Вадим Артурович ПетровскийДорогие коллеги, обычно на Саммите, а я не впервые здесь, рассказываю о том, чем занимаюсь как исследователь, а сегодня почти не буду об этом. Тема такая. Время такое. Один очень близкий мне человек, врач «веселой» специализации, патологоанатом, как-то сказал, выразив мою мысль лучше, чем я это сделал в разговоре с ним. Он сказал: «Нельзя видеть точку, с которой смотришь». Я это к тому, что наука о настоящем заявит о себе позже, с некоторым отставанием во времени. Но это окупается объективностью. Хотя и сейчас первые шаги делаются, и Саммит, конечно, подтвердит это.
Несколько слов о себе и другом человеке, тоже друге, живущем в Гамбурге, художнике (вообще сегодня я — о друзьях). Мой друг, Сергей, эмигрировал в перестройку, 33 года назад. Мы оба родом из Харькова, и в последние годы переписываемся на «Фейсбуке»*.
Я уехал из Харькова (был увезен родителями) в возрасте 6 лет; и летом, с сестрой, из года в год мы отдыхали под Харьковом, в цветущем небольшом городке сельского типа. Там была дача нашего деда, доставшаяся еще от прадеда, режиссера («Театр начинается с вешалки» — этот лозунг приписывали Станиславскому, но появился он впервые в театре у прадеда, сейчас в этом московском здании «Театр наций», — звучит в наши дни интересно). А дача была — вишневый сад, очень, кстати, напоминавший чеховский. Словом, Харьков — родное мне место, моя родина не только формально. А несколько дней назад моя сестра, она старше меня на два года, кружным путем — Львов, Польша, Белоруссия — вернулась в Москву из-под Харькова — слава Богу.
Так что всё происходящее сегодня затрагивает меня очень лично.
А Сергей провел в Харькове свое детство, отрочество, юность, молодость, стал членом Академии художеств СССР, затем покинул Союз и теперь многие годы живет в Германии. И мы не общались с ним годы. «Фейсбук», как я уже сказал, объединил нас, ну, а потом чуть было не разлучил, не разбросал в разные стороны, когда вдруг выяснилось, что мы совершенно по-разному воспринимаем и оцениваем происходящее в мире. Но, Господь миловал, этого не произошло. Мы продолжаем общаться, однако же, вы догадываетесь, у нас появились закрытые темы; и таким образом в голове каждого образовалось некое пространство — «пространство травмы отсутствия диалога».
Думаю, мы оба заполняем это пространство письмами, которые пишем друг другу мысленно, не отсылая их. О чем эти письма, и зачем я хочу рассказать о них?
Такой разговор имеет практический смысл: «Лечение разговором»… Напомню общеизвестное: так понимали психотерапию Брейер и Фрейд. И вот я думаю, после группового сеанса «терапии» на Саммите, при участии коллег, я даже рискну отослать другу реальное письмо на его вторую родину.
Я затрагиваю несколько тем в этих письмах.
Первая тема в мысленных диалогах — психология как инструмент выхода из пространства травмы; травма лимитированных (ограниченных) возможностей. Ограничения не только внутренние, но и внешние. Таков печальный опыт писем двух инфантилов во времена перестройки (это был я и мой коллега). Мы написали тогдашнему высокому начальнику, имя его упоминать не хочу, но скажу, что начиналось на «Х», о том, что совершенно необходимо (безотлагательно! всенепременно!) проводить психологическую работу в верхнем эшелоне власти; мы писали о том, что нужно-де оценивать психический статус наших руководителей. Чем все это закончилось? Мы были посланы адресатом на ту же самую букву («вы что, охренели?!»). Косой росчерк пера в левом уголке бумаги.
Вторая тема —эффект коллективных петиций; травма разочарования. Здесь сразу несколько подтем. Гегелевский закон несовпадения поступков и деяний (добрых намерений и злополучных последствий). Вундтовский закон гетерогонии целей (ставим цель и промахиваемся). Точка Нэша (хотим улучшить, но только усугубляем ситуацию). И все это в целом, прошу прощения, — антропологический поворот от ворот.
Третья тема — пространственные и темпоральные аспекты травмы; хронотоп травмы: «По ком звонит колокол?»
А. Пространственный аспект: насколько событие травмы приближено к нам? Насколько оно затрагивает нас физически? Здесь мы имеем дело с субъективным расстоянием — открытием Экмана, показавшего, что существует линейная связь между субъективной оценкой значимости события и субъективным расстоянием до него (представьте себе летчика в кабине бомбардировщика: чем ближе к тем, кого он видит внизу, тем больше его затрагивает, что будет с людьми, чем выше над ними, тем меньше его волнует их смерть). Ну, скажем, из Америки — одно, из Европы — другое, из России — третье. Еще о пространстве: есть разница между «быть реально травмированным» или «ощущать угрозу травмы»; важна точка отсчета: кто субъект, кто объект травмы, «по ком звонит колокол?». И — границы пространства травмы: напрашивающаяся аналогия с «размытым множеством» математика Лотфи Заде.
Б. Темпоральный аспект: времяисчисление травмы. Однажды я спросил у новобрачных: «Как давно вы вместе?» Он сказал — полгода. Она — в сторону: «У каждого свой счет». Итак, происхождение травмы. Точка отсчета: 24 февраля сего года? 2014 год? 1941 год, 30 июня, спустя 8 дней после начала войны?
Личное воспоминание вдалеке от трагедии сегодняшнего дня и ее зарождения. Август, 1991 год. Мы с женой ночью у Белого дома. Дождь. Моего соседа, щуплого такого парня, с которым стою в цепочке, бьет крупная дрожь. То ли от холода, то ли от страха. Еще бы — вот-вот танки! Люди, родившиеся 20–30 лет назад, должны децентрироваться, чтобы разделить со мной мои чувства, но у них, похоже, есть тысяча поводов не делать этого, не «децентрироваться»...
Четвертая тема: конфликт «Мы и Они»; травма обманутых ожиданий. Речь здесь идет о феномене проекции в межнациональных отношениях. Еще одно личное воспоминание. С подачи сегодняшнего руководителя этой секции и при его деятельном участии когда-то уже давно, в конце прошлого века, я разрабатывал модель «перестроечной» концепции дошкольного воспитания. Чуть позже она была принята ягодинским госкомитетом по образованию. Александр Григорьевич Асмолов был тогда главным психологом этого комитета. Мы с группой коллег работали вдохновенно. Самоценность детства! Общечеловеческие ценности! Искренне верили: мир-дружба всех со всеми, не разлей вода! Вот, наконец, рухнул железный занавес, мы все теперь будем вместе, мы все хотим этого! Однако… однако…
В ретроспективе все это выглядит теперь иначе. В чем дело? Почему — облом? Даже если отвлечься от экономических соображений? Какая-то психологическая причина? Моя гипотеза, основанная на известном факте: существует на свете коллективистическая культура (скорее, восточная) и — индивидуалистическая (скорее, западная). В России — некий баланс, а в перестроечные времена доминировала первая над второй, особенно если иметь в виду нарождающиеся отношения с Западным миром. Теперь можно прийти к осознанию: тогда «срабатывала» и отчасти действует до сих пор перекрестная межнациональная проекция двух парадигм — восточной и западной. Долго верили, а некоторые и сейчас верят в «мир-дружбу» между народами, не замечая, что новоявленные «друзья» могут приписывать друг другу противоположные намерения и ожидания. Мнится, что другие хотят того же, что и мы, а они при этом желают совсем другого, чем мы, проецируя, соответственно, «своё» на нас.
Пятая тема: информационные войны; фейки; травма оболганности. Потрясающий американский фильм «Хвост виляет собакой». Фильм о том, как создаются политические мифы. Прорезать бы этот фильм фейками, да и показывайте тем же американцам, а также европейцам, а также всем-всем! К фейкам нужно относиться всерьез. Обижаться на фейки глупо — все равно, что обижаться на зажигалки с неба еще той, прошлой, войны с фашистами. Возмущает другое! Фейк — совершенно особый жанр искусства, сопоставимый разве что с демонстрациями Игоря Кио или Дэвида Копперфильда, сравнимый с безукоризненной работой престидижитаторов, таких как отец и сын Акопяны, и с фокусами восточных мастеров... А тут, понимаете, примитив на примитиве, все грубо скроено, моментально разоблачаемо, фу, гадость какая, стыдно, ребята… Но потом я понял: что все ведь нормально! Так и надо мастерить фейки. Здесь главное — информационный импритинг! Прямо по Лоренцу: гусенок вылупился из скорлупы, видит гусыню, идет за ней и потом будет ходить за ней долго; а если вместо гусыни — мяч, двигающийся с той же скоростью, то гусенок станет всю жизнь ходить за мячом. Так и люди — вот мы все вылупились на видео и пойдем за ним. Чем нелепее ложь, тем быстрее люди в нее поверят. Закон логики, хотя, я думаю, Геббельс не был знаком с нею, «ложь имплицирует все, что угодно», то есть из лжи одинаково следует как истина, так и ложь. Закон Роберта Шекли: «Проигрывает тот, кто говорит правду, его ограничивает истина, лжец может нести все что угодно». Так что дело не в качестве лжи, а в ее количестве и скорости поступления — потому что разоблачения отстают.
Шестая тема — конфликт интерпретаций и интерпретаторов; травма потери друзей. «И распались кружки, раздружились дружки, потому что история любит прыжки». Так сказано в стихах у Юрия Айхенвальда, я слышал их от своего отца (они ровесники и были знакомы друг с другом):
И распались кружки,
Раздружились дружки,
Потому что история
Любит прыжки,
Потому что безумный
Плясун на канате
Ненавидит
Времен пресловутую связь.Но как говорить с друзьями, если мы видим разное, слышим разное и по-разному, и когда вдруг оказывается, что мы — «разные», до неузнаваемости, хотя дружбе нашей сто лет? И мы были рядом у Белого дома. А в терминах «объект» и «субъект» это вопрос о том, как избежать участи быть объектом и, тем более, субъектом информационных войн? Как избежать гражданской войны с самыми близкими в своих семьях, в общении с друзьями? Или — как подняться над ситуацией? Говорят: «Надо быть над схваткой!» А вы попробуйте сказать роженице нечто подобное («Будь над схватками!»).
Так что же делать? Николай Гаврилович Чернышевский не дает нам ответа на этот вопрос. Вот и думаешь: может быть, взять, да и заставить себя, пересиливая всевозможные «когнитивные диссонансы», преодолевая отвращение, слушать источники альтернативных посланий? Или, общаясь с близкими, «включать Роджерса»? К сожалению, здесь нет пока ни общего, ни персонального решения. Никто еще не придумал «Памятки для спорщика», да и вряд ли когда-нибудь придумает.
Но, кажется, ясно одно: потребность «победить» в таком споре вторична.
Герои ринга, трека, корта
Вопят, ликуя под конец...
Лишь побеждает неохотно
Своих соперников мудрец.(Евгений Винокуров)
Мудрецов я встречал нечасто, но с проявлениями мудрости эпизодически, встречался, и она, действительно, состоит в том, чтобы побеждать неохотно и при этом достигать главного: взаимоотраженности. И я думаю, что это исходное, фундаментальное стремление человека — отразиться в другом человеке, отразиться своими чувствами, мыслями, побуждениями, поделиться тем, что личностно значимо, приобрести инобытие в другом. Это — базовая потребность; я называю ее в публикациях «потребностью в персонализации». Об этом мы также писали с моим отцом, Артуром Владимировичем Петровским, в «Вопросах философии» в 1984 году. Сейчас я хочу сказать: нам не так уж и важен спор — спор как таковой… Мы просто хотим быть услышанными, отраженными, для того и спорим. Если чувствуем, что нас не слышат, то мы пытаемся сломить сопротивление, и получается так, что ненароком «сметаем» тех, кто сопротивляется понять нас, — как если бы нам было важно именно победить в споре. Парадокс состоит в том, что чем ближе «по жизни» этот другой (другая), тем мы яростней. Эрик Берн называл чувство «я прав» золотом для дураков и был, безусловно, прав. Но, кстати, я думаю, он ошибался, считая, что все клиенты, играющие в «судебную комнату», приходят к нему, чтобы доказать свою правоту. Да, им, безусловно, хотелось, но главным было достижение отраженности друг в друге. В присутствии третьего лица такое доступнее.
Иногда на сеансе я предлагаю партнерам, не перебивая, выслушать друг друга. Единственное, что требуется, — парафразировать, «возвращать» партнеру смысл сказанного, используя свои, а не заемные слова. Бывает непросто, но иногда этого хватает для разрешения острого конфликта. Появляется возможность найти «общие точки».
И вот я думаю, может быть, именно так общаться сегодня на острые темы? 10 минут — мне; 10 минут — тебе + «повтори, как ты меня услышал(а)». При этом — никаких возражений! И далее — «минута молчания», растянутая на час, а то и на два. Пусть каждый прочувствует: «Я сказал — Ты услышал меня».
Однако, и такое вряд ли поможет, если заранее не принять тот факт, что все наши истины — относительны, и что есть всего одна истина — абсолютная, из категории нравственных истин: «Верность в дружбе — превыше всего». Большой друг всех детей в мире, Владимир Ильич, рвал отношения с теми, кто не разделял его политических убеждений. Я бы сказал так:
Платон мне друг, но истина дороже.
Ты не согласен? Вот тебе по роже!Так, может быть, на этот раз «не по-ленински»?
Вот о чем, коллеги, моя мысленная, а теперь уж, надеюсь, и реальная переписка с гамбургским другом из Харькова; мне с ним не хочется мериться принципами, мне не нужен гамбургский счет.
И между друзьями не должно быть закрытых тем!
Друг из Москвы, мой близкий друг (вы можете видеть его на питерском Саммите, он руководит этой секцией), написал мне в письме замечательно: «Никакая политическая коррозия не способна разрушить наши братские отношения».
Добавлю к этому. Человек, увы, создан не только по образу и подобию Божьему. Человек создан также по образу и подобию мира, который создал он сам. А мир временами чудовищен, человеческий хаос отнюдь не всегда, в терминах Пригожина, «рождает порядок». Эпиграф к великой книге Радищева звучит так: «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй». Единственное, что по-человечески способно противостоять такому «чудищу» — это взаимослышание, взаимопонимание, дружба
.
Давайте вместе держаться этого!
На развитие сайта
