М.А.Лифшиц

ОБ ИДЕАЛЬНОМ И РЕАЛЬНОМ (III)

Если практика вовлекает в социальное развитие тела природы, то среди них не последнее место занимает сам человеческий мозг. Тело мозга также находится в этом процессе развития, и это происходит не только посредством различных артефактов – воплощений. В том же письме Людвигу Кугельману (11 июля 1968 года), в котором содержится уже приведенная фраза: «Законы природы вообще не могут быть уничтожены», Маркс пишет: «С другой стороны, как Вы верно полагаете, история теории, конечно, доказывает, что понимание отношения стоимости было всегда одним и тем же, только более ясным или более туманным, сильнее опутанным иллюзиями или более научно определенным. Так как процесс мышления сам вырастает из известных условий, сам является естественным процессом, то действительно постигающее мышление может быть лишь одним и тем же, отличаясь только по степени, в зависимости от зрелости развития, следовательно также и от развития органа мышления. Все остальное вздор» [38]. Надо думать, что под именем «органа мышления» имеется в виду все-таки мозг. В чем же может состоять его развитие?

Здесь, разумеется, совершенно прав Эвальд Ильенков. Самое совершенное исследование нейронов и синапсов ни в наши дни, ни в отдаленном будущем не может обнаружить тех изменений в физическом теле мозга, которые имеют своим эпифеноменом систему Аристотеля или систему Фихте. Искать их объективный эквивалент нужно в самих реальных универсалиях внешнего мира, большого бытия, которое становится для человека открытой книгой благодаря исторической предметной практике. Благодаря этому процессу орган мышления вступает в активное взаимодействие с окружающим внешним миром. Биологические особенности мозга, созданные эволюцией природы, и новые качества, приобретенные этой основой в истории, образуют только сравнительно бедный код, на котором пишет свои письмена бесконечность материального мира. Этот естественный процесс самораскрытия действительности в процессе изменения природы человеком, в постоянных вопросах и ответах его исторической практики делает орган мышления своим активным посредствующим звеном. Очень большое, но конечное число элементов, обеспечивающих физическую работу мозга – только буква закона «бытие определяет мышление». Кроме буквы есть еще и дух этого закона, есть аура бесконечных отношений, в которые эта ограниченная клавиатура вступает с окружающим миром. В этом и состоит естественный процесс развития органа мышления, образующий на своем пути духовные формации, эпохи, стили, личности и все богатство, неповторимое своеобразие явлений мировой культуры. Всего этого нет в нейрофизиологическом центре рождающегося ребенка. Его формальные возможности могут быть наполнены различным, иногда даже противоположным конкретным содержанием. Одни и те же биологические данные могут служить для формирования личности вождя пиратов или Черчилля. Биологически это не запрограммировано. Ребенок с первых шагов вступает в общение с готовыми формами культуры, ее историческими масками, своего рода законом наиболее вероятного положения. Его воспитывают взрослые, его воспитывают знаки общественной культуры, как бы объективные для его личного сознания. И оно становится эпифеноменом определенного «аспекта культуры». Но воспитатель тоже должен быть воспитан, и если бы сознание людей не имело выхода в объективный мир, не имело доступа к истине самих вещей, veritas rerum, общественное сознание не имело бы никакого развития и было бы вечным тупым автопортретом.

Безразлично, замкнуто ли сознание «церебральной структурой», классовыми интересами и социальной средой, или системой воплощений общественного сознания в слове, в письменной речи, в храмах, статуях, книгах, чертежах, технических приспособлениях, людях, воспитанных в определенных правилах и обученных специальным знаниям. Теоретически это безразлично. Дело в том, что сознание адекватное своему понятию и в этом смысле идеальное, не может быть конечным. Оно обусловлено историческим развитием, но в принципе безусловно, всегда «одно и то же», по выражению Маркса, всегда более или менее ясно отражает явления актуальной бесконечности. В противном случае сознание не может выйти за пределы навязанного ему синдрома, личной или коллективной галлюцинации, которое тем более владеет человеческой мыслью, чем более она воображает себя формально свободной от своего объективного содержания и способной что-нибудь утверждать или отрицать на основании расчетов абстрактной логики рассудка.

Мы сказали, что мысль не в голове, а вещах и положениях, которые отражаются, сказываются в ней, если это действительно мысль, отвечающая своему понятию, потому что она отвечает своему предмету, достигшему достаточного тождества с самим собой и потому определенно, или прегнатно выраженному и доступному активной деятельности нашего сознания. Но если мы тотчас же скажем, что предметный мир, служащий содержанием этой деятельности, есть, собственно, не действительный мир, а мир вещей, символизирующих наше сознание, объективирующих человеческую мысль, то мы тем самым отступим от верной исходной посылки [i]нашей онтологической гносеологии, или как вам будет угодно ее называть. Есть только две возможности, одно из двух – либо мысль в голове, в «церебральной структуре», в качестве ее свойства, «эпифеномена», либо она опирается на объективную систему взаимной эквивалентности самих вещей, на те, несущие в себе всеобщее содержание априорные факты опыта, которые создаются независимо от человеческой головы в самой действительности, включая сюда и природу и общество. Других возможностей у нас нет, если мы не хотим попасть в безвыходный логический круг. У нас получится, что объекты символизируют мысль, а мысль опирается на свои собственные объективные символы. Нет, если она вышла за пределы «церебральной структуры», будучи не только субъективным переживанием мыслящего тела, то единственной опорой для нее остается бытие внешнего тела, «жизнь материала». Нужно идти дальше поэтому пути, или нам нечего было начинать, вернемся к школьному пониманию идеального как продукта физической деятельности мозга и влияния общественной среды плюс неизвестно откуда возникшая сфера внешнего опыта и еще более таинственная правоспособность формальной логики, рациональной обработки эмпирических данных. Но Ильенков решительно отказался от такого подобия номиналистической схоластики, основанной большей частью на словах, современных терминах, непроходимой гуще философских фраз. Ну а если мы взялись идти вперед, то нельзя останавливаться на середине пути. Объективные символы общественного сознания нас не спасут от опасностей, кроющихся во всяком номинализме. Ведь мы, по существу, остаемся в пределах субъективной, хотя и общественно субъективной сферы, и выход за ее пределы в мир действительный, существующий независимо от любого сознания, остается по-прежнему загадкой. Нужно разомкнуть наш логический круг и понять, что не только в природе, но и в самом обществе одно дело «репрезентации» общественного сознания в словах, статуях и даже в изделиях производства, другое дело – те «репрезентации», которые возникают, например, в денежной форме стоимости. Товары обмениваются людьми, обладающими сознанием, и сознание одного товаропроизводителя должно признать (гегелевское anerkennen) сознание другого, но это взаимное признание подчиняется логике материального процесса, процесса обмена, здесь перед нами реальное отношение, и мозг товаропроизводителя в нем присутствует лишь как вещественный агент, подчиненная сторона органа, необходимого для установления того, что в данном материальном отношении существует лишь Ideell, например, стоимость товара в талерах, которые могут быть даже не вынуты из кармана.

Конечно, и сами товары как продукты производства и даже орудия его суть воплощения общественного труда, а следовательно, и сознания производителей. Но прежде чем это воплощение хозяйственного и технического расчета становится возможным, должны возникнуть или существовать в чистой возможности, долженствовании, определенные потребности производства, возникающие вследствие его объективной логики. Сознание менеджера или инженера является лишь умственным выражением материальной логики самого развития общественного производства. А это процесс не менее необходимый, чем рост дерева или течение реки.

Основная теорема Ильенкова справедлива. Она состоит в том, что содержание мышления не заложено в мозговых клетках человека, даже если мы будем рассматривать мысль как свойство материи, а не как ее выделение или тонкий флюид. Мысль не находится «в голове», потому что она вообще нигде не находится, ибо места не занимает. Но мысль, вышедшая из состояния чисто психологического продукта определенных конечных условий, опирается на объективную ситуацию вне человеческой головы, она опирается на те реальные инстанции, которые при всей своей вещественности означают не самих себя, а многое другое, являются для нашего внешнего и внутреннего зрения, как уже было сказано, скрепляющими данные опыта как крупные камни в глиняной стене. Бесспорно, что возможность безусловного знания или знания абсолютной истины открывает только процесс чувственно-предметной практики, который вместе с тем эту возможность исторически ограничивает, но безусловность и обусловленность нашего сознания не совершенно тождественны. Между ними есть некоторая щель, дифференциал, открывающий возможность необратимых в принципе новых завоеваний. Заменить же замкнутость физиологическую замкнутостью общественной (хотя бы и общечеловеческой) это еще не значит построить мост, связывающий наш малый берег с бесконечным материком природы и дающий нам возможность пусть небольшой доли свободы, истинной, а не только кажущейся, иллюзорной, иллюзии магнитной стрелки, всегда охотно бегущей к северу. Как бы нам здесь из церебрального рабства не попасть в рабство социологическое? Я не оспариваю важность каких-нибудь выводов буржуазной социологии для нужд материалистического понимания истории общества и его современности. Но социология возникла как наука, подобная естествознанию, и всегда ставила себе в заслугу то, что она как бы по ту сторону добра и зла. А для того, чтобы удовлетворить неугомонное человеческое сердце, к ней обычно присоединяют еще и вторую истину, от правды нравственной, гуманизма, или «аксиологии», теории ценностей. Вся эта философская школа кройки и шитья была, конечно, для Ильенкова неприемлема. Он просто не успел сделать следующий шаг, но, как уже было сказано, в таких вопросах останавливаться по середине нельзя. И чтобы наш материализм был вполне современным, придется взять еще один урок у Платона, Аристотеля и Гегеля, то есть признать, что идеальное существует не только в человеке, не только в общественной деятельности, не только в предметных воплощениях общественного сознания, но и в природе, и в социальных процессах, и в жизни личности. Общественное так же может быть объективным, как луна, как природа, и существующее в нем идеальное не есть воплощение содержимого нашей головы или коллективного мышления, а объективно идеальное, такое же, как в природе. Только на этой основе возможны символы, закрепляющие в словах, статуях и других воплощениях человеческого духа идеальное содержание самой действительности.

[1] Э. В. Ильенков. Проблемы идеального. – «Вопросы философии», 1979, № 7, с. 131.

[2] К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений. М., 1956, стр. 98.

[3] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр. 82.

[4] Э. В. Ильенков. Диалектическая логика. М., 1974, стр. 194.

[5] Э. В. Ильенков. Диалектическая логика. М., 1974, стр. 194.

[6] Э. В. Ильенков. Проблема идеального, стр. 135. (Разрядка моя. – М. Л.).

[7] Там же, стр. 136. (Выделено мной. – М. Л.).

[8]Э. В. Ильенков. Диалектическая логика, стр. 189.

[9] Аристотель. Соч., т. 1. М., 1975, стр. 186.

[10] Там же, стр. 250.

[11]Гегель. Соч., т. 1. М.-Л., 1929, стр. 322. (Гегель. Энциклопедия философских наук. Т. 1. Наука логики. М.: Мысль, 1974. С. 401. – М. Л.).

[12]Э. В. Ильенков. Диалектическая логика, стр. 260-261.

[13]В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 104.

[14]В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 104.

[15]Э. В. Ильенков. Проблема идеального, стр. 156.

[16]Д. Пойа. Математика и правдоподобные рассуждения. М., 1975, стр. 187.

[17] Э. В. Ильенков. Искусство и коммунистический идеал. М., 1984, стр.

[18]Там же, стр. 260.

[19] Аристотель. Соч., т. 1, стр. 169.

[20]См. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1979, стр. 137.

[21]Платон. Соч., т. 3, ч. 1. М., 1971, стр. 317.

[22] F. W. Y. Schelling. Werke. Auswahl in drei Banden. Zweiter Band. Leipzig, 1907, S. 678.

[23]См. Гегель. Соч., т. 1, стр. 266.

[24]Гегель. Наука логики. М., 1970, т. 1, стр. 226-228.

[25]Э. В. Ильенков. Диалектическая логика, стр. 194.

[26] Э. В. Ильенкову это было известно, как видно из немецкого текста, приведенного им на стр. 195 «Диалектической логики», но он видимо не придавал этому оттенку никакого значения.

[27]К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр. 89.

[28]Там же, стр. 90.

[29]Э. В. Ильенков. Проблема идеального, стр. 150.

[30] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр. 56.

[31]Э. В. Ильенков. Диалектическая логика, стр. 90.

[32] Э. В. Ильенков. Проблема идеального, стр. 148.

[33] Э. В. Ильенков. Проблема идеального, стр. 137.

[34] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр. 135, 153.

[35] См. Э. В. Ильенков. Проблема идеального, стр. 134.

[36] Там же, стр. 131 (Разрядка моя. – М. Л.).

[37] Э.В. Ильенков. Проблема идеального, стр. 158.

[38] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 32, стр. 461.

Комментарий В.Т.Кудрявцева

В свое время текст Мих. Лифшица буквально перевернул мое, тогда еще аспирантское мировоззрение. Правда, оно было готово к этому. Еще в студенческие годы я смутно подозревал, что прав был Платон, говоря о том, что идея «лошадности» значительно более реальна, чем отдельная лошадь, эту идею воплощающая. И что, даже если от всех лошадей мира останется лишь одна, то она будет не просто последним олицетворением идеи «лошадности», а сама обретет статус этой идеи. Покуда существует последний из могикан существует и «могиканство» per se.

Что же мешает нашим современникам признать правоту диалектиков Аристотеля – Платона – Шеллинга – Гегеля – Маркса – Ильенкова – Лифшица в отношении утверждения объективной реальности идеального? Сейчас не важно – в природе ли в целом (Аристотель, Платон, Шеллинг, Гегель, Лифшиц), в культуре ли исключительно (отчасти Маркс, Ильенков, а также С.Л.Рубинштейн). Мешают комплексы, привитые советской натурфилософией под названием «диамат», невротический страх «диалектико-материалистического мировоззрения» утратить, «потерять» материю, которая в духе картезианства всецело мыслится как грубая, непосредственно данная эмпирическая протяженность.

Тут, вероятно, для посетителей сайта, особенно для молодых, нужно пояснение. Под «диаматом» («диалектическим материализмом») я понимаю ту совокупность «философических», по сути – сугубо идеологических, представлений о мире и человеке, которая была заложена в произведении «Владимира Ильина» (В.И.Ленина) «Материализм и эмпириокритицизм», канонизирована в «Кратком курсе Истории ВКП (б)» И.В.Сталина, под копирку воспроизведена в сочинениях сталинской «красной профессуры» и в терминологически модернизированном и конкретизированном достижениями «современного научного (прежде всего – естественнонаучного) знания» обличии благополучно перекочевала в труды многих работников советского философского цеха, начиная со второй половины 1950-х гг. Не труды Маркса, требующие серьезной философской подготовки читателя, а именно полупопулярный, во многом ученический, но очень амбициозный, опус выдающегося публициста и публичного политика, будущего вождя мирового пролетариата, стал подлинной библией «диамата». За него он, сразу после выхода книги, получил отповедь в виде разгромной рецензии убежденной революционной марксистки Л.И.Аксельрод (которая писала под характерным псевдонимом Ортодокс). Впрочем, сам Ленин честно признается в предисловии к своей работе, что еще не определился в философии, что он «в философии ищущий» (но тогда, спрашивает Аксельрод, к чему все эти безапелляционные, грубые инвективы в адрес крупных и не очень крупных мыслителей, из коих буквально соткана книга?). Сам он позднее, конспектируя большую «Логику» Гегеля, оказался вынужденным внести ряд корректив в свои исходные представления.

Но положения это не изменило. Основная концепция книги, со временем получившая известность под названием «ленинской теории отражения» - попытка переложения на марксистский лад того, что создавали столетиями раньше европейские натурфилософские школы (даже «умный», глубоко отрефлексированный натурализм Л.Фейербаха Лениным по существу востребован не был*) – жестко задала образ той советской философии, которые мы называем «диаматом». Той философии, в которой нет места проблеме идеального, и которая агрессивно и послушно (в угоду партийному начальству) отторгала и добивала Э.В.Ильенкова.

Сам Эвальд Васильевич (как и другие мыслящие советские марксисты – М.А.Лифшиц, М.М.Розенталь, Б.М.Кедров, П.В.Копнин - список можно продолжить) искренне верил в философский дар Ленина. Вдохновленный этой своей верой, отнюдь не из конъюнктурных соображений он даже посвятил «Материализму и эмпириокритицизму» небольшую книжку – «Ленинская диалектика и метафизика позитивизма» (М., 1980). Но только при ее прочтении трудно отделаться от впечатления, что в ней Ленин формулирует свои тезисы и даже в присущей ему манере ругается на облагороженном языке Ильенкова. В истории так часто бывает: Пигмалион был в очередной раз покорен сотворенной им Галатеей. И «Пигмалион» (Ильенков) имел на это полное право, поскольку занимался авторизацией ленинского наследия. Но не только в момент написания «Ленинской диалектики…», но и всегда, с молодых ногтей Ильенкову был присущ удивительный талант авторского прочтения и освоения чужого текста, чужой мысли. В ряде случаев это приводило Ильенкова к ряду поистине выдающихся философских открытий (идея мыслящего тела у Спинозы, логика восхождения от абстрактного к конкретному у Маркса). Даже когда читаешь в его переводе гегелевский памфлет «Кто мыслит абстрактно?», порой забываешь о том, что перед тобой не оригинальный ильенковский текст. На том же основании Эвальд Васильевич часто повторял, что не изобретает ничего нового, а лишь адекватно излагает Маркса.

Говорю все это не для того, чтобы как-то «оправдать» близкого моему сердцу Э.В.Ильенкова, «смыть с него родимые пятна ленинизма» и т.п. Гениальный мыслитель XX столетия в этом не нуждается. Просто, как всякий гений, он является наиболее точным выразителем той эпохи, в которой родился, жил и которую… собственноручно творил. А неизбежная плата гения за такую «эпохальность», точнее, ее оборотная сторона - историческая ограниченность тех способов мировидения, каковых он придерживается и каковые порождает. Именно эту историческую ограниченность учил прежде всего принимать во внимание К.Маркс при анализе любого человеческого творения и относиться к ней, во-первых, - критически, во-вторых, - рефлексивно, в третьих, – конструктивно. Т.е. – видеть и оценивать ограничения (критика), источники их происхождения (рефлексия) и перспективы преодоления (конструктивность). Этим диалектическим искусством сам Э.В.Ильенков владел в совершенстве.

Так вот, следуя «ленинскому духу» (в том виде, в каком он его принял и разделял), еще молодой Ильенков видел не то что историческую ограниченность – местечковую убогость официального «диамата». Правда, ее источники он усматривал не в книге Ленина «Материализм и эмпириокритицизм», а в «Кратком курсе…» Сталина и поточной печатной продукции его комментаторов. Свою «конструктивную альтернативу» Э.В.Ильенков совместно с В.П.Коровиковым сформулировали в знаменитых рукописных тезисах, за которые они поплатились работой на философском факультете МГУ (В.П.Коровиков вообще был вынужден уйти в журналистику). В тезисах утверждалось, по нынешним временам, безобидное и очевидное: нет никакого «диамата» и «истмата» («исторического материализма»), а есть лишь диалектика как логика исторически развивающегося человеческого мышления, как теория познания – теория обусловленной творчески преобразующей деятельностью человечества возможности совпадения мысли с ее предметом. И все! Вот только это «и все» означало крах всех и всяческих притязаний «идеологов» (а таковыми была большая часть советских философов) на профессиональные занятия философией. Означало это и оживление классической философско-диалектической традиции Спинозы – Канта – Фихте – Шеллинга – Гегеля – Маркса, переосмыслением, развитием которой и занялась с конца 1950-х – начала 1960-х гг. молодая генерация наших философов в лице Э.В.Ильенкова, П.В.Копнина, Г.С.Батищева, М.К.Мамардашвили, Н.Н.Трубникова, В.А.Лекторского, В.С.Библера, В.Ж.Келле, Ю.М.Бородая, Э.Ю.Соловьева, Н.В.Мотрошиловой, П.П.Гайденко, Ж.М.Абдильдина, А.Х.Касымжанова, Л.К.Науменко и др. К счастью, сохранились и те, кто до них избрал этот путь, – В.Ф.Асмус, М.А.Лифшиц, М.М.Розенталь, Б.М.Кедров… К несчастью, сталинская власть уже успела расправиться с К.Р.Мегрелидзе, который еще в конце 1930-х гг. предвосхитил многие, даже самые смелые поиски «диалектиков-шестидесятников» (см. его многострадальную книгу «Основные проблемы социологии мышления», чудом изданную в Тбилиси в 1973 г.)…

Тем не менее, «диалектики», как и «диаматчики», в подавляющем большинстве случаев настойчиво выставляли на правах парной категории понятию идеального понятие материального. Однако – и на это особое внимание обращает М.А.Лифшиц – в русле классической философской традиции идеальное противопоставлялось не материальному, а реальному. В «Капитале» Маркса есть, правда, общеизвестный пассаж об идеальном как материальном, пересаженным в голову человека и преобразованным в ней. (Не могу не вспомнить шутливый перефраз, который придумал Ильенков: «Любовь – это половое влечение, пересаженное в голову человека и преобразованное в ней».) Но, во-первых, здесь идеальное понимается в более узком смысле – как идейное, как то, что имеет бытие в идее (Ideelle). Тогда как в языке немецкой классической философии зафиксированы еще два значения термина «идеальное» - Ideale и Ideel (см. статью М.А.Лифшица); сейчас приходится отвлечься от этих тонкостей. А, во-вторых, противоположность «идеального» и «материального» - лишь частный случай живо интересовавшей еще античных авторов диалектики противостояния «идеи» и «вещи». Причем, в данном случае вещь выступает не столько как эмпирически осязаемая фактура, которую можно увидеть, ощупать, обнюхать, попробовать на язык и т.п. (что было главным для Дж.Локка и других английских эмпиристов), сколько как объективная качественная определенность, внеположная нашему сознанию. Согласитесь: акценты – несколько разные. Не говоря уже про разъяснение Э.В.Ильенкова о том, что, упоминая «голову», Маркс имел в виду не анатомический орган индивидуума Homo sapiens, а «общественно развитую голову человечества», которая мыслит в категориях совокупного человеческого разума.

Непонимание этих, в общем-то, очевидных в контексте всякого профессионального философского разговора обстоятельств, приводит к тому, что проблема «онтологического статуса» идеального, до сих пор сводится к выяснению, где «локализовано» идеальное - в мозгу или вне мозга, во внешнем мире. Это и есть та самая пресловутая «логика пространственного взаимодействия тел» (по терминологии Ф.Т.Михайлова), в которой выдержаны традиционные способы объяснения природы человека и всех человеческих феноменов - культуры, сознания, мышления и др. (думается, она плохо работает уже в сфере современного естествознания). Ее и исповедуют натурфилософы от «диамата», даже те, кто торжественно объявил о своем разрыве с ним. Для них есть только материальный мир, притом взятый в двух ипостасях – в виде внешних вещей, с одной стороны, и, «высокоорганизованной материи головного мозга» индивида, его тела вообще, - с другой, да еще отражение первой ипостаси во второй. Идеальное же предстает в качестве продукта взаимодействия материальной субстанции вещей с материальным субстратом мозга – эпифеномена, от которого ни субстанции, ни субстрату, по большому счету, не горячо и не холодно. Им «хватает» самого факта их взаимодействия друг с другом. Во всяком случае – в границах той теоретической абстракции, которая определяет такой взгляд. Дальнейшее приписывание этому эпифеномену неких творческих функций («сознание не только отражает, но и творит мир») ничего не разъясняет, а лишь привносит в натурфилософскую картину этого взаимодействия элемент мистики.

Но вот что самое интересное. Некоторые сторонники Ильенкова, приверженцы диалектической логики – в противовес «диаматчикам» - продолжают темпераментно отстаивать факт присутствия идеального по ту сторону черепной коробки индивида, в культуре и порождающей ее деятельности человека, не идя дальше и не объясняя, в отличие от Ильенкова, самой необходимости такого присутствия. По сути, они продолжают обсуждать проблему идеального в границах эмпирически-пространственной оппозиции «вовне – внутри», т.е. в рамке, которая была навязана им «диаматчиками». Судя по всему, не для них всех написал Гете: «Что внутри – во внешнем сыщешь, что вовне – внутри отыщешь…»!

Между тем, истина – лишь по тому совпадение мысли с реальностью, что является «совпадением» предмета с самим собой, выражает адекватность его собственной сущности. Об этом все творчество Платона и Гегеля, об этом статья Мих. Лифшица. И только при условии признания этого может быть начат любой сколь-нибудь серьезный философский разговор. Тем более, разговор о проблеме идеального.

*Подлинное значение философской антропологии Фейербаха смогло открыться лишь с позиций ранних «фейербахианских» (вплоть до прямого цитирования предшественника без упоминания его имени и тем более без кавычек) «Экономическо-философских рукописей 1844 г.» К.Маркса. Но они были обнаружены и впервые опубликованы на Западе уже после смерти Ленина. Это произвело сенсацию в интеллектуальных кругах Старого и Нового света. В теоретике-экономисте, признанном авторе «Капитала» был увиден масштабный философ. Впрочем, в России это намного раньше понял тот же В.И.Ленин, в проницательности которому, несмотря на все вышесказанное, отказывать не приходится. Ему принадлежит крылатое и справедливое: «Если Маркс не оставил «Логики» (с большой буквы), то он оставил логику «Капитала»…» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 29. С. 301). Аналогичным образом оценивал значение «Капитала» другой лидер российского марксизма – Г.В.Плеханов. Но никто, кроме Ленина и его соратников-большевиков, которые вознамерились превратить идеи Маркса в «материальную силу» для построения нового общества «в одной отдельно взятой стране», так не поспособствовал дискредитации этих идей в философски не искушенных глазах мирового сообщества. Грубо говоря, «подставили» они Маркса и перед своей собственной «отдельно взятой страной»…

Между тем, уже фейербахианский опыт дал Марксу очень многое. Благодаря ему позднее Маркс сумел вдохнуть в «готические» (по выражению Г.Д.Гачева) конструкции гегелевской логики живой дух реальной жизни людей, что радикально изменило образ самой этой конструкции. Марксов «материализм» только в том и состоял, что он первым средствами исторических, а не натуралистических (как Фейербах) категорий сделал реальную практическую жизнь предметом содержательной философской рефлексии. Причем, сделал он это задолго до того, как попытки в том же направлении начали предпринимать Ф.Ницше, А.Бергсон, теоретики «философии жизни» (от Т.Лессинга и В.Дильтея до О.Шпенглера и Х.Ортеги-и-Гассета), феноменологической «философии повседневности» (Э.Гуссерль, А.Шюц), не говоря уже о наших современниках – «постмодернистах».