25.08.2020



10 лет назад в интервью к своему 90-летию американский писатель Рэй Брэдбери шутил: «Что за возраст такой - 90, ни то, ни се, вот если бы - 100». 22 августа 2020 года писатель, вероятно, мог бы отметить свой 100-летний юбилей. Ведь после того интервью он прожил еще два года.

Век Брэдбери

Век напряженных, хотя и не всегда осознаваемых, порой вытесняемых из сознания попыток ответа на вопрос, который был поставлен очень давно: кто мы? Расщепление атома и освоение космоса, проникновение в тайны генома и создание цифровой реальности, чудовищные войны и рукотворные экологические катаклизмы – все это обостряло вечный вопрос в человеческом самосознании. А иногда и вовсе подсказывало ответ. Хотя он уже был найден в воображении гениальных фантастов – таких, как Станислав Лем, Айзек Азимов и, конечно, Рэй Брэдбери.

В поисках ответа Брэдбери заставлял своих героев пускаться в пространственно-временные Одиссеи, где им предстояло открыть и освоить всего один мир. Мир человека - самое недоступное из того, что можно «колонизировать», сделать своим. Легче ступить на поверхность Марса или на тропинку доисторического леса, чем осознать и сохранить умножить человеческое и человечное, оказавшись там. Собственно, для этого и надо ступить...Чтобы разобраться в том, что творится с человеком здесь и теперь, глядя из завтрашнего космоса.А придумывать само по себе будущее с его сколь угодно умопомрачительной «суммой технологий» (Лем) - значит, начинать не с начала. Увлекшись конструированием будущего, бывает, вскоре перестаешь помнить о том, кому оно принадлежит.



«Кто мы?» - этот вопрос требует особой работы памяти. Памяти, которая не просто консервирует образы времени. Памяти, которая придает времени смысл. И себе – во времени. Иначе, «это было не с нами», «давно, и неправда». Тема памяти – сквозная у Брэдбери. Памяти, которая не сгорает при 451 градусе по Фаренгейту. Потому что люди хотят помнить и знать себя – в том, что происходило не с ними, но через книги пришедшими в их мир, который благодаря этим пришельцам стал таким, каким стал. Память книг (а «непрочитанные книги умеют мстить») или память вина из одуванчиков:

«…Самые эти слова — точно лето на языке. Вино из одуванчиков — пойманное и закупоренное в бутылки лето. И теперь, когда Дуглас знал, по-настоящему знал, что он живой, что он затем и ходит по земле, чтобы видеть и ощущать мир, он понял еще одно: надо частицу всего, что он узнал, частицу этого особенного дня — дня сбора одуванчиков — тоже закупорить и сохранить; а потом настанет такой зимний январский день, когда валит густой снег, и солнца уже давным-давно никто не видел, и, может быть, это чудо позабылось, и хорошо бы его снова вспомнить, — вот тогда он его откупорит! Ведь это лето непременно будет летом нежданных чудес, и надо все их сберечь и где-то отложить для себя, чтобы после, в любой час, когда вздумаешь, пробраться на цыпочках во влажный сумрак и протянуть руку…» (Рэй Брэдбери).

Вероятно, и самому своему знаменитому сборнику рассказов автор дал неслучайное имя – «Марсианские хроники».

Принимайте родственников!

Вначале мы все на обезьяну грешили. Дескать, расплачиваемся своим человеческим существованием за грехи ее обезьяньи. Но наука не стояла на месте. Неунывающие эволюционисты искали человеку новых родственников. И находили - то лемуров, то позднемеловых грызунов.

В Мертвом море был обнаружен микроорганизм, который по своему белковому составу идентичен человеческому глазу. Днем это одноклеточное око всплывает из глубин к поверхности воды -но не для того, чтобы полюбоваться щедрым ближневосточным солнцем. А для того, чтобы заполучить от светила необходимую для жизни дозу энергии, которую к ночи эта бактерия отправляется перерабатывать обратно в глубины. Совершать там таинство хемосинтеза.Генетика тут ни при чем – просто так «причудливо тасуется колода».

Зато развитие генетики вооружило эволюционистов более совершенными методами идентификации родственников. И нанесло удар по некоторым эволюционным представлениям, школьного, правда, свойства. Так, выявилась некоторая несостыковка с высшими приматами. Оказалось, что в структуре ДНК обезьян и человека при всей их близости имеется около полусотни отличий, в том числе, достаточно принципиальных. Т.е. Бог создал человека не совсем по образу и подобию обезьяны. Простите, сэр Чарльз, хотя вы никогда и не называли нашим отцом обезьяну, а лишь осторожно намекали на то, что у нас имеется общий с ней предок. Так что, мы – скорее, братья.

Гусь – свинье не товарищ, зато нам свинья (видимо, в порядке компенсации) –генетический собрат. ДНК свиней позволяет использовать их в качестве идеального поставщика донорских органов. Впрочем, если верить журналу ‘Science’, весь домашний скот генетически совместим с людьми почти на 80%.

«Кошки – это кошки, кошки не похожи на людей?» - поэт Уильям Джей Смит (в переводе Бориса Заходера) мог позволить себе такую поэтическую вольность. На 90%генный набор кошек абиссинцев не отличишь от человеческого. Если взирать на него «одноклеточным» подводным глазом.

Лет 12 назад снова в морских глубинах выловили червя, генетический код которого, разве что, не воссоздает один в один генетический код человека.

Я ничего не хочу сказать. Против генетики не пойдешь. Свинья - так свинья, червь - так червь. Родственники – так родственники. Принимаю и не стесняюсь. И люблю замечательные строчки Маршака:

Человек - хоть будь он трижды гением -
Остается мыслящим растением.
С ним в родстве деревья и трава.
Не стыдитесь этого родства.
Вам даны до вашего рождения
Сила, стойкость, жизненность растения.

Правда, невольно приходит на память и Цветаева:

Это ты - тростник-то Мыслящий -
Биллиардный кий!

Я понимаю, что все живое - едино внутри себя. И не только живое - все сущее. Даже Божий дар и яичница. А для кого-то яичница - и вовсе Божий дар.



Эволюционизм без границ, или Зачем нужна человеку «короткая память»?

Эволюционисты и, вообще, биологи мыслят глобально. Для них человеческий организм обладает «памятью» о всех своих предшествующих «реинкарнациях» в материале живого: от приматов – до бактерий. Эта длинная (не путать с долговременной) «память» по-своему воссоздает единство живого, но особой избирательностью, увы, не отличается. Слепо доверяясь ее показаниям, можно прийти к выводу о том, что между амебой и Эйнштейном никакой существенной разницы нет. О чем и сказал философ Карл Поппер. Правда, его язвительный коллега Бертран Рассел заметил по сему поводу: плохо, что это сказал философ, а не амеба.

Память, которую имели в виду психологи, намного короче (не путать с кратковременной памятью). Но именно она позволяет человеку связать мир в себе в некое целое. Именно благодаря ей человек становится по-настоящему родственен всему живому и неживому.

Расставаясь раз и навсегда с материнским лоном, он не попадает в абстрактную внешнюю среду, состоящую из ничего не значащих вещей и явлений. Эту среду с заботой и любовью создают для него мамы и папы, бабушка и дедушки в пространстве детской. Потом – всего дома.



Что человеку до птиц? Ничего – если они не напоминают ему об эмоциональной связи со значимым человеком. С другими людьми, в пределе – всем человечеством. Из детства мы выносим не только воспоминания о веселых попугайчиках, но и о том, как в погожий весенний день выбирали их с мамой в зоомагазине, а вечером дома учили с папой разговаривать. Это было так замечательно! Как и соловьиная трель в парке, которая так волновала мое сердце, потому что рядом сидела Она. Как и полет чайки Джонатан Ливингстон, в котором я узрел образ собственной свободы… Что человеку – птица? Гекуба? Мир? Черные дыры? Что я потерял в это дыре?

Нет, это, конечно, интересно: в черную дыру может попасть любое вещество или излучение, но гравитационное поле в ней настолько сильно, что покинуть ее они уже не способны. Хотя бы потому что «скорость убегания» (так называемая вторая космическая скорость) в идеале должна превышать скорость света, что в реальности недостижимо. Черная дыра образуется вследствие коллапса звезды - ее быстрого сжатия до состояния сверхплотного ядра, откуда нет обратного пути даже свету.

Единственным «светом», сумевшим не только проникнуть в черную дыру, но и возвратиться оттуда, был «свет разума» Джона Уиллера – гениального (правда, достаточно циничного в своем сциентизме) физика, открывателя «черных дыр», ученика Нильса Бора и учителя Ричарда Фейнмана. Свет, который не знал скоростных ограничений. Что мне черная дыра? То же, что и Джон Уиллер. То же, что и «свет разума», который пробивается из этой дыры ко мне, чей детский ум когда-то был поражен открытием Уиллера. Только тогда ему не по силам было осознать, что чудо мышления – не меньшее, чем чудо черной дыры. И главное – что это одно и то же чудо.

«В конце концов, разве не в том заключается суть нашей жизни, чтобы научиться проникать в головы других людей, и смотреть их глазами на мир, это обалденное чудо, и восклицать: «Так вот как ты это видишь!»?» (Рэй Брэдбери).

Мы ведь и в школе на химии изучаем не сны химиков Менделеева или Кекуле, а периодический закон или формулу бензола, которые первоначально являлись им в их сновидениях, результирующих дневной труд мысли. А потом не можем понять, зачем нам все эти знания? Что нам формула бензола? То же, что и обезьяны, которые сплелись хвостами во сновидении Фридриха Кекуле и от которых, уж, точно нет никакого прока.



И в итоге – мы путаемся в родстве, взирая на гигантскую картину мира, пытаясь выхватить из нее «родственников», по первым попавшимся признакам «семейного сходства» (Л. Витгенштейн). И получаем генетически памятливых амеб и червей, узнавая в них малых «братьев по разуму».

Вот только «степень родства» подсказывает не длинная, но лишенная осмысленности, «природная», эволюционно-генетическая память, а та самая короткая – истинно человеческая. Которая может стать памятью обо всем мире.

Как тут не вспомнить Экзюпери:

«Скучная у меня жизнь. Я охочусь за курами, а люди охотятся за мной. Все куры одинаковы, и люди все одинаковы. И живется мне скучновато. Но если ты меня приручишь, моя жизнь точно солнцем озарится. Твои шаги я стану различать среди тысяч других. Заслышав людские шаги, я всегда убегаю и прячусь. Но твоя походка позовет меня, точно музыка, и я выйду из своего убежища. И потом - смотри! Видишь, вон там в полях, зреет пшеница? Я не ем хлеба. Колосья мне не нужны. Пшеничные поля ни о чем мне не говорят, И это грустно! Но у тебя золотые волосы. И как чудесно будет, когда ты меня приручишь! Золотая пшеница станет напоминать мне тебя. И я полюблю шелест колосьев на ветру...»

Человек человеку - человек

Еще одна иллюстрация о различии «природной» и «человеческой» памяти, и не только памяти.

Всем известна та ревностность, которую в материнстве проявляют лосихи. Не приведи встретить лосиху с детенышем в лесу. Любое неловкое телодвижение может быть расценено мамой как потенциальная угроза для детеныша. И тогда останется лишь уповать на судьбу или на умение лазить по деревьям. Но зоопсихолог и охотовед Ю.А. Курочкин провел опыты: лосенка подбрасывали лосихе не на ее территории. Так вот, в «чужом» месте лосиха не узнавала собственного детеныша, более того – пыталась забить его ногами. Так же и самая идеальная – заботливая, внимательная, самоотверженная -в животном царстве мама, мама-волчица, убегает, побросав волчат, если нору разбередил человек с ружьем.



Многим знаком рассказ Брэдбери «И все-таки наш…». Напомню сюжет. В далеком будущем роды принимает специальная родильная машина. И вот, однажды машина дала осечку: отправила новорожденного в иное измерение. В итоге в «родном» измерении он принял вид голубой пирамидки. Родители впали в смятение: существо, имеющее такой образ, не может жить в нашем мире. Но специалисты сказали им, что в другом измерении голубая пирамидка имеет вид обычного человеческого ребенка. Они предложили родителям самим удостовериться в этом, перенесясь при помощи техники в то же измерение. Но предупредили, что вернуться оттуда будет уже невозможно. Там они навсегда останутся со своим ребенком. А в этом мире приобретут образ голубых пирамидок.



Рассказ завершается описанием того, как на лужайке около дома две большие голубые пирамидки заботливо выгуливают третью - маленькую…

Все мы – немножко голубые пирамидки. Потому что это и есть человеческое в нас, людях. Сохранное в любых измерениях.

«Любовь — это когда кто-то может вернуть человеку самого себя» (Р. Брэдбери).





Колонка Владимира Кудрявцева в электронной газете "Вести образования"

---

На развитие сайта
​