История одной конференции,

или Немного о том, в каких условиях приходилось работать и жить В.В.Давыдову

Протяженно-сложенное слово

И гнусливо-казенный укор

Заменили тюрьму и оковы,

Дыбу, сруб и кровавый топор.

Но, с приятным различьем в манере,

Сила та же и тот же успех,

И в сугубой свершается мере

Наказанье за двойственный грех.

Владимир Соловьев

Сегодня часто приходится слышать, что школа Л.С.Выготского, занимая господствующие позиции в советской психологии, представляла собой чуть ли не идеологический форпост в науке, выступала наместницей официальной линии партии, под которую советская психология была обязана прогибаться в добровольно-принудительном подобострастии. О том, как обстояло дело в действительности, позволяет судить следующая история. Ее В.В.Давыдов рассказал своему голландскому коллеге и близкому другу Жаку Карпею – профессору Свободного университета в Амстердаме. Эта история, записанная на диктофон Ж.Карпеем, была впервые опубликована в журнале «Вестник» (1998. № 5) и воспроизводится здесь по тексту этого издания. Ниже я сделал несколько примечаний – в основном пояснительного характера.

Владимир Кудрявцев

В 79-80 годы мы с Владимиром Петровичем Зинченко проводили в психологическом институте специальный семинар по перспективам концепции Выготского. К этому времени мы стали активно участвовать, как члены редколлегии, в подготовке трудов Выготского. И к тому же к этому времени скончались два для нас гиганта - Лурия и Леонтьев. И мы хотели разобраться, каков потенциал Выготского. Возникла идея провести конференцию на базе нашего Института. Я согласовал возможности ее проведения с тогдашним президентом нашей Академии* Всеволодом Николаевичем Столетовым. Он очень сочувственно отнесся к нашим намерениям. И даже поставил в известность отдел образования ЦК, где вначале не противились проведению этой конференции. Мы начали подготовку: выясняли возможности тех или иных людей из всех регионов Советского Союза участвовать в этой конференции, готовили публикации. Я тогда вместе с Радзиховским** подготовил для сборника материалов конференции статью «Понятие идеального у Выготкого», в которой мы к выводу о том, что хотя и недостаточно развернуто, но у Выготского понятие об идеальном было.

Был определен срок проведения конференции - октябрь 81 года, список участников, составлена программа по ряду секций. Желание участвовать в конференции изъявили известный в Союзе философ и логик, историк науки Бонифатий Михайлович Кедров, специалист в области истории психологии Ярошевский, бунтарь и вместе с тем интересный логик и философ Георгий Петрович Щедровицкий (он недавно скончался). Мы подготовили хорошую конференцию. Но по ходу подготовки со мною проводилась (особенно с начала 80 года) особая работа со стороны сотрудника ЦК – Ломова*** и его сподвижников. К тому времени у Ломова (я думаю не без подачи крупного чиновника ЦК и друга Ломова профессора Кузьмина) сложилась идея о том, что концепция Выготского является по сути своей сионистско-еврейской, что пропагандирование этой концепции на Западе вызвано интересами сионистских групп и поддержка теории Выготского в Советском Союзе есть ни что иное, как податливость влиянию этих сионистских групп. И когда эта группа Ломова все-таки обнаружила, что руководимый мною институт получил серьезное общественное влияние, и что он становится базой для разработки идей Выготского, мне было предложено отойти от поддержки теории Выготского, разорвать свою дружбу с Зинченко якобы для налаживания хороших взаимоотношений во всей советской психологической науке (к началу 80-х годов четко размежевалась позиция ленинградской группы Ломова - антивыготская позиция - и позиция московских психологов, вначале возглавляемых Лурией и Леонтьевым, а потом Зинченко и мной). Я прямо заявил Ломову и его людям, которые подосланы были ко мне с соответствующими предложениями, что этого я сделать не могу. Для меня кажется бредом суждение о том, что концепция Выготского является средством влияния сионистских групп на наше психологическое научное сознание. Я был последователем Выготского был и останусь.

В 1979 году на Западе появилась статья Тулмена «Моцарт в психологии». Она нам стала известна несколько позднее - в 80-м году, я тут же организовал ее хороший перевод, она нас воодушевила, восхитила. Мы хотели ее опубликовать в журнале «Вопросы психологии», но встретили резкую оппозицию со стороны Ломова, и ему подобных. За публикацию этой статьи были только два человека из членов редколлегии - Петровский и я. Причем, на этой редколлегии Бодалев**** прямо сказал: «Что это такое! Вслед за тем, что мы наблюдаем бум Выготского на Западе, у нас также активизируется линия на поддержку идей Выготского! Это одностороннее понимание источника развития советской психологии, есть другие источники - Ананьев, Рубинштейн... И почему Выготский, Выготский, Выготский?!...И вообще пора прекратить эту поддержку влияния Выготского!» Но мы с Зинченко решили опубликовать эту статью с согласия самого Тулмена в «Вопросах философии». В «Вопросах философии» у нас были хорошие друзья в редколлегии редакции - Геннадий Сардионович Гургенидзе и другие. Ярошевский и Гургенидзе поддержали целесообразность публикации статьи Тулмена, и она пошла в производство.

Итак, конференция подготовлена, изданы пространные тезисы докладов, высланы приглашения, назначен срок... Я встречаю Всеволода Николаевича Столетова, приглашаю его на конференцию, он говорит, что, кончено будет, обязательно. За день до конференции меня вызывают в ЦК. Руководитель отдела образования - подлец, скотина, мерзавец первокласснейший - некий Кожевников Евгений Михайлович (он член нашей Академии сейчас), в точном соответствии с «цековскими» установками, заявляет: «Василий Васильевич, мы, правда, с Вами согласовывали проведение конференции, но смотрите, какие здесь доклады: вот доклад Бонифатия Михайловича Кедрова «Кризис в психологии». Какой в советской психологии может быть кризис?! Я думаю, что советская психология, особенно в последнее десятилетие, и не без Вашего участия находится на подъеме...». Я говорю: «Евгений Михайлович! Это сжатая характеристика в названии «смысла кризиса» у Выготского. Бонифатий Михайлович изъявил желание выступить по существу методологических вопросов, поднимаемых Львом Семеновичем в его знаменитой, еще неопубликованной у нас статье «Исторический смысл психологического кризиса»*****. «Нет, это мне не нужно, вот видите - неаккуратность!» И стал придираться к названиям отдельных статей. Я чувствую, что это чистые придирки. «Знаете, Василий Васильевич, у нас такое мнение, что конференция несвоевременна». Я знаю манеру работы нашего ЦК... «Евгений Михайлович, давайте отставим ваши придирки в сторону. Это мнение существенно? И мне бессмысленно сейчас обращаться к большому партийному начальству?» - «Нет, Василий Васильевич, у Вас уже времени нет». Тем самым он сказал: мы реально запретили вашу конференцию.

Я говорю: «К большому огорчению... Если такова позиция ЦК, то я как член партии вынужден подчиниться вашему решению, тем более, действительно мне все равно не остается времени для апелляции». – «Да, да! Вы все поняли правильно. Так, Василий Васильевич, подождем лучших времен!»

Я приезжаю в институт, а у меня в кабинете лежит издание материалов к этой конференции. Добились красивого издания! Я думаю: «Что же это такое?! Конференция запрещена, и я не могу рассылать этих материалов... И они погибнут. Через некоторое время они не будут считаться официальными...» Я знал, что они уже появились, эти материалы, в Ленинской библиотеке. Уже есть, то есть кое-кто мог читать их.

А в это время у Володи Зинченко на факультете психологии стажировался известный тебе Норис Минник из США. Мы обсуждаем, что делать. «Володь, меня прежде всего интересует судьба наших материалов. Вызывай Минника!» Они созвонились. Собираемся у меня в кабинете с Володей Зинченко и Минником. Я говорю: «Слушайте! Сейчас же подъезжайте в Ленинку и срочно делайте две копии на микрофильме сборника материалов Выготского. Две. Если завтра копии будут, одну копию по Вашим каналам - не советской только почтой - перешлите в США... Верчу, Майклу Коулу... Но чтобы в США материалы этой конференции были!» Для меня было важно спасти эти материалы. Если они там будут известны, мы могли бы сослаться, что кто-то (без моего наущения) сделал копию на пленку. Ведь можно там издать, пока здесь арест! «Понял!» - ответил Минник. Я ему подарил один экземпляр, и говорю: «Официально сними фильм, а посылай неофициально. Чтобы не перехватили».

Наступает день конференции. Подъезжают люди. Приезжает президент! Я в растерянности был, не всех сумел предупредить... «Как так?!» Я объяснил ему суть разговора с Кожевниковым. Он человек натасканный, партийный: «Да, Василий Васильевич, у нас выхода нет. Будем ждать». «Как ждать, - говорю, - ждать у моря погоды!..» Приехали люди из других городов, а я не могу им сказать, что конференцию запретили. Не позволительно! ЦК поступало таким образом: оно давало членам партии приказ, а ты не мог на этот приказ ссылаться. Я взвалил всю вину за отмену конференции на себя, мол, я не подготовил... Ну, разочарование появилось. И радость со стороны ломовско-ленинградского направления.

P.S. Конференцию мы, в конце концов, провели. И не одну. Сначала Международную в Голицино (1994 год), потом Международную в Москве (1996 год). Но самое печальное, что до этих конференций не дожили прямые ученики Л.С. Выготского - Л.И. Божович, А.В. Запорожец, Д.Б. Эльконин, подготовившие для нас свои доклады...

Примечания

*Академия педагогических наук СССР, ныне – Российская академия образования.

**Радзиховский Леонид Александрович – бывший аспирант В.В.Давыдова, который поручил ему значительный участок работы с наследием Л.С.Выготского. О том, как выполнил это поручение Радзиховский, судить не станем. Заметим лишь, что, по свидетельству членов семьи Выготского, после штудий Радзиховского, некоторые рукописи из его архива исчезли бесследно. Когда же В.В.Давыдова сняли с поста директора НИИ общей и педагогической психологии АПН СССР и исключили из членов КПСС, Радзиховский утверждал на партсобрании Института общей и педагогической психологии, что давыдовская лаборатория за все время своего существования ничего не дала советской школе, и сокрушался, что ему, Радзиховскому, еще долго придется отмываться от порочащих связей с бывшим научным руководителем. Однако отмылся он намного быстрее, чем предполагал (видимо, запятнан был не слишком сильно), полюбил вовремя наступившую демократию, учителей-новаторов, Фрейда, Горбачева, Ельцина, Гайдара, Лебедя, Путина, озвучивая свою любовь при помощи журналистской лиры, на коей для этих целей разучил пару-тройку аккордов. В настоящее время в науке не работает, а дает в газетах и по телевизору полезные наставления разного рода политическим деятелям. Думается, для этого рукописи Выготского совершенно не нужны, так что, может, имеет смысл вернуть их на место?

***Возможно, здесь в записи слова Давыдова звучат не очень разборчиво, впрочем, мог оговориться и сам Василий Васильевич. Борис Федорович Ломов был не сотрудником ЦК КПСС, а директором Института психологии АН СССР, хотя и имел влиятельные связи в этом органе (что далее и поясняет В.В.Давыдов). В молодые годы В.В.Давыдов и Б.Ф.Ломов даже дружили, но впоследствии разошлись.

****Бодалев Алексей Александрович, тогда - декан факультета психологии МГУ, академик-секретарь отделения психологии и возрастной физиологии АПН СССР.

*****Оговорка В.В. «Исторический смысл психологического кризиса» - не статья, а обширная рукопись монографического объема. Издана в томе I Собрания сочинений Л.С.Выготского (М., 1982).

Хотя конференция не была проведена тогда, ее материалы – действительно, превосходно изданные – разошлись в психологической среде, и ссылаться на них можно было вполне официально. Их экземпляр хранится и в моей домашней библиотеке.