Встретился – в Малом, который, признаюсь, не являлся моей самой большой театральной любовью. Его уже, как и МХАТ, покидала жизнь. По крайней мере, так ощущалось. «Старики» потихоньку уходили, оставляя после себя забронзовевшие театры. Забронзовевшие и закупоренные для нового опыта. Мне кажется, эта внутренняя «стариковская» бронза была куда жестче и беспощаднее любой цензуры, всего консерватизма советского театра, который мы не замечали, но которому поражались на стороне – во время нечастых выездов наших театров за рубеж. Не качеству режиссуры или игры, а тому, что сейчас так не ставят, так не играют. …Лермонтовские «оставленные храмы» театральной Москвы. Среди трех классических московских театров, «действующим» продолжал быть только Вахтанговский… И тут в Малом – буквально! - нашлось «Средство Макропулоса». Наряду с «Царем Федором Иоанновичем», куда приезжал играть, тогда еще из Питера, Смоктуновский, - это лучшее, что я видел там.
Подростковое сознание – во многом еще самодеятельная сцена, на которой лицом к лицу встречаются страх смерти с мечтой о бессмертии. Но вдруг выясняется, что вечная жизнь – такая же чудовищная необратимость, как смерть. Даже большая – здесь изначально нет вариантов. Значит, вечную жизнь можно проживать только порциями, раздробив на дурную бесконечность «не вечных». Проживать каждый раз по-разному. По силам ли это человеческим? К тому же получается, что, проглотив порцию вечной жизни, бессмертный осознает ту же самую черту и возвращается к тому, от чего бежал. К страху смерти.
Я был совершенно ошеломлен. Но, выходя из театра, вряд ли допускал, что чапековские вопросы так застрянут во мне… Настолько, что почти через 40 лет я буду обсуждать их как все еще открытые, для меня, прежде всего – в качестве эксперта, перед камерой, на съемках фильма о бессмертии. Если что, в тенденции, и бессмертно, так это – чапековские вопросы об «ограничениях» вечной жизни ее вечностью.
…А к детским книжкам – рассказам и сказкам Чапека я пришел только в аспирантуре. Уже подготовленным к пониманию (все по Экзюпери!) и получению настоящего удовольствия. Между – была «Война с саламандрами» на пике школьного увлечения фантастикой, которому сохраняю верность поныне (когда притупляет бдительность конвоир-время), и… Шварцем, призвавшим «убить дракона», на что откликнулся всей юной, ищущей борьбы, душой.
В студенчестве – открытие «РУР». Совсем неслучайное. На перекличке с пьесой Чапека построен научно-фантастический памфлет моего философского учителя Э.В.Ильенкова «Тайна черного ящика». Этот памфлет, как и вся книга «Об идолах и идеалах», куда он вошел, хотя был написан, по предложению А.Т.Твардовского, для журнала «Новый мир» в виде отдельного текста (подробнее), так сказать, «мировоззренчески» вдохновил меня на занятия тем, чем я занимаюсь и сейчас. А ведь я когда-то хотел стать театральным режиссером. И если бы вдруг, по некоему волшебству, на какой-то момент это желание исполнилось, и мне было бы предложено поставить всего один спектакль, я бы без раздумий выбрал бы «РУР».
Не только мое вступительное слово, но и весь последующий контент явно превышает объем, соответствующий формату рубрики «цитаты-цикады». Просто мне хочется, чтобы вы вчитались в предлагаемые выписки, а еще лучше – заново перечитали бы целиком произведения, откуда они сделаны.
Ведь в этом состоит сверхзадача цитирования.
Владимир Кудрявцев
КОЛЕНАТЫЙ. Давали вы кому-нибудь средство Макропулоса?
ЭМИЛИЯ. Давала. В тысяча шестьсот шестидесятом году его испробовал один тирольский патер. Наверно, он еще жив, но где теперь - не знаю. Одно время он был папой под именем не то Александра, не то Пия, не то под каким-то другим. Потом один итальянский офицер, Уго; вот был красавец! Но его убили. Потом еще Андрей Нэгели, потом бездельник Бомбито. И Пепи Прус, который от него умер. Пепи был последним; рецепт остался у него... Больше я ничего не знаю. Спросите Бомбито. Он жив; не знаю только, как его теперь зовут. По профессии он... как это называется?.. Брачный аферист, что ли?
(«Средство Макропулоса»)СЛУГА. Центральный Совет роботов ждет, когда ты его примешь, господин.
АЛКВИСТ. Я не хочу никого видеть.
СЛУГА. Господин, приехал Дамон из Гавра.
АЛКВИСТ. Пускай ждет. (Резко оборачивается.) Разве я не сказал вам, чтоб искали людей? Найдите мне людей! Найдите мужчин и женщин! Идите, ищите!
СЛУГА. Господин, они говорят, что искали везде. Во все стороны посылали экспедиции и суда.
АЛКВИСТ. И что ж?
СЛУГА. Нет больше ни одного человека на свете.
АЛКВИСТ (встает). Ни одного? Неужели ни одного? Зови сюда Совет.
…Входит СОВЕТ ИЗ ПЯТИ РОБОТОВ.
АЛКВИСТ (садится.) Что угодно роботам?
РАДИЙ. Машины не могут работать, господин. Мы не можем воспроизводить роботов.
АЛКВИСТ. Позовите людей.
РАДИЙ. Людей нет.
АЛКВИСТ. Только люди могут продолжать жизнь. Не отнимайте у меня времени.
2-й РОБОТ. Сжалься, господин. Нас обуял ужас. Мы исправим все, что совершили.
3-й РОБОТ. Мы увеличили производство во много раз. Уже некуда складывать все, что мы произвели.
АЛКВИСТ. Для кого?
3-й РОБОТ. Для будущих поколений.
РАДИЙ. Только роботов мы не умеем воспроизводить. Из машин выходят одни окровавленные куски. Кожа не прирастает к мясу, а мясо - к костям. Из машин потоком сыплются бесформенные клочья.
3-й РОБОТ. Людям была известна тайна жизни. Открой нам их тайну.
4-й РОБОТ. Не откроешь - мы погибнем.
3-й РОБОТ. Не откроешь - погибнешь сам. Нам поручено убить тебя.
АЛКВИСТ (встает). Так убивайте! Ну, убейте меня!
3-й РОБОТ. Тебе велено...
АЛКВИСТ. Мне! Кто смеет повелевать мне?
3-й РОБОТ. Правительство роботов.
АЛКВИСТ. Кто же это?
5-Й РОБОТ. Я, Дамон.
АЛКВИСТ. Что тебе надо здесь? Уходи! (садится за письменный стол.)
ДАМОН. Всемирное правительство роботов хочет вступить с тобой в переговоры.
АЛКВИСТ. Не отнимай у меня времени, робот! (Опускает голову на руки.)
ДАМОН. Центральный Совет приказывает тебе выдать инструкции Россума… Назначь цену. Мы заплатим любую.
1-й РОБОТ. Господин, научи нас сохранить жизнь.
АЛКВИСТ. Я сказал, сказал уже: надо найти людей. Только люди способны размножаться. Обновлять жизнь. Только они могут вернуть все, что было. Роботы, ради бога, прошу вас: разыщите их!
4-й РОБОТ. Мы обыскали весь земной шар, господин. Людей нет.
АЛКВИСТ. О-о-о, зачем вы их истребили!
2-й РОБОТ. Мы хотели быть, как люди. Хотели стать людьми.
РАДИЙ. Мы хотели жить. Мы - способнее людей. Мы научились всему. Мы все можем.
3-й РОБОТ. Вы дали нам оружие. Мы не могли не стать господами.
4-й РОБОТ. Мы познали ошибки людей, господин.
ДАМОН. Надо убивать и властвовать, если хочешь быть, как люди. Читайте историю! Читайте книги людей! Надо властвовать и убивать, чтобы быть людьми!
АЛКВИСТ. Ах, Дамон, ничто так не чуждо человеку, как его собственный образ.
4-й РОБОТ. Мы вымрем, если ты не дашь нам размножиться.
АЛКВИСТ. И подыхайте! Вы - вещи, вы - рабы, вы еще хотите размножаться? Если хотите жить - плодитесь, как животные!
3-й РОБОТ. Люди не дали нам этой способности.
4-й РОБОТ. Научи нас делать роботов.
ДАМОН. Мы будем родить с помощью машин. Построим тысячи паровых маток. Они начнут извергать потоки жизни. Жизнь! Роботов! Сплошь, одних роботов!
АЛКВИСТ. Роботы - не жизнь. Роботы - машины.
2-й РОБОТ. Мы были машинами, господин. Но от ужаса и страданий мы стали...
АЛКВИСТ. Чем?
2-й РОБОТ. Мы обрели душу.
4-й РОБОТ. Что-то борется в нас. Бывают моменты, когда на нас что-то находит. И мысли являются, каких не бывало прежде.
(«РУР»)- …Атланты презирают лемуров и называют их «грязными дикарями», а лемуры фанатически ненавидят атлантских саламандр и видят в них осквернителей древней, чистой, исконной саламандренности. Верховный Саламандр домогается концессий на лемурских берегах якобы в интересах экспорта и цивилизации. Благородный старец Король Саламандр волей-неволей вынужден согласиться; дело в том, что его вооружение хуже. В заливе Тигра, недалеко от того места, где некогда был Багдад, произойдет вспышка: туземные лемуры нападут на атлантскую концессию и убьют двух офицеров, якобы оскорбивших национальные чувства лемуров. В результате...
- Начнется война. Естественно.
- Да, начнется мировая война саламандр против саламандр.
- Во имя культуры и права.
- И во имя истинной саламандренности. Во имя национальной славы и величия. Лозунг будет: «Мы или они». Лемуры, вооруженные малайскими криссами и кинжалами йогов, беспощадно вырежут атлантов, пролезших в Лемурию; в ответ на это более прогрессивные, получившие европейское образование атланты отравят, лемурские моря химическими ядами и культурами смертоносных бактерий, и притом с таким успехом, что будет зачумлен весь мировой океан. Моря будут заражены искусственно культивированной жаберной чумой. А это, брат, конец. Саламандры погибнут.
- Все?
- Все до одной. Это будет вымерший род. От них останется только старый энингенский отпечаток Andrias'a Scheuchzeri.
- А что же люди?
- Люди? Ах да, правда... Люди... Ну, они начнут понемногу возвращаться с гор на берега того, что останется от континентов; но океан еще долго будет распространять зловоние разлагающихся трупов саламандр. Постепенно континенты опять начнут расти благодаря речным наносам; море шаг за шагом отступит, и все станет почти как прежде. Возникнет новый миф о всемирном потопе, который был послан богом за грехи людей. Появятся и легенды о затонувших странах, которые были якобы колыбелью человеческой культуры; будут, например, рассказывать предания о какой-то Англии, или Франции, или Германии...
- А потом?
- Этого уже я не знаю…
(«Война с саламандрами»)ЭМИЛИЯ. Господи, никто не хочет? Никто не претендует на рецепт?.. Ты здесь, Кристинка? Даже не отозвалась. Слушай, девочка, я отняла у тебя любимого. Возьми себе это. Проживешь триста лет, будешь петь, как Эмилия Марти. Прославишься. Подумай: через несколько лет ты уже начнешь стареть.
Пожалеешь тогда, что не воспользовалась... Бери, милая.
КРИСТИНА (берет рецепт). Спасибо.
ВИТЕК. Что ты с ним сделаешь, Криста?
КРИСТИНА (разворачивает). Не знаю.
ГРЕГОР. Испробуете средство?
КОЛЕНАТЫЙ. Ты не боишься? Лучше отдай назад.
ВИТЕК. Верни.
ЭМИЛИЯ. Оставьте ее в покое.
Кристина молча подносит бумагу к горящей свече.
ВИТЕК. Не жги. Это исторический памятник!
КОЛЕНАТЫЙ. Погоди, не надо!
ГАУК. О, господи!
ГРЕГОР. Отнимите у нее!
ПРУС (удерживает его). Пусть делает как знает.
Общее подавленное молчание.
ГАУК. Смотрите, смотрите: но горит.
ГРЕГОР. Это пергамент.
КОЛЕНАТЫЙ. Тлеет понемногу. Кристинка, не обожгись!
ГАУК. Оставьте мне кусочек. Хоть кусочек!
Молчание.
ВИТЕК. Продление жизни! Человечество вечно будет его добиваться, а оно было в наших руках...
КОЛЕНАТЫЙ. И мы могли бы жить вечно... Нет, благодарю покорно.
ПРУС. Продление жизни... У вас есть дети?
КОЛЕНАТЫЙ. Есть.
ПРУС. Ну вот вам и вечная жизнь. Давайте думать о рождении, а не о смерти. Жизнь вовсе не коротка, если мы сами можем быть источником жизни...
ГРЕГОР. Догорело!.. А ведь это была... просто дикая идея - жить вечно.
Господи, мне и грустно, и как-то легче стало от того, что такая возможность
исчезла.
КОЛЕНАТЫЙ. Мы уже не молоды. Только молодость могла так смело пренебречь... страхом смерти... Ты правильно поступила, девочка!
(«Средство Макропулоса») «Когда Дашенька взяла, как говорится, ноги в руки (по правде сказать, конечно, ног в руки она не брала, а только засучила рукава, вернее, она и рукавов не засучивала, а просто, как говорят, поплевала на ладони, – поймите меня правильно: она и на ладони не плевала, во-первых, потому, что еще не умела плевать, а во-вторых, ладошки у нее были такие малюсенькие, что ей ни за что бы в них не попасть), – словом, когда Дашенька как следует взялась за это дело, сумела она за полдня дотащиться от маминой задней ноги к маминой передней ноге, при этом она по дороге три раза поела и два раза поспала.
Спать и есть она умела сразу, как родилась, тут учить ее не пришлось. Зато и занималась она этим удивительно старательно – с утра до ночи. Я даже, думаю, что и ночью, когда никто за ней не наблюдал, она спала так же добросовестно, как и днем – такой это был прилежный щенок.
Кроме того, она умела пищать, но как щенок пищит, этого я вам нарисовать не смогу, не смогу и изобразить, потому что у меня недостаточно тонкий голос. Еще умела Дашенька с самого рождения чмокать, когда она сосала молоко у мамы. А больше ничего не умела.
Как видите, не так-то много она умела. Но ее маме (зовут ее Ирис, она жесткошерстный фокстерьер) и того было довольно: весь день напролет она нянчилась со своей дорогой Дашенькой и находила о чем с ней беседовать, причесывала ее и гладила, чистила и язычком своим умывала, утешала и кормила, ласкала и охраняла и подкладывала ей вместо перины собственное мохнатое тело; то-то славно там, милые, Дашеньке спалось!
К вашему сведению, это и называется материнской любовью. И у человеческих мам все бывает так же – сами, конечно, знаете.
Одна разница: человеческая мама хорошо понимает, что и почему она делает, а собачья мама не понимает, а только чувствует – ей все природа подсказывает.
«Эй, Ирис, – приказывает ей голос природы, – внимание! Пока ваш малыш слепой и беспомощный, пока он не умеет сам ни защищаться, ни прятаться, ни позвать на помощь, не смейте от него ни на секунду отлучаться, я вам это говорю! охраняйте его, прикрывайте своим телом, а если приближается кто-то подозрительный, тогда – „ррр“ на него и загрызите!»
Ирис все это выполняла страшно пунктуально. Когда приблизился к ее Дашеньке один подозрительный адвокат, она кинулась, чтобы его загрызть, и разорвала ему брюки; а когда подошел один писатель (помнится, Иозеф Копта (р.1894 г.) – чешский прозаик и драматург, автор многочисленных произведений о чехословацких легионах, созданных на территории России якобы с целью борьбы за национальную независимость и использованных империалистическими державами Запада в интервенции против Советской республики. Произведения Копты, в прошлом легионера, проникнуты сочувствием к идеям Октября.), хотела его тоже задушить и укусила его за ногу; а одной даме изорвала все платье.
Более того, кидалась она и на официальных лиц при исполнении ими служебных обязанностей, как то: на почтальона, трубочиста, электромонтера и газопроводчика. Сверх того, покушалась она и на общественных деятелей – бросилась на одного депутата, было у нее недоразумение даже с полицейским: словом, благодаря своей бдительности и неустрашимости она сохранила свое единственное чадушко от всех врагов, бед и напастей.
У собачьей мамы, дорогие мои, жизнь нелегкая: людей на свете много и всех не перекусаешь.»
(«Дашенька, или история щенячьей жизни»)
На развитие сайта
