В.Т.КудрявцевСлучается так, что имя профессии возникает как художественное слово или вводится в литературный оборот. И тогда мы начинаем спорить, кто первым придумал (талантливо подслушал) русское слово «летчик» взамен французскому «авиатору» - В. Хлебников, как принято считать, или Александр Грин? По хронологии – первенство за Грином, «летчик» появляется в его рассказе «Тяжелый воздух» (1912), тогда как стихотворение Хлебникова «Тризна», на которое обычно ссылаются, опубликовано двумя годами позже (1914).
А двумя годами раньше появился «летун» в стихотворении Александра Блока «Авиатор» (1910).
«Летун отпущен на свободу…». Мог ли поэт написать
«Авиатор отпущен на свободу…»? Такое было бы уместно в газетной хронике. Как говорится, «почувствуйте разницу». Да, нормы поэтического языка тоже дают о себе знать. И все же, это «соседство» двух слов как раз и говорит о тенденции – изобретении русских слов взамен иноязычных, обращении к законам русского словообразования, в том числе, и для обозначения новых на тот момент профессий.
Отечественные футуристы, не только Хлебников, но, пожалуй, даже настойчивее - Алексей Крученых, пустились в словотворческие эксперименты. В полном соответствии с программой Виктора Шкловского «Воскрешение Слова», сформулированной им в одноименной брошюре (1914).
Это говорит об очевидном: за любым поименованием (переименованием) стоит некая историко-культурная метаморфоза, которая связана с поиском человеческой идентичности. А в новой профессии человек тоже ищет новую идентичность. Под новым именем, которое отграничивает его от уже обретенной. Возникновение профессии – это не просто появление некоего «особого рода занятий», а следствие деятельного изменения сложившейся «онтологической» картины мира, в которой человек ищет новое место себе самому.
Тут можно только фантазировать. Особенно, если говорить о специфической профессиональной терминологии в исторической ретроспективе подальше. Хотя некоторые подсказки для ответа на Ваш вопрос мы найдем в работах антропологов – например, Э. Тайлора, Б. Малиновского, Ф. Боаса, Б.Ф. Поршнева. И Маркс с Энгельсом – в этом плане «антропологи», которые задают вполне определенное направление поиска ответа.
Профессиональное разделение труда – это уже зрелый плод истории человечества. Но для его вызревания необходимы предпосылки, которые логично искать в
истории человеческого самосознания.
Н.Н. Миклухо-Маклай наблюдал, как члены одного из архаически племен, населяющих берег Новой Гвинеи, обрабатывают землю. Вначале идут мужчины, выстроившиеся в цепочку, они выворачивают палками слой земли комьями. За ними следует группа женщин, которые разрезают комья на более мелкие куски. И, наконец, в хвосте шагают дети. Они завершают работу, размельчая землю до крошечных кусочков. Узнаете сказку «Репка»? Ее персонажи чем-то напоминают новогвинейских земледельцев: «Внучка за бабку, бабка за дедку, дедка за репку…». Там даже кошка, Жучка и мышка помогали людям на правах «младших» партнеров по труду. (Я не затрагиваю мудрого и многослойного смысла, который несет сказка.)
Простейшее возрастно-половое разделение труда, как бы мы сказали сегодня. Работа монотонно-однородная, распределенная лишь по принципу посильности. Тут нет специфических функций, в выполнении которых индивидуальные участники трудового процесса могут как-то по-особому осознать себя. Только в принадлежности к возрастно-половой группе.
Конечно, были вожди и шаманы, которые так или иначе управляли трудовым процессом (вожди - реально, шаманы – в форме «магической репетиции»), существовал также круг посвященных лиц, допущенный к подобному управлению и т.д. Все эти люди, по определению, должны были отнестись к процессу и его исполнителям как бы «со стороны», т.е. занять по отношению к нему определенную
позицию – наблюдателя, организатора, координатора, «эксперта» и др. Ф. Энгельс однажды обронил фразу о том, что первой формой умственного труда являлся управленческий труд. Да, первыми «тружениками умственного труда» стали именно управленцы. И «профессионалами». Потому что контролировали не только качество результатов труда, но и создавали те условия, в которых его можно достичь. И именно управленческий труд привнес в общий трудовой процесс функцию самосознания. Ибо управление – это планирование, распределение функций, координация и оценка эффективности индивидуальных действий внутри единого целого. Чем сложнее организовано это целое – коллективный труд, – тем большее необходимости в управлении им, а значит, в «самосознавании» все его содержания.
Модель «Репки» в данном случае окажется не очень информативной. Сложная организация труда предполагает его «многопозиционность», которая может быть обеспечена его специфическим разделением и разветвлением на основе распределения функций среди участников трудового процесса. Это – объективное условие для проявления ими своих индивидуальных (а не только возрастно-половых) особенностей в коллективно-распределенной деятельности.
При этом условии функция «самосознания» уже перестает быть монополией вождей, шаманов и посвященных. Сталкиваясь с фактами разнообразия индивидуальных проявлений других, человек впервые приоткрывает для себя и собственную «особенность». Возникает вопрос, как это называть. И тут «кастовая» терминология уже не подойдет. Принадлежность к касте фатально определяет профессиональную принадлежность, кое-какой свет проливает на саму профессию, но ничего не говорит о «самоопределении» личности в профессии. А любое «самоопределение» как раз и требует определения,
терминологического определения. Иначе – «синдром Чебурашки».
Представим себе ситуацию – в логике сюжета Поршнева. Два «рядовых» члена племени выполняют две разные, но скоординированные функции. Скажем, один собирает бамбук, а другой делает из него копья. Допустим, первый по каким-либо причинам выполняет свою работу не очень добросовестно, поставляя для обработки гнилые или высохшие стебли. Второй выражает по этому поводу недовольство (элементарное «управленческое» действие, поскольку оно фиксирует факт нескоординированности исполнительных действий двух человек). Что не может не удивить первого, т.к. он привык подчиняться контролю лишь со стороны «штатных» управленцев. Вся его экспрессия вопрошает:
«А ты - кто?». И тут уже настает черед озадачиться второму:
«Я?»…2. Как Вы относитесь к позиции, согласно которой образование в гуманитарных вузах должно быть ориентировано не на узкую специализацию, а на подготовку специалистов широкого профиля, которые потом могут работать по любой специальности: «Вуз должен готовить не специалиста для работодателя, а специалиста, которого работодатель сможет сделать эффективным сотрудником»?Здесь, по сути, заданы два вопроса. Отвечаю по порядку.
1. Кто такой «широкий гуманитарий»? Думаю, достаточно просто слова «гуманитарий». В нем – все необходимое. Однажды выдающийся психолог, ученик Л.С. Выготского, Даниил Борисович Эльконин сказал: все гуманитарные дисциплины, все гуманитарные практики, как добавили бы мы сегодня, совпадают и «по предмету», и «по методу» в одном – они, так или иначе, изучают и «сопровождают» (порой незримо)
общение людей. Эту идею позднее развивала, в том числе, в практике университетского образования, Елена Евгеньевна Кравцова, внучка Л.С. Выготского, которая ушла от нас в этом году. А общение, как пишет мой коллега и друг Вадим Артурович Петровский, это – «производство общего». Испытуемый не просто решает тестовую задачку «на мышление» в присутствии психолога, а, волей-неволей, пытается раскрыть
замысел разработчика теста, который при помощи него пытается разобраться в природе «мышления». И вопросы экспериментатора направляют этот процесс. Вы не можете разобрать его на «общение» и «предметную деятельность». На «общение и обобщение». Учитель общается с детьми из класса, а историк-античник – с «детьми человечества» из Древней Греции.
Как-то радиоведущий, писатель и историк Петр Алешековский делал передачу со мной, где я делился близкими мыслями. В ответ он рассказал историю своей мамы-археолога. Изучая полевые артефакты, она всегда пыталась реконструировать по ним процесс общения людей, которые когда-то создали их друг для друга. И через это вникала в природу и предназначение своих археологических находок.
Да, специалисты по «производству общего», если таковыми считать гуманитариев, могут найти себя в самых разных профессиональных сферах (и, что очень, важно, участвовать в конструировании новых). Иммунитет от «флюсов специалиста» Козьмы Пруткова или Марксова «профессионального кретинизма» гарантирует сам образ их деятельности.
2. Работодатель сам должен стать тем, кто способен помочь работнику в качестве эффективного сотрудника. Пока ничего лучшего не придумали: во всех социально-экономически развитых странах работодатель с самого начала заинтересованно включается в подготовку специалиста. В университете – с первых курсов. Это и практика, и стажировки, и чтение работодателем курсов студентам, и вовлечение начинающих специалистов в проекты, которые университет реализует совместно с работодателем. Сейчас эта практика начинает робко приживаться и у нас. Для того, чтобы профессионал-неофит мог войти в новую, по Л.С. Выготскому, социальную ситуацию развития. А это – самое сложное, поскольку такая ситуация всегда проблемная для него.
Профессиональное сообщество – это не просто группа «компетентных лиц», а особая система человеческих отношений, внутри которых реализуются профессиональные компетенции. Со своими нормами - не всегда оговариваемыми, поскольку они уже приняты как «само собой разумеющееся». Но именно поэтому - не всегда явными для неофита, которому, тем более, неведомы ни источники происхождения, ни границы применимости этих норм.
В профессионально-цеховой культуре для проникновения во все это существовало длительное многоэтапное посвящение в ремесло, требовалась инициация, точнее, цепочка инициаций. Профессиональный мир давно вырос из цеха и живет на социальных и психологических скоростях, с которыми несовместимы цеховые таинства.
Спускаясь к началам профессионального становления, работодатель может лишь «вырасти» вместе с профессионалом. «Снимать пенки» с профессионального образования, самого лучшего – самый худший сценарий, прежде всего, для работодателя. Он должен не «выбирать» из готового, а принимать участие в формировании поля возможностей профессионального роста.
3. В чём заключается миссия современного педагога в развитии цифровизации образования?Вопрос не совсем по докладу. Поэтому отвечу коротко, прибегнув к метафоре. Миссия у педагога одна – подготовить ребенка в образовании к встрече с самим собой, только на «голову выше», встречу со своими возможностями в «зоне ближайшего развития» или в перспективе подальше. А уж, по какую сторону монитора произойдет эта встреча, – скорее всего, по обе и одновременно, - вопрос второй. Здесь педагог - «модератор» встречи, что разумеется, требует особых компетенций. Да, на наших глазах рождается «модерирующая педагогика», но в составе педагогики развития, которую никто не отменял. Собственно, она и имеет смысл в составе такой педагогики.
4. Владимир Товиевич, добрый день! Правильно ли говорить, что профессионал это тот, кто не разделяет жизнь и работу? Думаю, Бродский не делил день, утром он гражданин, а после обеда поэт... Жить в своём ремесле и жить своим ремеслом это и есть профессиональное счастье?Знаете, наука – это мышление без выходных. Искусство – эмоция, подаренная одним человеком всему человечеству не по поводу праздника, а на каждый день. Хотя рождение авторского художественного переживания – событие. Все-таки над «гражданином» и «поэтом» стоит личность. Об этом писал Сальвадор Дали в своих дневниках: «Как личность я куда крупнее своего таланта». Дали был титаном. Но еще раньше жил другой титан – Гете. Когда к нему приходили за советом, он интересовался: «Вы хотите, чтобы я ответил, как тайный советник Гете или как поэт Гете?». Ему легко было переключиться с «одного» Гете на «другого». Потому что и до обеда и после он оставался титаном. Вот это может быть и есть счастье. Не «профессиональное» - просто счастье.
Философ и востоковед А.М. Пятигорский иронизировал на одной из своих лекции. Представьте, говорил он, философ подходит к окну, за которым идет стрельба и говорит жене: «Ах, моя дорогая, какой ужас, там стреляют!». Все, выносит приговор Пятигорский, здесь кончается философ. Со всеми этими «моими дорогими» и «ужасами». Потому что даже здесь, рискуя получить шальную пулю, философ должен включить стрельбу в предмет своей мысли, своего философского понимания творящегося и творимого. На то он - и философ.
По этой же причине, я бы назвал, к примеру, алармизм крайним проявлением психологического непрофессионализма. Хотя есть люди, называющие себя психологами, которые своим «алармом» вполне успешно собирают клиентуру.
5. Как религия влияет на самоизменение личности? Есть ли исследования по этому вопросу?Тоже вопрос не совсем «мой». Любая религия содержит этот посыл, поскольку призывает к совершенству, задавая его образ. Христианство уникально тем, что воплотителем этого образа-идеала становится «сын человеческий», Богочеловек, утверждающий божье царство внутри. Умберто Эко писал кардиналу Мария Мартини: «…Если бы Христос был не более чем героем возвышенной легенды, сам тот факт, что подобная легенда могла быть замышлена и возлюблена бесперыми двуногими, знающими лишь, что они ничего не знают, – это было бы не меньшее чудо (не менее чудесная тайна), нежели тайна воплощения сына реального Бога. Эта природная земная тайна способна вечно волновать и облагораживать сердца тех, кто не верует».
Сюжеты «Махабхараты» или «Нового завета» - это цепочки испытаний, посвящений, инициаций, переходов, значительной частью, жертвенных, в новое качество. Практика христианского подвижничества – это о том же.
Однозначных данных о связи религиозности с самоизменением личности нет. Значительная часть психологических исследований посвящена либо анализу религиозного опыта, где первопроходцем и классиком является У. Джемс, либо затрагивает особенности «религиозной социализации». Но в рамках гуманистической психологии изучался феномен «персональной религиозности» - я имею в виду, прежде всего работы, Г. Олпорта и его последователя К. Бэтсона, которые содержат некоторые наводки для ответа на вопрос о природе этой связи. Среди отечественных источников я бы назвал замечательную книгу Ф.Е. Василюка «Переживание и молитва» (М., 2005). К ней можно добавить содержательное учебное пособие «Начала христианской психологии» под редакцией Б.С. Братуся и С.Л. Воробьева (М., 2005). Хотя к термину «христианская психология» отношусь скептически.
6. Как Вы думаете, где готовили по-настоящему людей, преданных своей профессии (профессионалов), я имею в виду сейчас в 21 веке или до? Или это не зависит от времени и качества образования, а только от человека?Это зависит, в первую очередь, от нас с вами, на определенном историческом отрезке создающих
свое время.Люди и в относительно стабильном мире 20 века сплошь и рядом совершали случайный профессиональный выбор. Или под нажимом обстоятельств – что ведет к сходным результатам. Сколько ущерба для дела это принесло, сколько судеб этим переломано, - никто не подсчитывал.
Сейчас мы создали такое время, которого просто не хватает для осознания профессии как миссии, как служения. А потому не можем удержать в профессии личность, на которую сохраняется, более того растет запрос.
Можно разменять десяток профессий (а профессии нужно разменивать, а еще лучше сочетать), не размыв в профессиональных функциях личности, для которой естественно осознание своей миссии. Когда профессия – твой шанс исполниться в этом мире как личность. И держать ответ за «исполнение» перед самим собой, а потом уж – перед «клиентом». Это называется профессиональной совестью, утрата которой совпадает с потерей профессионализма при сохранном «мастерстве» в виде «техничности», но уже не «искусности». Хотя, как писал Мартин Хайдеггер, древние греки сближали «техне» с «поэйсисом», т.е. сферой искусства, а в лице Платона и с «эпистеме» - сферой познания.
www.psycholinguistic.ruP.S. Надеюсь, что мы не испортили лучших вопросов своими ответами. Все победители получат призовые книги. Но не все оставили свой почтовый адрес, чтобы книга нашла победителя-читателя. Пожалуйста, сообщите свои адреса организаторам по известному вам e-mail.
Владимир Кудрявцев
На развитие сайта
