Александр Моисеевич Пятигорский.Правда никому не нужна для жизни, кроме нескольких безнадежных маньяков. Но она всем будет крайне нужна в момент смерти.
О силеУ кого нет силы, тот обречен на слабость. А слабость — жестока и лжива. О честности здесь и говорить нечего.
Об утверждении в идиотизмеОтождествление себя с другим так же убивает потенцию знания, как и идиотские попытки самоотождествления. Весь современный набор отождествлений — национальных, классовых, возрастных, политических, сексуальных, религиозных — является набором способов, посредством которых «объективные идиоты всех стран» утверждают себя в своем идиотизме.
О настоящих евреяхОдин мой друг, когда я оказался практически бездомным, решил заинтересовать мною одного очень богатого человека. Это очень смешная история. Разумеется, я свое состояние переживал, очень было *** <нехорошо>. И вот он побеседовал обо мне со своим приятелем — солидным и небедным евреем. Не то чтобы дико богатым. По словам моего приятеля, у него в Лондоне домов 30–40 было. Не Рокфеллер. И вот, значит, очень осторожно к своему приятелю подъехал и говорит: вот, понимаешь, такая ситуация, мой друг, еврей, это обязательно надо сказать. <...> еврей еврею должен помогать. Я думаю, что не евреи это очень сильно преувеличивают. Ты не можешь разрешить ему пожить в одной из своих квартир... Он сказал: категорически нет. Этот человек, он имел в виду меня, не является хорошим евреем. Потому что хороший еврей в таком положении не окажется. Значит, он плохой еврей и, наверное, плохой человек, которого, в подтексте, бог справедливо наказывает.
О текстеТекст для философа есть то, что всегда содержит какое-то мышление, какое-то знание, и непременно позитивное. Для философа не может быть дурного знания или вредного мышления, или он не философ. Если человек смеется, философ говорит: «Он смеется над своей обреченностью». Если плачет, философ скажет: «Он плачет над своим торжеством». Если позорит, ругает, проклинает кого-либо, философ заметит: «Он знает свою гибель». Философ наблюдает не жизнь, а жизнь сознания.
О философииВ последние годы у меня совершенно иная точка зрения на философию, не внутри философии, а на то, что она вообще делает здесь. Она должна быть только грубой, резкой и в упор.
О СистемеВ интересах Людей Системы — уничтожить любую память о том, что было до них. История должна каждый раз вновь начинаться — с них именно. Поэтому они стремятся к тому, чтобы сделать сознательную жизнь поколения как можно короче, чтобы она скорее прокручивалась и кончалась. Тогда они будут всякий раз иметь дело с новыми людьми со свежей памятью и еще не сформировавшимся языком, то есть языком, непригодным для передачи и того немногого, что они помнят. Таких людей гораздо легче сделать «своими» — по крайней мере, на срок жизни одного поколения Людей Системы. Иначе говоря, люди, живущие прошлым, оказываются достойными уничтожения (именно «достойными», а не «заслуживающими»!). И мы сейчас вступаем в эпоху, когда эта тенденция обретает свое выражение в языке и становится культурным правилом.
О сознанииСознание смотрит на мир, о котором ты жалеешь, и пожимает плечами... Проще этого ничего не может быть. Проще этого только когда нет сознания. Но тогда нет простоты и непростоты. Нет ничего... Человек, который не думает о своем сознании, не может вырваться из своего сознания и перейти в другое.
О нормальном человекеНормальный человек — тот, кто, живя в своем мире, понимает, что их, миров, бесчисленное множество, легко, однако, сводимое к двум — его миру и всем прочим. Он знает, что любое его или чье-либо действие, слово или соображение, сколь бы очевидным оно ни казалось, всегда будет иметь по крайней мере два смысла. Иначе говоря, нормальный человек ЗНАЕТ ДВУСМЫСЛЕННОСТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО СУЩЕСТВОВАНИЯ, своего в первую очередь, двусмысленность, не сводимую ни к чему одному и единственному.
Об историиКогда мы думаем об истории или, скажем точнее, об одном историческом событии, то думаем о нем только в отношении времени. То есть как о том, чего не было ни до, ни после того, как оно случилось. Что же касается пространства этого события, то оно всегда определено, будь то мир, Европа, Город или какое угодно другое место. Теперь постараемся себе представить, что какое-то историческое событие происходит не во всем своем географическом пространстве, а только в каких-то ТОЧКАХ.
О том, где и когда умиратьСейчас, в этот момент, когда вы задаете мне этот вопрос, я просто уже готов ответить: на *** <к черту>, все равно. Но я знаю, что придет другой момент, я буду думать не так. Нет, мне не все равно. Не все равно, потому что если уж я чего-то боюсь, то бессознательной внезапной смерти. Единственное, чего я хочу, чтобы у меня было время, пусть самое короткое, собрать, то есть умереть в сознании. Я не знаю, получится ли это.
Снова об историиИстория, собственно, и начинается там, где кончается способность людей ПРОДОЛЖАТЬ жизнь. Тогда и наступает ПЕРЕРЫВ в нормальном течении обычного сознания — явление, которое Шекспир поэтически обозначил как «век вывихнул суставы». Происходит своего рода «выброс» энергии сознания, который, однако, оборачивается и огромной потерей сознания для его нормальных носителей. Извергнутое сознание превращается во что-то им внешнее — в события, вещи, поэзию, философию и во что угодно. То, что ЧЕЛОВЕК ТРАДИЦИИ бережно собирал веками, будет пущено на ветер ЧЕЛОВЕКОМ ИСТОРИИ в три года.
О Красной площади и МавзолееДля меня в детстве Красная площадь в любое время дня и ночи воплощала торжественность и силу бытия, к которой очень хотелось приобщиться. А мавзолей Ленина — гробовую таинственность власти, которая тоже безумно прельщала.
О слушанье и разговореБольше всего в жизни я люблю возможность и реальность слушанья и разговора. Если кто-то что-то слушает и кто-то что-то говорит, и когда я не слышу и не разговариваю, то мне очень тяжело самому думать. Я прекрасно знаю, что я в этом отношении не самостоятелен, а все это мешает быть не только буддистом, но и реально мыслящим человеком.
О тостах и выпивкеДежурные тосты... Что значит «за вас», чтобы вам было легко и беззаботно, ибо никакое счастье человеческое... это легкость и беззаботность. Перед выпивкой я всегда читаю мантру, которая расчищает место, устраняет из него злые намерения.
О веселииИстинное искреннее веселье обязательно включает в себя освобождение от самого себя, а мысли от мыслей и от чувств. А ведь мы серьезные, мы средние люди, да? Когда мы серьезны, наша серьезность связана с серьезностью в отношении себя самого.
О выбореВыбор всегда уже сделан, и тебе остается лишь знание выполнения, осуществления себя самого единственным твоим уникальным образом. Решение может быть банальным, но в его выполнении каждый исключителен.
О мышленииМышление (в отличие от сознания) непредставимо как структура, как организованная сложность пространственной конфигурации составляющих его элементов, то есть как структура в том смысле, в каком это слово употребляется, скажем, в лингвистике (морфофонологии), текстологии, физиологии, физике и многих других дисциплинах. В то же время идея (мысль, образ) о мышлении как о месте, где оно происходит («случается»), вполне представима в обсервационной философии. Более того, я допускаю возможность редукции понятия «мыслящий» к месту мышления.
О гуманитарных контекстахСлово «другой» здесь употребляется чисто технически и не имеет отношения ни к каким вульгарным гуманитарным контекстам, таким, скажем, как «дискурс», «диалог», «самотождественность», «отчуждение» и прочий неотрефлексированный вздор.
О бессознательном«Жизнь» и «сознание» — это вещи совершенно разные: мы ведь в какие-то моменты ясно ощущаем существование такой жизни, которая сознанием не является. Мы просто чувствуем, что наша жизнь может существовать, может обретать какую-то полноту не только потому, что сознание останавливается, чтобы быть осознанным, но потому, что оно останавливается, чтобы его не было. Мы можем рассматривать прагматику проблемы сознания примерно так же, как Фрейд рассматривал (а точнее — мог бы, должен был бы рассматривать) прагматику проблемы подсознательного. Он наивно думал, что изучает само подсознательное, что было совершенно невозможно без вычленения прагматического аспекта проблемы. Ему было необходимо каким-то образом объективизировать что-то в сознании человека, что для самого человека не было прозрачным. Но как ученый, всецело принадлежащий XIX веку, он эту объективизацию понимал только в смысле нахождения позитивной научной истины. Он с помощью такой объективизации лечил неврозы, но он не понял (во всяком случае, не писал об этом), что вычленение проблемы подсознательного имеет очень большое жизненное значение, не только как борьба с тем, что не познано, но и как борьба с явлением природы, которое мешало своей непознанностью, самим фактом своего существования в неосознанной борьбе с сознанием. По сути дела, проблема подсознательного, как в свое время очень тонко заметил Н. Бор, не есть проблема измерения человеком глубин своего подсознания, а есть проблема создания условий для нового сознательного опыта или сам этот опыт. Психотехника Фрейда показывала некоторые природные явления или то, что можно рассматривать «как свойства человеческой натуры» не в качестве природных явлений, а в качестве образований сознания. Таким образом, для Фрейда сначала возникает задача превратить бессознательное в сознание и путем такого превращения перевести человека в состояние нового, сознательного опыта, а затем оказывается, что бессознательное — это то, что «было» сознанием, и только в этом смысле возможно сравнение или различение бессознательного и сознательного.
О революции 1968 годаСловом, никакой революции не было ни в Америке, ни в Париже, ни в Лондоне. Было просто хамство и безобразие, которое вполне может быть и в других политических ситуациях. То есть как бы не было ничего ярко специфического. И когда говорят «революция провалилась» — это неправда, ее просто не было. Потому что с одной стороны были невежественные трусы, с другой стороны были самодовольные трусы, которые не знали, что делать. Иначе говоря, у обеих сторон было знание политических принципов и своих, и противников (да они одни и те же, только со знаком плюс и минус), а с другой стороны, была полная неспособность понять действие инструментов и модальности политического процесса на тот момент. А у меня на глазах в Колчестере в Англии студенты все-таки решили быть самыми смелыми и сожгли абсолютно безобидный деканат, но при этом очень неосмотрительно сожгли административный архив, где были все дела о выплате им студенческого пособия, и не получали полгода денег. Уверяю вас, было противно. Я не хочу при этом добавлять, что все были пьяны в дымину, эти ребята. Это, видимо, им не давала покоя посмертная слава Нестора Ивановича Махно.
Автор подборки - Мария НестеренкоGorky.media
На развитие сайта
