Ашукино, сентябрь 2022 г. Фото автораВоображение порождает специфические образно-символические модели (Л.А. Венгер) мира и оперирует ими. Модель – не просто знаковое замещение «сути вещей» (например, в науке) или их «смысла» (например, в искусстве – Рудольф Арнхейм пишет об «изобразительных понятиях»). Вслед за В.А. Штофом (в отечественной литературе), принято указывать на «эвристические функции» модели. Модель, с помощью которой ничего нельзя найти, бессмысленна. Даже «модели» в моде – инструмент разведки того, насколько «массовое» сознание чувствительно и толерантно к непредсказуемости, как и любая продуктивная культурная провокация. Этот вызывающий бесформенный ярко фиолетовый берет вы никогда не станете носить, но именно потому, что, увидев на модели, сразу примерили к своему лицу, вкусу, установкам, желаниям и т.д. «Мода – это от любопытства», как заметил один западногерманский социолог.
Модель – это навигатор поиска «главного» (формо- и смыслообразующего), в чем бы оно ни являлось, даже если в реальности так и не явится (преадаптивность, по А.Г. Асмолову). Понятно, что навигационными «эвристическими функциями» модель в творчестве наделяет сам ищущий. Готовая модель не может осуществить за него навигации – особенно, в том, чего еще нет и, возможно, никогда не будет.
Любой навигатор – продукт поисков предшественников и оформления их результатов в
мысли о том, кому навигатор предназначен. Зарубка на дереве – «навигатор», адресованный тому, кто еще только потеряется в лесу, может быть, даже через годы. Его автор не может знать, кто это будет, разглядит ли он знак или вообще не умеет читать знаки. Зарубка – не только «навигатор» выхода из, казалось бы, безвыходной ситуации, но и образ того, кто в ней оказался,
образ воображения. Навигация – это попадание в смысловое поле воображения другого человека (человечества) и действие в нем. Включая те случаи, когда ты и есть другой, но в разных лицах. Навигационные модели (а всякая модель – навигатор) являются язык ориентировки, т.е. действия, настолько, насколько они служат языком воображения, «обращения» (Ф.Т. Михайлов) и общения.
С точки зрения Майкла Коула, уже простейшая форма воображения
«двухкомнатна». Сидя в одной комнате, мы можем представить себе другую, в которой нас нет и даже не было. В этом
необходимом представлении пока еще нет ничего характеризующего его в качестве модели, равно как и образа воображения. Воображение «двухкомнатно» именно потому, что мы способны представить в комнате, которой вовсе не существует и которую только предстоит построить. Комнаты еще нет, а мы уже есть. А вот каким мы будем, когда (лишь в уме) построим комнату - не меньший вопрос, чем то, какой будет комната. Ребенок видит палочку, оседлывает ее, и она - уже лошадка. Но ведь и он - уже наездник. Значит, ребенок сначала увидел палочку глазами наездника, и только поэтому она стала «волшебной». Этот взгляд другими глазами - уже модель действительности. А дальше - кем он на ней поскачет: ковбоем, индейцем, кавалеристом, спортсменом, цирковым артистом, какие сюжеты «подскажут» эти образы, какие обстоятельства из реальной жизни, всегда уникально переживаемые, «притянут» эти сюжеты (в игре возможно и обратное - ребенок найдет свою образ в заданном сюжете, но механизм тот же), остается только предполагать.
Воображение - это как бы упреждающее схватывание глазами других людей – в тенденции, всего человечества (Э.В. Ильенков) того, чего они никогда не увидели бы, если бы один из них не вообразил. Но и он бы никогда бы не вообразил, если бы условно не схватил бы это взором всех остальных в образе-схеме, в модели. Кантовское трансцендентальное единство апперцепции невозможно вне единства бесконечно разных апперцепций - то и другое, в свою очередь, представляет собой единый эффект воображения.
Что там, в потаенной комнате воображения – призраки, видимость или все-таки свет? По Диогену Лаэртскому и античным авторам, которых он анализирует, -
phantasma, phantasia, т.е.
видимость. Аристотель этимологически «копает глубже». В «Метафизике» он обращает внимание на то, что сами эти слова производны от слова phaos, которое в переводе с древнегреческого означает
свет. Для греков воображение – это
компенсация дефицита видения, обзора, зрения (о чем пишет и Томас Гоббс). И правда, в темноте или, зажмурив глаза, можно увидеть фантом, в можно и свет, который выведет из сумерек, как зарубка из леса . Все зависит от того, кем и с кем мы окажемся в «потаенной комнате». Или вовсе останемся внешними наблюдателями, «отказав» себе в воображении. (Тут возникает тема искусственного создания развивающих, диагностических и деструктивных трудностей в поиске, познании, учении, которую разрабатывает у нас А.Н. Поддьяков.)
В исследовании А.А. Нурахуновой (ныне Тынышбаевой) ребенок-дошкольник, нарисовав чудовище на экране телевизора, говорил: «Я
знаю, что оно не вылезет, но
все равно боюсь». В телевизор он «перенес» только свои страхи: аффект и интеллект остались по разные стороны экрана. Но вначале они должны «встретиться» в воображении, которое выступает формой и выражением их непосредственного единства.
На развитие сайта
