Демократия хронически скатывается в охлократию, в который раз раскатывая по асфальту истории случайно подвернувшийся либерализм. Правда, в истории это всегда было предвестником перелома, революции. Разумеется, очередной демократической. Вначале демократически избранная власть заигрывает с дном, говоря на его языке, потом начинает мыслить, как дно, и в итоге становится надстройкой над дном, а дно – «базисом» властного сознания. Но, конечно, в остальном – «табачок врозь». В этом смысле «социалистическая демократия» (а это - самая настоящая, не лозунговая демократия) мало чем отличается от «буржуазной». В этой политической конструкции либерализму нет места. Да он и не стремится в нее – его затягивает туда. Термин «либерально-демократический» - по большому счету, оксюморон, во всяком случае, в некотором контексте.

Об этом – размышления Александра Пятигорского. Хотя они едва ли заставят «подучить матчасть» (а она начинается с «Государства» Платона) «трогательно невежественных» сторонников либерально-демократической идеи в виде того же глобального либерализма, о котором упоминает автор. Они – убежденные демократы. А либерализм – просто свойство всякого мышления, если оно есть. Там, где его нет, этот термин берется напрокат каким-либо политическим движением.

Владимир Кудрявцев




Александр Моисеевич Пятигорский (1929-2009) - востоковед, философ, писатель.

Эти размышления не об Англии и не о Лондоне. Но они из Лондона. Последнее очень важно, поскольку совсем не все равно, откуда ты размышляешь, особенно когда речь идет о столь неясном и абстрактном предмете, как философия. Есть места, откуда очень трудно размышлять о том, что к этим местам никакого отношения не имеет, о том, что является им посторонним, потому что такие места тебя затягивают, не отпускают от себя, и, о чем бы ты ни думал, очень трудно не возвращаться к ним в своем думаньи. Москва - одно такое место, Петербург - другое, Нью-Йорк, я думаю, третье и так далее. С Лондоном все по-иному. Ты в нем просто живешь, он слишком центробежен, чтобы тебя затянуть душой и телом (когда-то Стендаль так же говорил о Париже, противопоставляя его Риму). Лондон - один из самых нейтральных городов мира. Ты здесь - ничей. А плата за это: все здесь - не твое. Да и какая здесь была философия? - почти никакой и не было. Позволю себе вам напомнить: Лондон - не только город парков, скверов и великолепных домов, но и город мемориальных дощечек. Их тысячи. Идешь и смотришь: здесь жил такой-то и такой-то писатель, поэт, архитектор, великий врач, путешественник, политик, художник, фельдмаршал, наконец (не говоря уже об адмиралах, дорогие читатели), но имена философов не украшают фасады особняков и роскошных домов поздней викторианской застройки. Нашел все-таки троих. Никогда о них прежде не слышал, но и живых философов в Лондоне раз-два и обчелся. То есть их наберется несколько дюжин в университетах и ученых обществах, но те, хотя официально называются философами, сами как бы стыдятся так себя именовать: «Да нет, я занимаюсь “Поэтикой” Аристотеля»; «Ну, что вы, какой я философ, я сейчас пишу о проблеме соотношения социального и инстинктивного у поздних немецких романтиков»; «Я, собственно говоря, не философ, меня интересует проблема феминизма в контексте современного развития средств массовой информации» - и так далее. Человек, который скажет о себе просто и ясно: «Я - философ» - в Лондоне большая редкость. Это бы прозвучало безвкусно и претенциозно. Сам я знаю только четверых, которые бы рискнули так себя определить (сам я буду тогда пятым).

Но как хорошо в Лондоне думается о вещах философских! В поздних сумерках над Лондоном с сухим треском рассыпаются стаи летучих мышей (честно - ни разу не видел в Лондоне ни одной летучей мыши, но журналистика и не такое терпит!). Гегель любил говорить, что познание - это ночная сова [2]. Летучая мышь - как философская мысль. Пойдешь по вечернему безлюдному Лондону, задумайся, жди пронзительного стрекотания этих странных животных. Как метафора, сова гораздо симпатичнее, но обе тянут к таинственности - у философии свой мир метафор. Согласитесь, «орел» в вашем воображении не зовет к абстрактным размышлениям, он принадлежит миру метафор власти и политики. Но почему «таинственность»? Философская мысль не скрывается от мира. Напротив, это мир себя перед ней закрывает. Попробуем немного пофилософствовать о мире, пока еще видны божественные контуры готических дворцов и церквей, элегантные линии ранней лондонской классики.

Сначала о мире вообще. Какой он? Либеральный. Не верите, оглянитесь. Ведь это Лондон, столица либерального мира и географический, и моральный центр мирового либерализма.



А единственным местом для создания (я бы даже сказал «рождения») такого умонастроения могла быть только Англия. Если смотреть на британский либерализм философски, то есть только как на умонастроение, то его можно свести к одной-единственной идее: отдельность существования всех единиц человеческого общества - от общества в целом, государства или страны, до данного «гражданского индивида» - и совместимость всех этих единиц внутри общества, их терпимость друг к другу, несмотря на различия в их существованиях. Так это было сформулировано такими классиками британского либерализма, как Джон Стюарт Милль, Иеремия Бентам (в наше время, и по-другому, Исайя Берлин) и так далее. Таким образом, повторяю: как «философия», а не как политическая идеология, либерализм - феномен чисто британский, результат и производное от умонастроения, исторически создававшегося и обретавшего свои различные формы и варианты с конца XVIII до почти середины XX века и постепенно становившийся «психологической чертой» не только британского умонастроения, но и британского характера.

Однако именно в этот «позднепросвещенческий» период европейской истории у либерализма появились два страшных соперника, «сосуществование» с которыми оказалось очень трудным уже вчера, почти невозможным сегодня и, я уверен, станет роковым для либерализма завтрашнего.
Первый из них мы уже упоминали. Это идея демократии. С ней у либерализма всегда
были трудности. Но обратите внимание на одно очень существенное обстоятельство: ведь континентальные предтечи британского либерализма - от Сведенборга до Вольтера - были открытыми ненавистниками демократии (не был ли и Фридрих Прусский тоже своего рода либералом?!).



Возьмем Россию. Я, знаете ли, скорее могу себе представить либералом монгола из окрестностей Урги, чем профессора Московского университета. Демократом - пожалуйста. Либералом - никогда. Ведь и как реальное умонастроение, и как своего рода «философия» либерализм - всегда о частном и отдельном. Русский профессор готов быть убежденным демократом, ведь общий идеологический принцип здесь задан и понятен именно как общий. Как был ясен и понятен принцип диктатуры пролетариата и все такое прочее. А русский профессор - так же, как и русский пограничник, - враг частного. Для него любое частное всегда будет не его частным. И в этом он гораздо ближе к Гегелю, чем, скажем, к Канту, и в сравнении с ним наш монгол, отгоняющий собак от мяса, жарящегося в его юрте в окрестностях Урги, - чистый кантианец. Оттого-то наш русский друг (все равно, профессор или вор-губернатор) бесконечно ближе к объединенной Европе, чем разгоняющий собак монгол.

И вот тут-то расправляет плечи второй противник либерализма - идея глобальности, одного-единственного для всех мира, идея, которая поначалу - пусть как утопическая мечта Римского клуба [4] - сопутствовала идее свободного рынка, но очень скоро стала превращаться во вполне самостоятельную гигантскую фикцию. И тогда, в условиях этой, пусть фиктивной, глобальности, вдруг стало ясным: у нее нет своей политической идеологии, так почему же не сделать такой идеологией либерализм? Пусть взятый из другой эпохи, пусть воплощенный на другой почве - но пока подойдет как «временная идеология». Сохранившиеся чудом британские либералы только плечами пожимают: нет, это не настоящий либерализм, в нем не хватает последовательности. Вздор, - возражаю я, - не последовательности ему не хватает, а образования. Ведь он возник в умах и сердцах образованной элиты, крайне небольшой группы людей, имевших к тому же свою историю, от Юлия Цезаря и дальше до Джорджа Бернарда Шоу, лорда Кейнса и Уинстона Черчилля. Нынешние идеологи «глобального либерализма», люди трогательно невежественные, хотят, полностью очистив либерализм от его религиозных и философских элементов, сделать из него «эрзац-обед» для всех, то есть для всех тех, у кого - в силу конкретных исторических событий и обстоятельств - нет никакой идеологии. Говоря иными словами, только в отсутствие политической идеологии либерализм может стать ее заменителем, да, собственно, и не либерализм как таковой, а его искусственный концентрат, тысячекратно разводимый в нынешнем растворе политического безмыслия. Так что, я думаю, в этой новой для него идеологической функции у либерализма есть все шансы исчезнуть.

Но что значит «нет никакой идеологии»? Да и бывает ли так в истории? Для меня сам феномен отсутствия идеологии - интереснейшая философская идея (именно идея, а не «проблема» там какая-нибудь!). Нынешнее «безыдеологическое» состояние - не впервые в новой европейской истории; не забывайте, идеология - сама есть исторический феномен; было время, когда ее не было (то есть когда мы не находим идеологических текстов ), и будет время, когда ее не будет. Время, предшествующее Первой мировой войне, было полно идеологий (как «военных», так и «антивоенных»), но не было ни одной столь сильной, чтобы эту войну предотвратить. Британский либерализм, не бывший тогда одной из политических идеологий, просто «оставался», не ведая, что, «просто оставаясь», он себе подписывает смертный приговор. Ну, ладно, дожил кое-как до 1980-х годов в виде остаточного феномена, ждущего своего «переиспользования» в очередном социально-политическом контексте. Но не будем забывать: никакая идея, никакое умонастроение не исчезает бесследно. Возьмите марксизм. Честно прослужив целое столетие как дежурная политическая идеология, он оказался вышвырнутым со сцены мировой политической игры из-за позорного провала «псевдореволюции 1960-х» (в которой, кстати, сам не играл практически никакой роли). Приход «глобальности» застает марксизм уже наполовину слитым с социал-демократической идеологией, на сегодняшний день самой старой (скоро ей будет 150 лет) из «выживших» идеологий.

Сейчас семь вечера. Вчера во всех газетах было объявлено, что сегодня, в шесть тридцать, состоится огромная демонстрация «против капитализма и рабского труда в странах “третьего мира”: покончим с остатками империализма!» - на Трафальгар-сквер. В полукилометре от Колонны Нельсона я вижу буквально километровую, ей нет конца, очередь в театр на Лейстер-сквер на последнюю нашумевшую пьесу (два часа назад «выбросили» триста дешевых билетов!). У большинства людей в очереди - значки с лозунгами демонстрации на Трафальгар-сквер. Но их нет на демонстрации, они в очереди в Театр.
Это и есть - остаточный либерализм в действии.

Июнь 2001 года

__________________

1) © Людмила Стоковска-Пятигорская. Эссе было опубликовано в июне 2001 года в рижском журнале «Rigas Laiks» на латышском языке. По-русски публикуется впервые. Подготовка текста к печати и комментарии - Ольга Серебряная, примечания Кирилла Кобрина.

2) Пожалуй, самая знаменитая фраза Гегеля: «Что же касается поучения, каким мир должен быть, то […] для этого философия всегда приходит слишком поздно. В качестве , мысли, о мире она появляется лишь после того, как действительность закончила процесс своего формирования и достигла своего завершения. […] Когда философия начинает рисовать своей серой краской по серому, тогда некая форма жизни стала серой, но серым по серому ее омолодить нельзя, можно только понять; сова Минервы начинает свой полет лишь с наступлением сумерек» (Гегель Г.В.Ф. Философия права. М.: Мысль, 1990. С. 56). - Примеч. ред.

3) Commodity (англ.) - предмет потребления, товар.

4) Римский клуб - международная организация, созданная итальянским промышленником Аурелио Печчеи и шотландским ученым Александром Кингом в 1968 году с целью привлечения внимания мировой общественности к глобальным проблемам современности. Клуб объединяет представителей мировой политической, финансовой и научной элиты и действует в основном посредством докладов. Наибольший резонанс получил доклад «Пределы роста» (1972), посвященный проблеме истощения природных ресурсов. - Примеч. ред.

НЛО

---

На развитие сайта
​