимое. В ней постоянно устаревают одни подходы, корректируются другие, уточняется символическое отражение проблем этничности в терминологии СМИ: не «нация», а «страна», не «межнациональные», а «межгосударственные» отношения, не «национальные», а «межнациональные» трения, не «национальное», а государственное «строительство» и т.д. В гораздо большей мере, чем это принято, следует поддержать вынос на суд общественности проблемы истории национальных меньшинств, попыток реконструкции их прошлого, а менеджеров компаний — учить действовать с учетом мультиэтнического контекста.
В этнополитике видное место занимают политика по делам иммиграции, преодолению расизма и этнофобии, по развитию потенциала гражданского общества, этики и практике дискурса, — того, что получило название «аффирмативных» (утверждающих, позитивных) акций общественности за права меньшинств. Архитекторы и урбанисты Франции предлагают и реализуют планирование, строительство поселений с учетом этнической специфики иммигрантов. Маврикий — островное государство, населенное разноязычными группами, под влиянием интеллектуалов для сплочения и формирования нации развивает особый креольский язык.
Перспективы в сфере этнополитики некоторые авторы связывают с тенденциями эволюции представлений о демократии и правах человека. Концепции эпохи постмодерна отражают не только глобализацию, но и фрагментацию, «индивидуацию» жизни этносов. Соответственно, меняются и взгляды на демократию и право. В грядущие десятилетия акцент в этих взглядах на нормы демократии и прав человека будет смещаться с глобальных общностей на уровень групп и отдельных личностей, сторонниками чего выступают идеологические течения, обозначаемые термином «популизм». Если в начале ХХ в. право на самоопределение признавалось за нациями, то сейчас явно происходит реализация Устремлений более малочисленных этнических групп. На горизонте виднеется полоса истории, когда на повестку дня станет демократизация и права более мелких групп — семей и индивидов Правда, индивидуализированной версии демократии противостоит рост населения земли, ограничивающий контрольные возможности наднациональных институтов и отдельных государств.
Теория и практика этнополитики тесно связана с оценкой роли и значения международных институтов, норм международного права в разрешении этнополитических проблем. Так, в рамках ООН на протяжении длительного времени действует Комиссия по преодолению дискриминации, защите прав меньшинств и поддержке права наций на самоопределение. В 1950—1951 гг. ЮНЕСКО выступила с документами, подготовленными специалистами по проблемам этничности, в которых раскрыта несостоятельность биологических теорий расы, сыгравших в политике фашистской Германии и Японии роковую роль во время Второй мировой войны. В 1965 г. ООН содействовала заключению Международной конвенции об устранении расовой дискриминации. Мировое сообщество выступает гарантом прав малых государств. Спонсируются исследования этнополитических проблем: Институт Объединенных Наций по социальному развитию с 1985 г. профинансировал исследование этнических конфликтов в 15 странах, на основе которых были выработаны рекомендации, касающиеся проблем школы, трудовой сферы, миграций. Среди заслуг сообщества наций и то, что ООН не признает права меньшинств отделяться от государства (сецессия). Номинально ООН не вмешивается в этнические конфликты, подвергаясь за это критике. Но фактически она в них участвовала и участвует (посылка войск, наблюдателей на Кипр, в Чад, Боснию, Восточный Тимор и др.)Ц Именно этот реальный опыт показал, что требуется совершенствование норм международного права, касающихся этнонациональных проблем.
Этнополитика постепенно накапливает позитивный опыт. Следует иметь в виду, что и в СССР были осуществлены значительные сдвиги в позитивном смысле в жизни многих народов. Марксистская мысль в начале ХХ в. обладала рядом новаторских идей, которые были реализованы в Советской России. Этнополитика социалистического государства обеспечила претворение в жизнь права многих наций на определение формы государственного строительства — союзную и автономную республики, автономную область и национальный автономный округ. Десятки народов впервые стали обладателями своей письменности, оформили свою национальную культуру, сформировали свою национальную интеллигенцию. Поэтому положение о расцвете национальных культур имеет свое реальное подтверждение.
В то же время этнополитика Советского государства была одной из причин того, что СССР распался. Это случилось потому, что и во 2-ой половине ХХ в. в стране продолжали руководствоваться идеями, которые были передовыми в начале ХХ в., в 20 - 30-е годы. Но ими уже нельзя механически пользоваться позднее, переносить когда-то оправдавший себя опыт в новые условия. Ни теория, ни практика этнополитики в СССР оказались на это неспособны. Поэтому такая политика не смогла вписаться в новые реалии, не видела перспективу и не могла предложить новую концепцию. Не выдержав испытания, она рухнула вместе со страной, к сожалению, мало что нового добавляет этнополитика и в постсоветской России. Именно поэтому необходимо разобраться в плюсах и минусах той этнополитики, которая существовала и существует в СССР (России).
Однако деформированные виды политики могут быть представлены в ином виде — не по интенсивности, агрессивности и настойчивости в проведении национальной политики, а по другим основаниям, в частности методам и средствам, которые она использует.
Остановимся на некоторых из них. Прежде всего, охарактеризуем конфронтационный вид этнонациональной политики. Его суть заключается в том, что он нацелен на достижение поставленных целей в основном средствами противостояния, насилия, среди которых на первый план выходит сила оружия, прямого подавления и даже уничтожения сил, стоящих на пути ее реализации. К такому пути политические силы, претендующие на представительство интересов своего народа, прибегают и используют его достаточно часто. Напомним: под этим флагом выступали все национально-освободительные движения в Азии и Африке, когда интересы нации, народности и даже отдельных союзов племен отстаивали свои идеи при помощи вооруженного противостояния, военного сопротивления. И как известно, эти движения достигли своих результатов: на карте мира появились десятки независимых государств, которые после достижения самостоятельности перешли на иной тип взаимоотношений с метрополиями, а свою внутреннюю политику сосредоточили на проблемах, в большинстве случаев связанных с преодолением родоплеменных и полуфеодальных отношений.
Но объем и величина конфронтационной этнонациональной политики в этих странах не уменьшились — они приобрели иной характер. Уже много лет полыхают этнические и межплеменные Хватки (Сомали). До сих пор кровоточит Руанда, где экстремисты племени хуту, к которому принадлежат правящие кланы, сначала расправились с политической оппозицией, а затем приступили к резне всех тех, кто принадлежит к этническому меньшинству тутси. Только за два с половиной месяца 1994 г. в стране с населением в 7 млн человек было убито около 1 млн мирных жителей. И хотя ООН признала случившееся тягчайшим преступлением против человечества, третьим в истории геноцидом после массового уничтожения армян турками и евреев немцами, эти безжалостные античеловеческие акции продолжаются и поныне. Всего по оценкам экспертов, в настоящее время насчитывается 160 зон этнополитической напряженности, 80 из них присуща вся атрибутика неурегулированных конфликтов.
К сожалению, эта непримиримость и жестокость характерна для данных движений не только в афро-азиатских странах. Кровавые схватки по-прежнему сопровождают рождение новых государств, например, на территории Югославии, особенно в Косово, в котором этнические чистки в купе с элементами апартеида, сегрегации во всю применялись сначала против албанского народа, а затем с еще большим остервенением и настойчивостью против сербов. С оружием в руках пытаются добиться независимости курды (37 млн человек), которые не прекращают вооруженную борьбу уже полвека против правящих режимов Турции и Ирака. Такая этическая нетерпимость и неприязнь сопровождают борьбу тамилов и сенегальцев в Шри-Ланка, которые воюют друг против друга не один десяток лет. Вооруженные силы используются для разрешения конфликтных ситуаций между Израилем и Палестиной. К насильственным акциям, которые нередко перерастают в террористические, прибегают баски (Испания) и ирландцы (Великобритания).
Не избежали такого вида политики в разрешении этнонациональных проблем и страны СНГ. Конфронтационность этой политики проявилась в военных действиях руководства Молдовы против Приднестровья и частично Гагаузии, в Грузии против Абхазии и Южной Осетии. Еще раньше к таким же действиям прибегали руководители Азербайджана и Армении в борьбе за Нагорный Карабах. Столкновение этнополитических интересов привело к трагедии в Таджикистане — в 90-е годы там во всю полыхала гражданская война. Попытки обострить обстановку и довести до вооруженного противостояния предпринимались и в Узбекистане, и в Киргизии. Не осталась в стороне от таких ситуаций и Россия, особенно на Северном Кавказе. Практически все время в 90-е годы шли боевые столкновения, причем не только в период первой и второй чеченских войн. Попытки решать силой оружия или угрозой силы оружия предпринимаются во многих спорных вопросах. Даже в тех случаях, когда вооруженная борьба формально прекращена, силовое давление продолжается и по сути дела означает передышку, а не полное закрытие спорного вопроса, как это сейчас наблюдается в политике ряда националистических движений, готовых при определенных обстоятельствах использовать методы прямого противостояния.
Но особую роль в конфронтации играют политические силы, которые способны подорвать ранее существующее доверие между народами, посеять рознь и сомнения в добрососедстве. Насколько гибельна эта политика, можно видеть из оценки общественным мнением ситуации на Южном Кавказе.
Ответы отражают господствующее в официальных выступлениях и СМИ стран региона отношение к разным странам. Роль России в Грузии и Азербайджане оценивается наиболее негативно. Фактор России на протяжении лет фигурировал в общественною мнении и СМИ Грузии как основная, едва ли ни единственная причина абхазского конфликта и потери юрисдикции над Абхазией. Видимо, та же ситуация сложилась и в Азербайджане. В те же время роль США и Евросоюза в этих странах оценивалась наиболее позитивно, причем в Грузии прозападные настроения выражены более рельефно. Армянские респонденты, наоборот наиболее позитивную роль в решении конфликтов на Кавказе приписывают России и более сдержаны в отношении западных стран, особенно США. Роль Турции подавляющее большинстве азербайджанских респондентов оценивает позитивно, а подавляющее большинство армянских,— наоборот, негативно, что также отражает господствующие в странах политические настроения Что касается грузинских респондентов, роль Турции большинство из них оценивает как нейтральную.
Показательно, что общественное мнение достаточно четко коррелирует с той политикой, которую проводят правящие круги.
При анализе конфронтационной этнонациональной политики стоит отметить, что часто националистические силы, даже не вступив еще на путь непосредственного противостояния, создают свои вооруженные соединения (на всякий случай), чем и оказывают воздействие на политику соседей или оппонирующих организаций. Немаловажное значение в поддержке данного вида этнонациональной политики приобретает и то, что на такой путь встает и общественное сознание. Социологические исследования в конце 80—90-х годов показывали, что практически везде находилось 17—20% людей (а в некоторых национальных республиках до 25—30%), готовых выступить в защиту национальных интересов с оружием в руках. А это значит, что радикальный вид этнонациональной политики имел серьезную поддержку и мог рассчитывать на успешную реализацию своих замыслов.
При анализе конфронтационной этнополитики особенно важно обратить внимание на характеристику политических сил, ибо часто сутью этих акций является не политическая борьба как таковая, а когда она сдобрена этнократическими амбициями, опасная еще и тем, что к этому примешивается их деятельность по противостоянию одного народа другим.
Значительное место в деятельности этнократических режимов занимает радикальный вид этнонациональной политики. Это своего рода балансирование между крайними (силовыми) формами взаимоотношений и умеренным, взвешенным действием в отстаивании своей позиции, своей точки зрения. Причем, эта грань весьма подвижна и в любой момент может склониться в ту или иную сторону, балансировать на грани войны и мира. Именно в такой острой позиционной борьбе, которая нередко переходит в насильственные акции, а иногда развивается относительно спокойно, характеризуются этнополитические столкновения в Индонезии, Нигерии, в некоторых штатах Индии. Этнополитический радикализм привел к разделению Чехословакии на два государства, СССР — на 15 независимых стран.
От радикальных настроений не избавлена и сегодняшняя Россия, что особенно явственно проявлялось в 90-е годы в позиции политических лидеров Татарстана, а частично Тувы, Якутии. Особенно острой была ситуация в Татарстане, когда в начале 90-х годов радикальные националистические силы требовали выхода из России, объявления Татарстана независимым государством и даже угрожали возможной войной по типу Чечни. В этой ситуации руководители Татарстана также заняли достаточно радикальную позицию. Они не подписали Федеративный договор в 1993 г., не участвовали в референдуме по Конституции России. В результате специального договора о разделении полномочий они получили признания своей республики как субъекта международного права. Они стали проводить даже специальную социальную политику, которая значительно отличалась от всей России, будучи хорошо организационно и финансово поддержана.
В определенной степени радикальную полицию руководители Тувы, до недавнего времени в Конституции которой было записано право на самоопределение, вплоть до отделения, вплоть до выхода из России, что прямо противоречило российской Конституции. После действий федеральной власти по избавлению от разночтений в Конституции России и Конституциях национальных республик большинство из них были приведены в соответствие друг с другом. Но некоторые республики продолжают настаивать на ряде положений. Так, в Башкирии, где не захотели отказаться от слова «суверенитет», не приняли в расчет положение что в одной стране может быть только один суверен, который при определенных условиях может делегировать полномочия нижестоящим органам властной вертикали, что не означает наделения их полномочиями сувернитета.
Видное место в политике этнократических режимов — если судить по интенсивности и применяемым методам — занимает компромиссная этнонациональная политика, когда участвующие в ней политические силы в своем противоборстве договариваются о возможных уступках друг другу, о вариантах, когда претензии и пожелания удовлетворяются в чем-то одном при непременном сохранении договоренностей и соблюдении интересов друг друга в другом. К такой ситуации можно отнести нынешнюю ситуацию в ЮАР, которая была символом апартеида. Ориентация на компромисс между белым и черным населением характеризует этнополитику в этой стране, хотя данное состояние не гарантирует от определенных напряжений и обострений и требует постоянной поддержки такого состояния.
Что касается России, то к таким компромиссным и весьма плодотворным решениям можно отнести ситуацию в Кабардино-Балкарии и Карачаево - Черкесии. В первой компромисс был достигнут последовательным руководством республики, не допустившим возможности националистическим силам балкарцев и части казачества пойти на развал этого национально-территориального образования. Были приняты меры по соблюдению пропорционального представительства трех народов — кабардинцев, балкарцев и русских — в исполнительных и законодательных органах власти. Достаточно эффективно работали средства массовой информации по разъяснению губительности намерений экстремистских сил создать свои республики в условиях чрезвычайно смешанного населения. Немалое значение сыграло и то, что руководитель балкарского движения генерал Батпаев оказался достаточно дальновидным политическим деятелем, отчетливо представляющим все возможные издержки и последствия любого недальновидного шага. И наконец, стоит отметить и позицию президента этой республики Кокова, нашедшего взвешенный путь для сохранения разумного баланса этнополитических сил в республике.
Еще один вид этнонациональной политики можно назвать специфическим, связанным с решением этнических проблем, как правило, не имеющим дело с политической целостностью страны, не имеющим прямого отношения к политической власти. Это особенно хорошо видно на примере Бельгии, где валлоны и фламандцы выясняют отношения друг с другом не только в плане различий в языке, но и в плане экономического взаимодействия и доступа к распорядительным функциям в государстве.
К таким специфическим проблемам можно отнести положение русинов в Закарпатье, которые претендуют на особую позицию по отношению к Украине, позицию талашей в Азербайджане по отношению к проводящейся их ассимиляции.
К этой политике можно отнести деятельность всех диаспор во всех странах мира, в том числе и России, когда перед нами стоят задачи выстоять в иноэтническом окружении, сохранить свою самобытность, не прерывать связи с исторической родиной, развивать и поддерживать национальную культуру и язык.
Этнонацинальная политика может быть представлена как ситуативная, которая возникает эпизодически при решении тех или иных проблем общественного развития и после их разрешения имеют тенденцию возвращаться в привычное русло.
Однако деформированные виды политики могут быть представлены в ином виде — не по интенсивности, агрессивности и напористости в проведении национальной политики, а по другим основаниям, в частности, методам и средствам, которые используются этнополитикой. Остановимся на некоторых из них. Прежде всего охарактеризуем идеократический вид этнонациональной политики, когда определяющее место в ней занимают концепции, объявленные власть предержащими «научными», «единственно правильными», «неоспоримыми» и т.д. и т.п. Эти концепции обычно существуют наряду с реальностью, не сопоставляются или плохо сопоставляются с ней, и всякие отклонения от нее трактуются не в пользу реальности, а пользу обожествленной концепции. Иначе говоря, концепция объявляется непререкаемым авторитетом, а несовпадение с ней нацеливает политические силы на «исправление», «улучшение» существующей реальности.
Этнополитика, проводимая в СССР, во многом следовала этому алгоритму взаимоотношения теории и практики. И в самом деле, в теории все выглядело достаточно привлекательно и бесспорно: народы должны дружить — партия и правительство делают все, что в их силах для удовлетворения потребностей и интересов всех без исключения народов; все, что осуществляется в этнополитике — это результат «мудрого» руководства»; все, что мешает этому, является пережитками прошлого или влиянием империалистического окружения. Даже те глубокие научные, в частности, социологические исследования, которые вскрывали серьезные изъяны в советской национальной политике, в лучшем случае прятались от общественности под грифом «секретно» или «для служебного пользования». Идеократическое вмешательство и регулирование общественного сознания в Советском Союзе привело к тому, что «политика государства, направленная на искусственное уравнивание уровня развития этнических общностей в разных сферах, насаждение массовой культуры, стремление к интернационализации общественных отношений привели к девальвации этических ценностей. Стандартизация, унификация, нивелировка этнических черт оправдывалась тем, что идеологические установки были направлены на создание метаобщности с единым сознанием и самосознанием — «советский народ».
К числу деформированных видов этнополитики можно отнести идеи, проповедуемые некоторыми глобалистами — они ратуют за карликовидные этносуверенитеты, когда под предлогом становления всеобщей цивилизации или цивилизационного общества ни фактически возвращают архаику первобытных родоплеменных традиций — создание «самостийных» государственных объединений, проповедь вождизма, этническую замкнутость и изоляционизм. «В этой связи понятными становятся странности глобалистов, не останавливающихся перед тем, чтобы начисто разрушать достижения модерна на уровне больших наций в пользу племенного сепаратизма и экстремизма, что мы наблюдаем в постсоветском пространстве, на территории Югославии и вскоре, вероятно, будем наблюдать в Китае и Индии. Дело в том, что единые крупные нации способны стать препятствием для соискателей глобальной власти над миром; именно поэтому глобалисты берут себе в союзники и финансируют активистов этносепаратизма».
Этнополитика может быть провокационной, когда используются те формы и виды ее действия, которые ведут к конфликтам. Насколько это стало реальностью, видно из данных опросов, проведенных в Армении, Азербайджане и Грузии в 2001 г.
Иногда этнонациональная политика, которая служит питательной средой для этнократии, выступает в форме дозированной этнополитики. Под ней мы понимаем такую форму ее организации, когда творцы этой политики определяют — часто «на глазок» — какому народу и как представить те или иные права, дать согласие на ту или иную форму автономии, наделить той или иной формой компетенции.
Такая политика чревата серьезными издержками. С одной стороны, схема, предложенная сверху, уязвима, даже исходя из того, что никакая политическая концепция никогда не достигала совершенства. Но будучи официальным документом, она загоняет в прокрустово ложе многообразие этнических проблем, которые по-разному воплощаются в судьбах своих народов. С другой, такая политика питает почву неудовлетворенных амбиций, притязаний, суждений о том, что та или иная этнонациональная общность оказалась ущемленной, обделенной, незаслуженно обиженной по сравнению с другими нациями и народами. Такие оценки и такое отношение к этнополитике нередко становятся мощным мобилизационным фактором, проникающим в глубины массового общественного сознания. А то что эта ситуация не так уж редка, показывает факт появления у каждой науки, у каждой этнической группы своих лидеров (в том числе и амбициозных), которые доказывали или пытаются доказать, что «их» народ заслуживает больше прав, чем это сложилось в реальности, что допущена недооценка его роли и значения в региональной (российской, мировой) культуре. Именно на этой основе и произрастает недоверие ко всему русскому, российскому и очень выраженное стремление дистанцироваться от него.
Этнонациональная политика не избавлена от осуществления такого ее вида как изоляционизм: от желания построить, сформировать только «свое», только «национальное», только «особенное». Это чаще всего встречается у руководителей тех национально-государственных образований, которые еще не укрепились в осознании своего права на самостоятельность, суверенитет, когда имеющаяся историческая практика не так богата и многообразна, как у других народов. Желание преодолеть сознание своей «неполноценности» толкает национальных лидеров к болезненной реакции на все, что намекает на ограниченность возможностей этих народов и соответственно к абсолютизации всего, что, на их взгляд, как-то возвышает данный народ. Поэтому действия этнократов этой ориентации направлены на преувеличение (и даже на искажение) фактов истории, использование мифов и легенд (при недостатке достоверных исторических источников), на славословие традиций и обычаев (даже спорных).
Таким образом, современная этнонациональная политика в России выступает различными гранями и отражает сложность и трудность эффективного решения национальных проблем в каждом конкретном случае.
На развитие сайта
Все права на опубликованные материалы защищены Законом РФ - при полном или частичном цитировании, обязательно наличие ссылки на данный сайт. Гиперссылка (для интернет- изданий) – должна быть размещена в подзаголовке или в первом абзаце материала.
