Опубликовано в сб.: Идеи О.К. Тихомирова и А.В. Брушлинского и фундаментальные проблемы психологии (к 80-летию со со дня рождения). Материалы Всероссийской научной конференции (с иностранным участием). М., 2013. 

В широком логико-психологическом контексте рассматривается феномен несовпадения искомого и требования задачи, выявленный в работах А.В. Брушлинского.

Ключевые слова: мышление, творчество, поиск, несовпадение искомого и требование задачи, подсказка.

С именем А.В. Брушлинского связано радикальное изменение взгляда на творческую природу человеческого мышления не только в отечественной, но и мировой психологии. 

Для психологии мышления считалось чем-то самим собой разумеющимся, а потому и принималось «по умолчанию» то, что, приступая к решению задачи человек уже сформулировал искомое, поставил перед собой цель, уже нашел смысл в ее решении.  Хотя за то и другое, по сути, принималось, требование задачи. Конечно, предполагалось, что требование может и должно переформулироваться, переосмыливаться, а задача «доопределяться» – хотя бы для того, чтобы быть принятой. Но это обычно связывалось с начальными моментами мыслительного процесса, после чего, в представлениях психологов, человек, знающий, что искать, ясно видящий перед собой цель, движимый смыслом, шел к решению. Пусть – извилистыми дорожками с многочисленными препятствиями, но с опорой на эти четкие и недвусмысленные ориентиры. 

Первый повод усомниться в наличии такого изначального «ясновиденья» в мышлении дали эксперименты гештальт-психологов – М. Вертгаймера, К. Дункера, Л. Секея, разработавших и впервые использовавших знаменитую «методику подсказок».  Простенькая и порой явная для внешнего наблюдателя подсказка оказывалась для испытуемого бесполезной, практически «подпороговой величиной» на начальных этапах поиска и «срабатывала» ближе к моменту его завершения. Подсказка принимается тогда, когда задача во многом или почти решена. Когда уже… вроде бы, не нужна. Как у Сергея Довлатова:  «Когда мы что-то смутно ощущаем, писать, вроде бы, рановато. А когда нам все ясно, остается только молчать». А молчаливое и неуловимое «думаю» ни к литературе, ни к науке не приобщишь. Только – «подумалось». Но это - уже «подумалось», остается лишь написать, изобразить, сыграть… И характерная ретрорефлексия «заднего ума» не упустит своего случая для констатации: «Это же так просто. Как это я раньше не додумался!». А раньше – и не получилось  бы! Со стороны, повторим, это бывает еще виднее. Плутарх  точно заметил по поводу Архимеда: попытайся кто-то самостоятельно решить те задачи, которые тот решил, он ни к чему бы не пришел, но познакомься он с решением Архимеда, то ему тот час же показалось бы, что он и сам с ними бы справился. Т.е. если исключить из картины поиска «думаю», то «подумалось» не окажется таким уж очевидным.  По некоторым данным, Дарвин был знаком с опытами своего современника Менделя, который тот ставил над горохом. Но в связи с этим ему ничего «не подумалось»: думал о другом.  Как и сотни естествоиспытателей созерцали падение яблок в садах, но «легендарным» (и в том смысле, что это до конца не проверенная легенда) стало только «яблоко Ньютона», которое он буквально притянул к себе силой мысли в качестве «эйдоса» физической картины мира.

Кстати, как показывают специальные исследования (Г.А. Цукерман, Н.В. Елизарова), сходная картина наблюдается в ситуациях предоставления ребенку учебной  помощи. До определенного момента он не принимает ее, не увязывая с содержанием задачи как предметом сотрудничества со взрослым. А  навязанная взрослым помощь без сформировавшегося запроса на нее рано или поздно приводит к возникновению у ребенка «выученной беспомощности». «Дать можно только богатому и помочь можно только сильному» (М. Цветаева).  «Слабому» объективно помощь необходима, но это – не «осознанная необходимость», делающая его свободным, как минимум, открытым к «источнику силы». В то время, как умение учиться в своих исходных формах определяется именно развитием способности к принятию учебной помощи: от «беспомощной самодостаточности» - к состоянию «утопающего», который готов цепляться за любую соломинку с неопределенным «Помогите!» на устах, и далее – к более или менее  осознанному запросу на предметную, специфически учебную помощь.

Подсказка в творчестве – та же «учебная помощь». Только не от взрослого, а – напрямую - от всего мыслящего рода человеческого, вчерашнего, сегодняшнего и завтрашнего, креативный потенциал которого уникальным образом концентрируется в индивидуальном мыслительном, творческом усилии. Поэтому психологические закономерности освоения ребенком  «зоны ближайшего развития» и функциогенеза мысли, даже самой выдающейся по своим результатам, - идентичны. Об этом по-своему - в известном сюжете Макса Вертгеймера об ученике, секретарше и Гауссе.  

Корни этой идентичности – в не менее известном античном парадоксе поиска:  «Если мы не знаем, что искать, то, что же мы ищем, а если знаем – зачем искать?». Недаром еще раньше, у древних китайцев существовало проклятие: «Желаю тебе найти то, что ищешь». Исполниться в жизни ему едва ли было бы суждено. Оно лишь метафорически отсылало к тому же парадоксу поиска, который порой придает жизни острейший драматизм. Много позднее Гегель (в  «Феноменологии духа») сформулировал его как закон несовпадения цели и результата деятельности.     

Ищите и обрящете. Что обрящете - точно. Другой вопрос - что обрящете. Ибо, пока не обрели, нельзя точно сказать, что искали.  Подтверждение (опровержение) гипотезы позволяет ее по-настоящему… сформулировать. Так же, как решение проблемы – увидеть то, в чем же она состояла. Нормальная логика, можно сказать, психо-логика творческого процесса. Именно поэтому по итогам, плодам творчества мы сразу узнаем, в чем состояла проблема, что озадачивало творца, что обреталось в решении. Тогда, как он сам получает «максимум» этих «знаний» вместе с итоговым озарением. А поначалу – в лучшем случае может довольствоваться лишь минимумом. В виде общей познавательной, но далеко не всегда осознаваемой, установки на то, что искомое совпадает с обретением, а не с исходным запросом.  Тем не менее, имена она задает ту направленность мышления, изучением которой А.В. Брушлинский занимался еще в 1960-е гг.

Раз «запущенный» процесс мышления уже не остановить. В некотором смысле мышление обречено на «бессмертие».  И механизм этого «бессмертия» открыл именно Андрей Владимирович. Он – в вечном несовпадении того, что от нас требуют искать (в том числе, мы сами требуем) и того, что реально ищем и в итоге находим. И это – не частное решение, а подход к решению определенного круга задач, теоретическая схема, организующая прежде всего саму работу мышления. Ее нельзя навязывать заранее, и даже если мы ее уже предварительно нащупали, часто не замечаем счастливой находки. И не только потому, что до этого нужно «дойти умом» - в ней должен быть еще и найден смысл  (самобытная тема другого подвижника психологии мышления О.К. Тихомирова и его научной школы[1]). А «Эврика!» означает не «Нашел!», а «Так вот, что я искал!». «Частный случай» гегелевского закона. Но в ином «частном случае» было бы невозможным развитие мышления, было бы невозможным само мышление – как творчество (а иного  мышления, по Брушлинскому, нет и не может быть). Значит, все-таки «случай» - всеобщий! Но разве здесь только механизм «бессмертия» мышления? Механизм возобновления жизни. Механизм и закон. Закон Брушлинского. И совсем неслучайно А.В. Брушлинский развивал в теорию мысль своего учителя С.Л. Рубинштейна о мышлении как живом процессе.