Тексты к экзамену по «Этносоциологии» для 3 курса Социологического факультета РГГУ

Ж. Т. Тощенко

ЭТНОКРАТИЯ: ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ

(М.: РООСПЭН, 2003)

Глава 3.

ЭТНОКРАТИЯ: ОПРЕДЕЛЕНИЕ СУЩНОСТИ

Демократия — это запугивание народа ради народа и для народа.

О.Уайльд (1854—1900), английский писатель

Первые попытки анализа этнократии

Демократия и этнократия в своем первоначальном значении означают одно и тоже – власть народа, племени. И хотя оба эти слова восходят к античному наследию, они по-разному использовались как в политической практике, так и в научной теории — в философии и истории. Если слово «демократия» стало непременным атрибутом для размышлений по поводу властных отношений, касающихся всего народа, то слово «этнократия» применялось в более скромных размерах. На наш взгляд, это было связано с тем, что если демократия означала власть всего народа как такового (недаром Платон трактовал ее как власть толпы), то этнократия претендовала на учет неких племенных различий, отделяющих ее от других племен. Т.е. этнократия означала власть части народа, обладающего некими иными — этническими — признаками. И эта власть противопоставлялась возможным претендентам на властные полномочия со стороны представителей иных этнических образований — других племен, союзов родов и т.д. Однако история распорядилась таким образом, что в течение последующих тысячелетий этнические проблемы вплоть до Нового и Новейшего времени не были предметом пристального и актуализированного внимания ни теоретической мысли, ни политической практики. Этнократические проблемы в сжатом виде анализировались и трактовались косвенно, попутно — при рассмотрении экономических, политических, социальных и духовных процессов, в той или иной мере касающихся этнонациональной специфики. Если они и затрагивались, то в большинстве случаев это было связано с этноконфессиональными проблемами, например, в том случае, если кочевники выступали как своеобразный класс-этнос или даже как особое ксенократическое государство по отношению к завоеванным земледельческим народам. Поэтому вполне объяснимо и понятно, почему при исследовании властных отношений обычно анализировались в основном проблемы демократии, и лишь попутно отдельные аспекты этнополитики, да и только потому, что потребность в таком подходе была продиктована ситуативным прагматическим, научным или корпоративным интересом. Поэтому вполне можно согласиться с определением О. Уайльда, потому что и этнократия претендует говорить от имени народа, хотя и в специфическом ракурсе.

То, что этнократия — сравнительно новый феномен для современной социальной мысли, в том числе и для политической социологии, свидетельствует тот факт, что в наиболее известных словарях английского, немецкого, французского и других языков термин этнократия отсутствует. Не часто он встречается в научных изданиях более специализированного плана, например, в справочниках по социальных наукам. Но его отдельные компоненты все же рассматриваются при анализе проблем этнополитики (см., например: работы Ч. МакКелви, Р. Левайна, Д. Кэмпбелла и др.).

Характерен подход к этнополитическим понятиям авторов «Международной энциклопедии социальных наук» издательства Макмиллан. Здесь нет слова этнократия. Об этнических проблемах, этнополитике (основным референтным понятиям этнократии) довольно неопределенно говорится, что она связана с расой, национальностью или культурой. Подчеркивается, что для понимания этнополитических процессов следует изучать конфликт, группу, а не этнос (то есть этническим моментам общественных процессов отводится третьестепенное место). Иногда употребляется слово «этноцентризм», но без расшифровки. Иначе говоря, это характерно как пример малой значимости для составителей и авторов, исследующих этнические аспекты политики и власти: в этой энциклопедии и многих трудах социологов и политологов сохраняется традиционный культурологический подход к этническим проблемам.

Правда, это не означает, что слово этнократия в иностранных (европейских) языках неизвестно. Очень подробные научные справочники, поисковые системы научных библиотек или базы данных, учитывающие употребление этого термина в Индексах к публикуемым книгам, этот термин отражают. Однако и здесь конкретное содержание понятия этнократия раскрывается в основном через этноцентризм.

Таким образом, можно заключить, что данный термин имеет узкое применение, ограниченное специализированной сферой обществоведения, связанной с изучением этнических моментов политики, власти. В обиход социальные наук он, как и значительная часть терминологии, описывающий этничность, вошел относительно недавно.

Аналогичным образом обстоит дело в русском языке (и в языках народов бывшего СССР, поскольку здесь язык науки об обществе формировался под влиянием русской культуры). Данный термин пока еще только начинает использоваться. Однако это не следует считать показателем неактуальности данного явления для науки об обществе и для самого общества. Более того, тенденции освещения этнических аспектов политической власти как в отечественной, так и мировой литературе отражают нарастание внимания к данному кругу проблем. При этом следует подчеркнуть, что рост интереса к этническим аспектам политической жизни идет на фоне уточнения круга понятий, характеризующих феномен нации, народа, национальности, а также национальные аспекты властно-политических отношений. А пока можно констатировать, что отсутствует комплексный анализ этнократии, в котором бы глубоко раскрывались его основные грани и аспекты.

Но все же мы уделим внимание не столько тем крупицам, небольшим находкам, касающимся этнократии, этнократических процессов, сколько тому предметному анализу этого понятия, который содержится в современной отечественной литературе и прежде всего в энциклопедических справочниках.

О том, что это понятие еще достаточно ново для современного этапа развития отечественных социальных наук, говорит и тот факт, что ни энциклопедический словарь «Политология», ни «Российская социологическая энциклопедия» его не употребляют. Кстати, оно (это понятие) не содержится ни в Советском энциклопедическом словаре, ни в «Универсальном социологическом словаре», подготовленных издательством «Российская энциклопедия». Не используют и не объясняют сущность и содержание этого понятия и другие достаточно распространенные справочные издания по социологии, политологии, философии и истории. Практически оно не используется ни в учебниках, ни в учебных пособиях. К слову сказать, что в многочисленной литературе, появившейся в 80-е и 90-е годы и посвященной этнонациональной проблематике, этнополитика занимает незначительное место — основное внимание уделяется социально-культурному контексту национальных отношений и этнических проблем. Единственное исключение из этого правила представляет «Политическая энциклопедия», выпущенная в 1999 году.

Вместе с тем, отдельные характеристики этнократии были даны в работах А.В. Дмитриева, Л.М. Дробижевой, А.Г. Здравомылова, В.Н.Иванова, Т.Д. Мамсурова, М.О. Мнацаканяна, В.А. Тишкова, В. Филиппова и др.

Гораздо чаще, не в пример, ученым, осмысливают этот феномен журналисты, публицисты (В.Лафитский, В.М. Юровицкий, И. Ротарь и др.), которые в основном сосредоточили свое внимание на этнократических процессах, происходящих в России и на постсоветском пространстве.

Однако специальный анализ этнократии не осуществлялся даже в таких работах, которые были посвящены анализу власти (Г.С.Гаджиев, В.Г.Ледяев, В.В.Мшвениерадзе, В.П.Макаренко, А.С.Панарин, Е.В.Осипова и др.). В этих исследованиях этнические аспекты власти или совсем не рассматривались, или затрагивались вскользь, попутной

В то же время научная и общественная ситуация такова, что слово «этнократия» во все большей мере становится предметом изучения, уточнения исходных методологических основ его исследования. Однако сущность и содержание этнократии трактуется по разному: как 1) власть, господство элиты какого-либо этноса (нации) над другими народами; 2) моноэтническая политическая власть, цель которой — создание этнически «чистых» территорий как «наилучшего» способа движения народов к «демократии»; 3) доминирование коллективных интересов и прав этноса над интересами и правами личности.

Такой подход содержит ряд положений, которые вызывают возражения, потому что в «чистом» виде этнократия практически никогда не существовала и вряд ли будет существовать, ибо нет и не предвидится существование этнически однородных государств. Кроме того, на наш взгляд, весьма спорно употреблять понятие «элита» к национальным общностям, ибо власть предержащие скорее всего по своей сущности и функциям относятся к кликам, кастам и кланам. Нужно иметь в виду, что этнократические тенденции часто обнаруживают себя в снятом виде, не явно, скрыто, хотя от этого никак не изменяется вектор и природа существующей власти.

Один из современных отечественных исследователей власти — В.Ф. Халипов — также сделал попытку дать определение этнократии. По его мнению, это преобладающая власть той или иной этнической группы над другими этносами (племенем, народностью, нацией). На наш взгляд, давая такую характеристику этнократии, В.Ф. Халипов упускает из виду то, что это непросто доминирование этнической группы над другой, а еще и оправдание (идеологические и политическое) этого доминирования. И, кроме того, такое властвование наносит ущерб, подавляет другие народы, этнические группы, ведет к их уничтожению, вытеснению или ассимиляции.

Обобщая сказанное, можно таким образом заключить, что понятие этнократии еще недостаточно разработано в научном плане и сравнительно редко употребляется в литературе. Но, как представляется, использовать его при характеристике соответствующих этнополитических процессов в обществе не только целесообразно, но и крайне необходимо. Речь идет о гипертрофировании этнических сторон власти, суверенитета того или иного этноса, сопровождающегося ущемлением интересов и прав отдельных народов. Духовной основой этнократизма выступает этнический национализм во многих его разновидностях. Особое значение имеет так называемая гиперидентичность, которая рассматривается как особенность этнического сознания наступательного типа, отражающая тягу данной группы к этническому доминированию.

Очевидно также, что путь к утверждению этнократии лежит через формирование — часто на клановой основе — и укрепление этнонациональных корпоративных группировок, правовое обоснование прихода их к власти. Бездействуя на этническое сознание народа, изменяя в своих интересах его менталитет, этнопамять, эти группировки обеспечивают свою легитимацию, утверждают свое право быть у государственного руля, формируют соответствующий госаппарат, реализуют этнократический властно-политический режим. Характерная черта данного режима — ущемление прав иных этносов. Это касается и экономики, и политики (участия в управлении), и языка, и культуры. В полиэтнических государствах деструктивная линия этнократических сил проявляется также в сепаратизме, разрушении федеральных отношений, подрыве единства и целостности государства, хотя она может проявлять себя неявно и скрыто. Но даже в стертом, приглушенном виде этнократия представляет собой крайне опасную форму политического руководства, которая ведет к обострению межнациональных отношений, потому что преследует эгоистические, корпоративные, узкогрупповые интересы. Такое ее поведение — источник конфликтов самого разного плана. Это удобная форма мимикрии и фальсификации общенародных интересов. Это внешне привлекательная форма властвования, за которой обычно скрываются политические амбиции и жажда личной и групповой наживы.

Содержание современных концепций этнократии

Само понятие «этнократии» пока не устоялось и в специализированных научных работах по этнополитологическим и этносоциальным проблемам. Но, тем не менее, первые попытки его глубокого анализа заслуживают внимательного и заинтересованного отношения. Так, по мнению А.В. Лубского, понятие этнократии пока является настолько амбивалентным, противоречивым, что возникает сомнение в возможности оперирования им в научном анализе, тем более, что оно, по его наблюдениям, как правило, используется в идеологическом словаре национализма. И все же, считает он, «имеет смысл применять его в отношении к полиэтническим обществам». Он связывает понятие этнократии с реализацией принципов этновластия. Вкратце, ход его рассуждений по этому вопросу таков. Юридически любой идеологический конструкт этнократизма основывается на всеобъемлющем суверенитете данного этноса, на признании того, что только он является источником верховной власти в том или ином государстве. Естественно, анализ реальных этнократии позволяет представить более полную картину их состояния. Такой анализ предполагает ответ на вопросы: «Кто правит?» и «Как и каким образом правит?». Реальные этнократии характеризуются как непосредственным, так и опосредованным (через представителей) участием данного этноса в управлении государством и обществом.

Непосредственную этнократию автор, с точки зрения «Кто правит?», называет идентитарной, а с точки зрения «Как правит?» партиципационной. Конкретизируя свой подход, он показывает, что концепция идентитарной этнократии исходит из того, что у господствующего этноса существуют общие интересы. На их защите стоит этногосударство, обеспечивающее их приоритет над интересами других этносов, и они являются доминирующими в обществе. Для этой концепции характерна абсолютизация суверенитета титульного этноса, выраженного в жесткой государственной воле, подавляющей волю других этносов, а, в конечном счете, волю граждан любой национальности. Тем самым создаются предпосылки для авторитарно-бюрократической или кланово-олигархической узурпации государственной власти.

Концепция партиципационной этнократии предполагает прямое участие представителей титульного этноса в управлении. В соответствии с этим законодательно закрепляется его преимущество в политической жизни общества через референдумы, избирательный процесс, выдвижение национальных политических лидеров, формирование этнополитических корпоративных групп и обеспечение преимущественного представительства в исполнительных и законодательных органах власти и т.д.

Что касается представительной этнократии, то с точки зрения «Кто правит?» ее можно назвать элитарной, а с точки зрения «Как правит?» — конкурентной. Концепция первой исходит из того, что данный этнос участвует в управлении через своих представителей, причем между ним и его лидерами предусматривается установление отношений, предполагающих определенные полномочия и доверие. Вторая базируется на закрытости формирования правящих элит, при которой конкурс приобретает клановый (трайболистский) характер, в результате чего полученные правящей группой полномочия превращается в авторитарно-властное господство. Формирующийся после прихода к власти кланово-бюрократический аппарат подменяет своей волей общую волю этноса.

В работе А.В. Лубского затрагивается и проблема легитимации этнократии. Автор делает различие между легальностью и легитимностью этнократии. Первая состоит в юридическом обосновании этнократии; вторая — в «признании ее необходимости со стороны титульного этноса». Поскольку на уровне повседневности это «признание» осуществляется посредством национального менталитета, исследователь уделяет большое внимание раскрытию содержания данного понятия. Он определяет его «как систему осознанных когнитивных и ценностных ориентаций этничности на уровне повседневной жизни». Поэтому, легитимация — это не только вопрос «ценностей»: она включает также информированность и знание. На основе этих двух составляющих менталитета и

формируется «признание» этнократии как установка на ее поддержку, солидарность с нею, вплоть до идентификации с этнократическим режимом.

Структурные элементы национального менталитета меняются под воздействием господствующих этногрупп, которые, обладая властью, задают определенный способ восприятия людьми социально-политической действительности и поведения в ней. Именно в символическом пространстве этнократии формируются легитимирующие ее конструкты, которые она и пытается внедрить в структуру национального менталитета. В качестве подобных конструктов выступают, как правило, метафоры «единой семьи», «священной земли» и т.п.

Именно метафора «единой семьи», некоторые ментально-исторические представления об общности этнического происхождения являются важным средством легитимации идентитарной этнократии. Иная же система ментальной легитимации свойственна элитарной этнократии. Она носит скорее социально-рациональный характер. Степень легитимности здесь определяется тем, насколько результаты правления господствующего клана соответствуют ожиданиям всего этноса. Тут важны и успехи, особенно во взаимоотношениях с «чужими», и личность национального этноса и длительность нахождения у власти того или иного клана, его освященность временем и традициями.

Некоторые глубинные характеристики этнократии рассматриваются и другими авторами. Так, Г. Пядухов обращает внимание на сложившуюся в среднеазиатских республиках, в частности, в Киргизии разновидность этнократического режима, пытающегося соединить либеральные свободы и гарантии прав национальных меньшинств с последовательной реализацией идеи приоритета нации.

В.Н. Иванов, анализируя проблемы властных отношений, обращает внимание на этнократические тенденции, которые проявляют себя в процессе формирующегося российского федерализма, нередко осложняя поиск рациональных путей его развития и функционирования.

Ряд исследователей рассматривают этнократию в связи с причинами и последствиями распада СССР. По их мнению, трагедия Союза — как государства, так и его народов, — заключается в том, что не был своевременно найден механизм согласования интересов человека, наций и интересов державы, а также путей их реализации как на длительную, так и краткосрочную перспективу. В результате национальные идеи стали разрушительными для жестко унитарного союзного государства и не принесли долгожданной свободы его народам. В бывших союзных республиках утвердились, как правило, этнократические режимы, основанные на пренебрежении интересами «некоренных» народов. Идея суверенитета «овладела массами», стала общенациональной, послужила лестницей, по которой отдельные политики поднялись к вершинам власти. Сами же истинно национальные идеи остались нереализованными, были принесены в жертву политической конъюнктуре.

Особый интерес вызывают работы, в которых обобщается практика этнократических по своему характеру проявлений политики некоторых властвующих региональных элит. Речь идет, к примеру, о Чечне, известные события в которой получили достаточно широкое освещение в научных публикациях.

Данные идеи, предположения и соображения позволяют сделать выводы о сути этнократии, если при этом еще и опираться на те реальные процессы, которые происходят в современном российском обществе.

Прежде всего, ее суть проявляется в абсолютизации этнического начала, когда преувеличивается в значительной степени роль национального в жизни общества и государства, когда решаются основные вопросы жизни одного народа в ущерб интересам и устремлениям других наций и народностей. В такой ситуации речь идет не о поддержании разумного баланса, а об осуществлении такой политики, которая ущемляет, унижает достоинство и образ жизни других народов. Этнократизация власти проявляется в создании привилегированного положения автохтонных наций. Так, в преамбуле Конституции Казахстана говорится о «незыблемости казахской государственности». Основной целью Конституции Туркменистана провозглашается «охрана национальных ценностей и интересов, укрепление суверенитета туркменского народа». Об этнократическом характере государственности свидетельствуют отдельные положения Конституции Узбекистана, в которой речь идет только об «историческом опыте развития узбекской государственности». В той или иной мере эти элементы абсолютизации государственности автохтонной нации содержатся в Конституции Молдавии, Литвы, Киргизии, и в Конституции Украины.

Этнократия стихийно или осознанно реализует еще одну установку, которая прямо противоречит Декларации прав человека, принятой ООН, а именно — приоритет отдается не личности, а нации. Через призму интересов своей нации проходят все без исключения экономические, социальные и духовные процессы. И особенно это наглядно (и в то же время конфликтно) проявляется тогда, когда это касается политической сферы, где интересы этнократии блюдутся достаточно строго. Приоритет интересов нации над интересами личности касается создания ряда привилегий только для той части населения, которая принадлежит к господствующей нации. Даже Эстония и Латвия, объявившие себя форпостами демократии на постсоветском пространстве, пошли на нарушение прав человека — в основном русскоязычных людей. Конечно, история этих народов накопила много такого, что не вдохновляет на спокойное и взвешенное рассмотрение вопросов государственных отношений с Россией, внешнеполитическая деятельность которой зачастую страдает большой непоследовательностью и непредсказуемостью. Но причем здесь рядовые люди, которые по прихоти этнократии лишаются избирательных прав, права приобретать недвижимость и даже находятся под угрозой высылки из страны только потому, что они не являются представителями автохтонной нации?

Этнократия проявляется в попытках использовать историческую память, пересмотреть историю, в активном участии в спорах о «древности» своего народа по сравнению с другими народами, в желании оперировать не сложившимися реалиями, а некоторыми историческими прецедентами. Именно эти коллизии, основанные на желании приспособить тысячелетние события к сегодняшним реалиям, являются одним из компонентов армяно-азербайджанского конфликта, российско-эстонских отношений, событий вокруг Крыма и Приднестровья, в северных регионах Казахстана. Национально-политической элитой всячески поддерживаются изыскания о прошлом величии своих народов, что является затем основой территориальных притязаний, требований передела границ или по крайней мере «отложение» до будущих времен (но не отказ от них), когда обстановка станет «более благоприятной» для соответствующего решения.

Исторические претензии этнократии побуждаются двумя путями. Во-первых, разнообразными попытками убедить большинство своего народа в обоснованности притязаний на более широкие полномочия среди окружающих народов. Это достигается различными средствами пропаганды и психологического воздействия, когда специальным образом препарированная информация призвана «вдолбить» в сознание людей приоритет определенных прав на территорию, на достижения национальной культуры, на вклад в человеческую цивилизацию. Во-вторых, мобилизацией мирового общественного мнения, посредством дипломатической деятельности, но особенно при помощи научных конференций, симпозиумов, круглых столов и встреч, призванных создать «научную основу» для удовлетворения этнократических амбиций.

Этнократизация власти проявляется и в закреплении привилегированного положения представителей «своего народа», что выражается в «коренизации управления», в заполнении благоприятных «социальных ниш» именно «своим» народом. Даже такие проблемы как занятость (безработица), бедность, содействие в решении проблем повседневной жизни решаются с этнократических позиций.

Обобщая сказанное, на наш взгляд, этнократию можно определить как форму политической власти, при которой осуществляется управление экономическими, политическими, социальными и духовными процессами с позиций примата национальных интересов доминирующей этнической группы в ущерб представителям других наций, народностей и национальностей. Ее суть проявляется в игнорировании прав национальных (этнических) групп других народов при решении принципиальных вопросов общественной жизни, когда реализуется одностороннее представительство интересов господствующей нации, а не интересы человека, социальных групп независимо от этнического происхождения, религиозной и классовой принадлежности. При этом этнократия нередко является продуктом и инструментом политики и практики политического экстремизма, как это особенно наглядно проявилось в условиях распавшейся Югославии и в некоторых постсоветских государствах.

Если проанализировать проявления этнократии в процессе развития человечества, то можно охарактеризовать (выявить) следующие ее сущностные черты.

Во-первых, этнократия выпячивает, гипертрофирует этнический интерес, преувеличивает его, ставит на первое место среди других возможных ценностей, полностью игнорируя принципиально новую ориентацию, сложившуюся со времени Великих Буржуазных революций — приоритет интересов личности, которые в условиях этнократического властвования не просто отрицаются, но и оскорбляются.

Во-вторых, этнократией формируется и поддерживается противостояние интересов нации и интересов личности не стихийно, не самотеком, а сознательно, со стремлением к усилению существующих противоречий, с героизацией этнического противостояния, его возвышением и даже попытками обожествления.

В-третьих, этнократия всегда использует образ мессии, вождя, фюрера, который сочетает в себе феномен сверхчеловека и богочеловека, знающего и понимающего цели и задачи, непосильные людям труда и улицы. Он как бы концентрирует в себя понимание сути и тайных помыслов своего народа и может их выразить наиболее выпукло, плодотворно и эффективно. Этот образ может реализоваться как в реальном харизматическом, так и в историческом, политическом или общественном деятеле, который становится носителем всех национальных достоинств и воплощает в себе все возможные достижения, которые только доступны этническому воображению.

В-четвертых, этнократия часто ставит себе амбициозные политические цели, которые сводятся к тому, чтобы «свой» народ выступал ведущим по отношению к другим нациям, чтобы он давал всем единственно верный урок как жить, как творить, не гнушаясь тем, чтобы другие народы относить к категории «низших», «ведомых», призванных обслуживать желания и прихоти одного «достойного» народа. Эти цели выдаются всему миру, окружающим государствам как великие цели, предназначенные для отражения роли и специфики именно данного народа.

В-пятых, цели этнократии абсолютизируются, противопоставляются целям своего же народа и в сфере социальной жизни, и в сфере культуры и даже экономики, считая их производными, подчиненными решению проблем властвования над другими народами и странами в лице своих верховных вождей, президентов-диктаторов, руководителей всевозможных хунт и клик. Этому способствует процесс подмены общественных институтов государственными, что приводит к искусственной политизации и социальных, и экономических, и культурных процессов.

В-шестых, этнократические режимы как правило заинтересованы в конфликтах, в ненависти, или по крайней мере, в поддержании напряженности. Конфликты и столкновения являются питательной средой для выживания амбициозных лидеров, для их дальнейшего господства, для страховки от возможного недовольства, которое имеет тенденцию минимизироваться в условиях реальной или мнимой опасности.

В-седьмых, этнократия проповедует и поддерживает непримиримость, ищет у других народов и государств такие цели и такие стремления, с которыми невозможно примириться. Она широко использует способ маскировки эгоистических намерений, рядит их в одежды высоких устремлений, поступает коварно и подло по отношению к взятым на себя обязательствам, прикрываясь «подлинными» интересами нации. Особенно часто этнократические режимы прибегают к помощи бытового шовинизма, к его оживлению, к его умышленному распространению, когда сознательно поддерживается предубежденность, негативная оценка других народов, а также личных и деловых качеств их представителей, используя прямые и косвенные формы противопоставления. Такие ориентации нередко доводят до открытых форм противостояния — до формирования и культивирования этнофобии, ненависти ко всему инонациональному.

И наконец, манипуляция сознанием, которая проводится с использованием научных открытий о психике человека, раздувает в людях низменные чувства и страсти по отношению к другим народам, превращает их в слепых исполнителей воли, иногда жестоких и бессердечных, безразличных или корыстных по отношению к чужой беде, ибо пропаганда исключительности, богоизбранности одного народа не проходит бесследно для взаимоотношений этого народа с окружающими его нациями, народностями, национальностями.

В заключение следует отметить, что говорить о каких-то законченных формах этнократической власти не приходится. Таких «чисто» выделенных ее форм не существует. Но реальны этнократические тенденции, которые оказывают большое влияние, привозя к результатам, несущим в, себе огромный негативный и разрушительный потенциал.

Более того, мы являемся очевидцами явных признаков растущего этнократизма, проявление которого игнорировать ни в коем случае не стоит. Наука, в том числе и социология, призвана ответить на вопрос, как анализировать и особенно как предупредить

нарастание этнократических тенденций. Такие действия, на наш взгляд, позволяют в полной мере использовать так называемый эффект Эдипа, рекомендованный социальной прогностикой и направленный на то, чтобы ожидаемые процессы не состоялись, «саморазрушились» и не воплотились в практику.

Таким образом, понятие этнократии связано с реализацией этновласти — власти, абсолютизирующей в многонациональном социуме интересы одной нации. Идеологические конструкты этнократизма всегда базируются на всеобъемлющем суверенитете только данного этноса, на утверждении, что только он является источником верховной власти в том или ином полиэтничном государстве. Оно исходит из того, что на пороге XXI в. человечество в разных странах мира столкнулось с заметным всплеском этничности. Что бы ни подразумевали под этим понятием ученые и политики, оно так или иначе отражает особый вид человеческих отношений, присущих группам людей, связанных между собой единым представлением о генетическом родстве, культурно-языковой общностью, коллективным историческим опытом общения и поведения, определенными общими стереотипами сознания. Отличительными признаками этничности является установка «мы— они» в коллективном сознании данной этногруппы, представления о неких границах между нею и иными этническими группами. В полиэтнических государствах, особенно таких сложных, как федеративные, в ряду которых находится и Россия, усиление значимости этничности иногда проявляется в гипертрофированном виде — более или менее отчетливой тенденции к этнократизму, о чем свидетельствует исторический опыт.

Этнократия — это такой тип власти из всех известных в истории, облик которой зловещ и предосудителен по своей сути уже тем, что один народ ставится в привилегированное положение перед другими народами и за счет их. При этом особо стоит подчеркнуть, что этнократия — это власть не этноса в прямом смысле этого слова — это власть этнической группы, захватившей власть в стране. Более того, это не только политическое, правовое, экономическое или организационное осуществление власти — это и морально-нравственная атмосфера, прямо влияющая на возможность разумного согласованного и сбалансированного сосуществования разных народов.