Как это нередко бывает, писать о людях, которых знаешь долго и близко, трудно. И эта трудность не исчезает, если человек сменил место пребывания в нашем загадочном макромире. Наоборот, – хотя и несколько парадоксально, – но об ушедших писать еще труднее. Наверное потому, что совсем не хочется причислять их к ушедшим.
У меня именно так. И в случае Василия Васильевича Давыдова тоже.
Разве можно, включая богатство воображения, представить этого гипер-пассионария покинувшим нас?! Огромное поле обаяния и диалектического («инь-яновского») воздействия ВВ продолжается – и его голос, его жесты, не говоря уже о печатных листах, здесь, рядом, сопутствуют нам в нашем не таком уж благостном сегодняшнем бытии (думаю, что ВВ дал бы ему оценку в терминах, несколько отличающихся от научных).
Непосредственное знакомство с ВВ у меня состоялось (м.б., это по-своему символично?) не в Москве, и не в Киеве, а в Тбилиси, где мы оба оказались на очередной конференции по кибернетике и нас пригласили в гости три замечательных грузинских психологических музы – Иато Котетешвили, Елена Герсамиа и Тина Гелашвили (где вы теперь и как вы, дорогие вы наши – уже столько лет не имею от вас даже маленьких известий и это так больно, просто чудовищно). Нас и было всего пятеро, что способствовало не хоровому говорению, а монологам и диалогам. Тем более, что классическое грузинское гостеприимство исключало любое представление о сухом законе.
Изысканные тосты (совсем не те, которые нередко звучат за псевдоинтеллигентными столами) сменяли друг друга. Само собой, что наши милые дамы в этих тостах вознесли нас с ВВ до вершин Казбека, а может и выше. Мы тоже не скупились, тем более, что это в самом деле были замечательные женщины – кто знает грузинок, легко меня поймет – умные, добрые милые, на лету схватывающие юмор – настоящие поэтические натуры, которым и стихи писать не надо – они сами стихи. (Всегда любил и люблю настоящих грузин-мужчин – настоящие есть в каждой нации, но даже они, да простят мне это – но нужно быть честным – даже им далеко до ихних женщин, что, впрочем, к сожалению, подтвердилось в дальнейшем, уже за пределами психологии.).
И вот, когда между тостами начали проявляться несколько более длительные паузы, мы с ВВ начали знакомиться ближе. Тем более, что количество выпитого вина перешло в качество, исключающее даже намек на стеснительность или лицемерную благовоспитанность.
Самое интересное, что наше знакомство практически исключало своего рода введение: кто вы? чем занимаетесь! и т.п. Это как-то быстро промелькнуло и мы почти сразу оказались на своего рода дуэльной площадке. Да, это в самом деле была своего рода нелицеприятная дуэль, хотя, насколько можно судить, никто из нас не был Мартыновым, и даже Лермонтовым. И стрелялись мы, слава Богу, не на пистолетах, а прибегли к доступному нам вербальному оружию. К тому же стрелялись, тоже слава Богу, не из-за Иато, Елены и Тины (хотя они стоили того!). Даже сейчас об этом удивительно вспоминать, но в центре спора оказались такие великие имена как Гегель и Владимир Соловьев. По ходу быстро выяснилось, что ВВ яростный сторонник выдающегося немецкого философа и во главу всего ставил его бессмертную диалектику, а я в то время самозабвенно вчитывался в тома собрания сочинений Владимира Сергеевича и был полностью покорен им – его гениальной четкостью в изложении мыслей, его беспримерной эрудицией, его уникальнейшим оправданием добра, о котором не успел прочесть Достоевский, но успел благословить Соловьева. И я со всей непосредственностью влюбленного (к тому же В. Соловьев и прекрасный поэт) «уличал» ВВ в его «неправильном немецком векторе» и игнорировании отечественного гения (оказалось, что ВВ почти не читал произведений Соловьева – в то время, когда он учился на философском факультете, этого философа держали фактически за пределами дискуссий, а тем более популяризации – в одном из словарей о В. С. Соловьеве было прямо сказано: «один из самых реакционных философов»). Я, в свою очередь, если быть честным, тоже не мог быть отнесен к знатокам Гегеля (я, впрочем, и сейчас после нескольких попыток углубиться в его творения отступал на заранее подготовленные позиции, маскируя свою явную несостоятельность разного рода простонародными высказываниями и оценками).
Наш спор-дуэль достигла почти апогея, когда мы, забыв о наших психологических офицерских эполетах, готовы были просто-напросто, отбросив шпаги и пистолеты, дать друг другу в морду да, дело шло к тому! В ходу уже не осталось ни философских, ни психологических терминов. В пылу и дыму спора, когда не хватало уже не только научных, но и совсем ненаучных терминов, я в какой-то момент вспомнил, что Гегель был большим ценителем и вина и всех его разновидностей. Я не удержался:
– Да, что там спорить?! Ведь вся гегелевская диалектика – это плоды тяжкого похмелья. Когда ему не было чем опохмелиться, он и сочинял все эти. В нормальном состоянии (а сюда я прежде всего отношу нахождение под градусами) он бы такой бред не написал ни за что.
ВВ выдержал паузу, а затем вдруг спокойно согласился:
– Да трезвому его диалектика не по зубам.
Но тут же с каким-то подвохом спросил:
– А твой Соловьев что, совсем не пил?
Я хотел было быстро автоматически ответить, что, конечно, нет. Но честная память тут же напомнила мне с убедительностью свидетельств многих современников и собутыльников: да что там?! – водилось и за В. С., основательно водилось. И я почти обреченно вынужден был, существенно понизив голос, признать:
– Да, пил. И кажется, основательно.
ВВ мгновенно восхитился:
– Вот теперь я тебе поверю, что и он был стоящим философом!
А наши дамы тут же воспользовались такой «поведенческой рифмой» и предложили тост за Гегеля и Соловьева. После не очень длительной паузы мы оба согласились, ведь пить-то предлагалось за каждого из наших корифеев. И это нас помирило.
И с того именно момента, того тоста за Гегеля и Владимира Соловьева началась наша с Василием Васильевичем дружба, продолжившаяся и в Киеве, и в Москве, и снова в Тбилиси, когда мы были там уже на четвертом психологическом съезде. И эта дружба обогатила меня больше, чем десятки псевдодружб с заунывными личностями и психологическими конференциями, смертельно опасными для настоящей научной мысли.
Я ярко вспоминаю тот тбилисский день и вечер, когда Иато, Лена и Тина подарили мне, дорогой Вася (а ты был и остаешься Васей для всех твоих друзей) эту дружбу, с ценностью которой никогда не могут равняться никакие драгметаллы, а тем более декорации на сцене мерзкой нашей жизни.
Ты, Василий Васильевич, теперь там. И можешь свободно пообщаться с твоим любимым Гегелем. И лично познакомиться с Владимиром Соловьевым. С вами там теперь и умнейшая Тина Гелашвили.
А я все еще здесь и вынужден, пусть и опосредованно, «общаться» с Медведевым и Саакашвили. Есть, правда Нино Бурджанадзе, но она с нами тогда не была, так что.
Улавливаешь разницу?!
Страничка Валентина Моляко на сайте В.К.
На развитие сайта