Олег Николаевич Смолин, депутат ГД ФС РФ, заместиитель председателя Комитета по образованию Госдумы, доктор философских наук, профессор, член-корреспондент РАО, отвечает на вопросы журнала «Вестник аналитики» Института стратегических оценок и анализа в рамках проводимого им  заочного «круглый стол» «Повышение конкурентоспособности российских вузов».  

Редакция журнала «Вестник аналитики» Института стратегических оценок и анализа проводит заочный «круглый стол» «Повышение конкурентоспособности российских вузов». В его работе планируется участие экспертов по профессиональному образованию Госдумы, членов Аккредитационной коллегии Рособрнадзора, ректоров государственных и негосударственных вузов. Им предлагается принять участие в дискуссии и ответить на следующие вопросы:

1. Как Вы оцениваете нынешнее состояние российского высшего образования?
2. Каковы, на Ваш взгляд, достоинства и недостатки проводимых в настоящее время структурных преобразований в высшей школе и экспертные оценки их влияния на конкурентную сферу, перспективное положение образования и развития общества?
3. Какие законодательные, административные, общественные и другие меры необходимо принять, чтобы за счет развития конкуренции реально и значимо повысить приоритет и качество высшего образования, социальную и экономическую эффективность работы вузов? Какие условия и тенденции станут определяющими динамики сферы образования – государственное регулирование или конкурентное развитие высших учебных заведений?
4. Как Вы считаете, что может наиболее эффективно повлиять на перспективы и положение в мире нашей высшей школы? Что означает для России высокая конкурентоспособность отечественных вузов?
5. Консерватизм или инновации, традиционные или новые образовательные технологии, утвердившиеся формы или принципиально новые виды образовательных организаций должны в перспективе определять облик системы образования, которая будет способна формировать общество и экономику, основанные на знаниях?
6. По Вашему мнению, нынешнее состояние российской экономики и развитие общества, с одной стороны, и нарастающие потребности грядущего информационного общества требуют от высшей школы опоры на теоретическую подготовку или на практические навыки специалиста, фундаментальные или прикладные знания, широкий профиль или узкую специализацию вузовских выпускников?
7. Как Вы думаете, чтобы быть конкурентоспособным, российское высшее образование должно стать элитным или доступным широким слоям населения, что мешает организации эффективной системы «образование через всю жизнь»? На Ваш взгляд, что самое ценное нужно сохранить в нашем образовании, а что привлечь из мирового опыта для создания действительно конкурентоспособной системы образования, адекватной новым вызовам и задачам, стоящим перед нашей страной?

Публикация материалов «круглого стола» планируется в декабрьском номере журнала. Однако уже сегодня мы публикуем ответы на эти вопросы Олега Смолина:

1. Мой научный руководитель по кандидатской диссертации Лев Наумович Коган на вопрос: как здоровье – обычно отвечал: моё здоровье хуже, чем было, но лучше, чем будет!

Очень бы хотел ошибиться, но полагаю вполне обоснованным такую же оценку состояния высшего образования в России, причём по нескольким причинам сразу.

Причина первая банальна – финансы. Высокопоставленные руководители образования, выступая в парламенте, признавали, что оно финансируется не более чем наполовину от необходимого уровня. Не случайно, по данным Мирового банка, в 1970 г. в СССР финансирование образовательной системы составляло 7% от ВВП, а в настоящее время, по данным Общественной палаты, – около 3,5%. (Образование и общество: готова ли Россия инвестировать в свое будущее. М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2007. – С. 75). Не случайно и то, что даже представители либерального направления в образовательной политике (Я. Кузьминов) полагают необходимым поднять образовательные расходы в стране до 7% ВВП. Как сказали бы китайцы, вперёд – назад!

Причина вторая тривиальна – уровень поддержки студентов. По нашим оценкам, 20 лет назад стипендия составляла 80% от прожиточного минимума, а в настоящее время лишь около 20%. Не говорю уже о том, что около 2/3 всех российских студентов учатся за деньги, и это отличает нас как от стран с социальной моделью экономики (Франция, Германия), где на «бюджете» 80-90% студентов, так и от государств с либеральной моделью (Великобритания, США), где существует мощная система образовательных и (или) социальных образовательных кредитов. Не случайно говорят: в советскую эпоху студент учился и подрабатывал, а сейчас – работает и «подучивается».

Причина третья почти трагична – уровень оплаты труда преподавателей большинства вузов. Если, например, 20 лет назад профессор из бюджета получал заработную плату, аналогичную депутату парламента (500 рублей), то в настоящее время бюджетная ставка профессора составляет лишь примерно 1/7 от заработной платы парламентария, не говоря уже о структурах исполнительной власти. В итоге преподавательский состав, особенно в технических вузах, стремительно стареет и в значительной части преподаёт науку на уровне своей молодости. В таких условиях предложение Министра образования и науки насчёт сокращения российских вузов в 5-7 раз может осуществиться без всяких усилий министерства: многие технические кафедры закроются сами собой.

Причина четвёртая возмутительна – информационная среда. Если прежние поколения воспитывались на передачах типа «Очевидное – невероятное» выдающегося просветителя второй половины ХХ в. С. Капицы, то современное поколение – на разного рода номерных домах, а также на юморе, направленном, преимущественно, на нижнюю половину человека (как сказал бы И. Эренбург).

Впрочем, по совету Вильяма Оккама, не буду далее множить сущности. Лучше прибавлю две «ложки мёду».

Во-первых, наше образование сохранилось лучше большинства других социальных институтов. Положение, например, в области медицины или культуры несравненно хуже. Не случайно, согласно последнему Докладу ПРООН о развитии человека, по индексу образования Россия оказалась на 41 месте, а по индексу долголетия – на 124-м.

Во-вторых, убеждён: реальное качество отечественного образования значительно выше мест наших университетов в международных рейтингах. В частности, потому, что на Западе наука интегрирована в вузовскую систему (что прямо сказывается на показателях университетов), а в России существует особая система государственных академий наук. Соответственно, показатели научной деятельности университетов выглядят значительно слабее.

2. Проводимые или намеченные структурные преобразования высшей школы в России, на мой взгляд, либо малоэффективны, либо прямо вредны. Наиболее важными среди таких преобразований представляются два направления.

Первое. Построение пирамидальной системы высшего образования: на вершине находятся МГУ и СПбГУ; следующий «слой» составляют федеральные университеты; ниже располагаются национальные исследовательские университеты; затем университеты обычные; ещё ниже академии; и, наконец, институты.

Такая система, с одной стороны, значительно ограничивает соревнование между вузами: институты, в т.ч. негосударственные, теоретически могут стать академиями и даже университетами; случаев же превращения негосударственных университетов в национальные исследовательские не зафиксировано. Что касается двух верхних ступеней пирамиды, то федеральные университеты создаёт исключительно правительство, причём нередко путём принуждения, а два ведущих вузах имеют особый статус по закону, т.е. в известном смысле независимы даже от исполнительной власти.

С другой стороны, многие ректоры региональных (провинциальных) вузов не без оснований полагают, что ограниченные ресурсы финансирования образования будут «стягиваться» на верхние этажи пирамиды за счёт тех, кто остался внизу.

Второе. Принудительное внедрение двухуровневой системы высшего образования. Вызывает вопросы убеждение властей предержащих, согласно которому оно рассматривается как основной путь повышения качества высшего образования. Между тем, простой подсчёт показывает, что, в соответствии с Федеральным законом от 24 октября 2007 г. № 232-ФЗ, большинство студентов будут учиться на год меньше и, помимо этого, четырёхлетние бакалаврские программы содержат на 20% меньше специальных занятий по сравнению с программами специалиста. Отсюда В.П. Тихомиров, научный руководитель МЭСИ и один из наиболее «продвинутых» в технологическом плане лидеров отечественного образования, прогнозирует снижение качества подготовки выпускников примерно на 40%.

3. На мой взгляд, противопоставлять государственное регулирование и конкуренцию не совсем правильно. Именно государство создаёт условия для работы вузов, в т.ч. монопольные или конкурентные, расширяющие доступ к высшему образованию или его ограничивающие. Проблема заключается, скорее, в том, чтобы регулировать эти условия в правильном направлении.

Напомню: первая редакция Закона РФ «Об образовании» от 1992 г. предусматривала, с одной стороны, широкие экономические и академические свободы для участников образовательного процесса, а с другой – высокий уровень государственных гарантий для тех, кто учится и учит. Напротив, ФЗ № 122 от 22.08.2004 (о «монетизации») резко сократил и свободы, и гарантии. Закон 1992 г. означал образовательную реформу, а закон 2004 г. – контрреформу. Но то и другое представляет собой разные варианты государственного регулирования.

Что касается конкретных мер по развитию конкуренции в образовании и конкурентоспособности отечественного образования, то как куратор двух экспертных советов думского Комитета по образованию отметил бы, соответственно, два направления.

Первое – создание более широких возможностей для негосударственного сектора образования. Механизмы давно известны и были прописаны всё в том же Законе РФ «Об образовании» 1992 г.:

• нормативное финансирование всех аккредитованных образовательных учреждений (а не только государственных);
• равные налоговые льготы для всех вузов;
• развитие системы образовательного кредитования и т.п.

Замечу, что ещё в январе 2009 г. мы предложили президенту Российской Федерации, хотя бы в период кризиса, ввести систему выдачи беспроцентных возвратных субсидий для студентов – «внебюджетников» государственных и негосударственных вузов. Такая система выгодна:

•  экономически (вложения в человеческий потенциал и человеческий капитал);

•  социально (поддержка именно тех, кто более всего в ней нуждается – по нашим оценкам, это каждый третий внебюджетный студент);

•  политически (сохранение стабильности общества в период кризиса).

Ответом на это предложение можно считать увеличение средств, выделенных на эксперимент по развитию образовательного кредитования с 27 млн. (что предполагалось первоначальной программой правительства) до 780 млн. (в соответствии с Постановлением Правительства РФ от 28 августа 2009 г. № 699). Однако, во-первых, по нашим оценкам, требуется 85 млрд. рублей; во-вторых, пока завершится эксперимент и пока будут подводиться его итоги, экономический кризис, будем надеяться, завершится или, как минимум, пойдёт на убыль.

Второе – развитие электронного обучения и информационно-коммуникационных технологий, без чего отечественные вузы будут всё более утрачивать конкурентоспособность на международной арене, а отечественная экономика – всё более отставать от передовых стран, сосредоточиваясь на производстве сырья.

4. Позволю себе напомнить, что отечественное образование в своё время имело и отчасти сохранило высокую конкурентоспособность по целому ряду направлений. Например, согласно некоторым данным, в 1970-80 гг. потребность в высококлассных математиках США на 70% удовлетворяли за счёт эмигрантов из СССР. Как известно, и в настоящее время наиболее распространёнными языками в Силиконовой долине, помимо, английского, являются также русский, индийский и корейский.

Полагаю, для того, чтобы возродить высокое качество отечественного образования необходимо:

• отказаться от тех т.н. реформ, которые понижают его качество, включая принудительную «ЕГЭизацию», принудительную бакалавризацию и насаждение представлений об образовании главным образом как разновидности услуг;
• снять препоны для развития электронного обучения и, напротив, наращивать государственные и стимулировать негосударственные инвестиции в это направление государственной политики;
• сделать развитие человеческого потенциала и человеческого капитала действительным приоритетом, подтвердив это бюджетным, налоговым, социальным и иными направлениями законодательства.

5. Этот вопрос по сути – «три в одном». И ответы на три его составные части должны быть различными.

Будущее, безусловно, за новыми образовательными технологиями, и прежде всего – информационно-коммуникационными. И это вовсе не означает исчезновения учителя или профессора. Просто, благодаря таким технологиям, педагоги и студенты смогут освободиться от огромной рутинной работы.

Аналогичным образом рискну утверждать: новые технологии и формы организации образовательного процесса, скорее всего, быстрее будут развиваться за пределами традиционного государственного сектора образования. Недавно такую мысль я услышал в беседе с известнейшим футурологом О. Тоффлером. Полагаю, что для России она ещё более актуальна в силу резкого ограничения экономической самостоятельности учреждений и академических свобод в государственном секторе за последние пять лет.

Что же касается традиций, то абсолютно убеждён в необходимости сохранения всего лучшего, что в отечественной системе образования было накоплено прежде. Напомню великого В. Лейбница: «Если я и видел дальше других, то лишь потому, что стоял на плечах гигантов». Среди всех наших богатых образовательных традиций назову только три:

• доступность образования самым широким слоям населения;
• фундаментальность образования – приобщение ученика и студента к подлинным основам науки, а не просто функциональная грамотность;
• личностный, а не функциональный (не обслуживающий) характер отношений преподавателя и студента. Задача образования – формировать личность, а не просто вырабатывать знания, умения и навыки или модные в настоящее время компетентности.

6. Ответ на этот вопрос зависит от будущей профессии и специальности студента. И всё же, не повторяя уже сказанного, добавлю: в общем виде подготовка работника должна двигаться от широкой базы – к специализации. Российская же образовательная политика в последнее время предлагает несколько странную траекторию: сначала хотим профилизировать старшую школу, а затем снова расширяем общеобразовательную базу на уровне бакалавриата. Мне это представляется нелогичным.

Думаю, очень важно правильно выбрать момент начала специализации. Не уверен, например, в эффективности следующей модели: в педагогических вузах на первых курсах сосредотачиваются предметы психолого-педагогического цикла, а разделение на физиков, математиков, лингвистов и т.п. происходит к концу обучения. Напомню: в естественно-математических науках, как правило, наиболее важные открытия делаются в молодости, и в этом смысле попытка искусственно отсрочить образование по специальным предметам может понизить общий уровень науки и профессиональный уровень специалистов.

7. И здесь в одном вопросе сразу три. Отвечаю по пунктам.

Во-первых, на мой взгляд, общедоступное образование следует противопоставлять не элитному, но элитарному.

Элитное образование – образовательная система, позволяющая получить образование, как правило, лицам с незаурядными способностями в признанно лучших учебных заведениях, независимо от уровня доходов.

Элитарное образование – концепция и соответствующая образовательная система, предполагающие возможность получить образование, как правило, для лиц с высокими доходами, представляющих экономическую и политическую элиту общества.

России, как и любой стране, безусловно, необходимы элитные вузы. Но в целом, как уже говорил, система образования должна быть эгалитарной, т.е. обеспечивающей максимально равные возможности в этой сфере для каждого человека.

Расширение доступа к образованию в настоящее время происходит во всех передовых странах мира с большей или меньшей интенсивностью – в зависимости от того, какие политические партии находятся у власти. Однако все они понимают: силами только экономической и политической элиты обеспечить вхождение страны в новый этап развития цивилизации невозможно.

Во-вторых, развитию образования через всю жизнь в России мешает множество причин, среди которых назову две:

• псевдолиберальное представление политической элиты о том, что это должно быть исключительно делом бизнеса или самих граждан, а государство здесь ни при чём. Напомню: на Западе бюджетные расходы на высшее образование и образование взрослых сопоставимы, а в России различаются в десятки раз;
• многократно упоминавшееся искусственное торможение электронного обучения. Дело движется вперёд слишком медленно, несмотря даже на то, что президент признал: на Западе ежегодно проходят переобучение или повышение квалификации около 70% граждан, а в России – лишь около 10%. Понятно, что это неминуемо приводит к нарастанию технологического отставания и понижению конкурентоспособности наших специалистов.

В-третьих, поскольку в самом сжатом виде о традициях уже говорил (см. ответ на вопрос 5), ограничусь самоцитатой из интервью одному зарубежному изданию. На вопрос: как Вы представляете оптимальную систему образования – позволил себе ответить приблизительно следующее: государственное финансирование – как в Германии; налоговая система и общественная поддержка образования – как в США; развитие электронного обучения – как в Южной Корее; всё остальное – как в России, когда мы входили в тройку наиболее образованных народов мира.

Разумеется, формула эта неполна. Однако надо двигаться к её осуществлению, а не в прямо противоположную сторону. Парадокс современной отечественной образовательной политики заключается в том, что она сплошь и рядом заимствует из развитых стран худшее, отказываясь от собственных достижений, а на лучшее внимания не обращает. Думаю, мы стоим перед альтернативой: либо амбициозные программы типа Россия-2020 или Россия-2030, либо продолжение контрреформы образования. То и другое одновременно, как сказал бы поэт, две вещи несовместные – как гений и злодейство.

www.smolin.ru