В.Т. Кудрявцев

ПРИОРИТЕТЫ ПОДГОТОВКИ ВОЕННЫХ ПСИХОЛОГОВ

В КОНТЕКСТЕ ИДЕЙ А.Д. ГЛОТОЧКИНА

Доклад, прочитанный на пленарном заседании Международной научно-практической конференции «Актуальные проблемы профилактической, коррекционно-адаптационной и реабилитационной работы с девиантными и делинквентными подростками в современных условиях» 13 декабря 2007 г. в г. Арзамасе Нижегородской обл.

Доктор психологических наук, профессор, генерал-майор Алексей Данилович Глоточкин (1925 – 2007) относился к плеяде ученых, силами которых создавалась отечественная военная психология. Хотя отдельные, порой прорывные, исследования в этой области проводились и раньше (К.К. Платонов, Г.Д. Луков, Б.М. Теплов, Т.Г. Егоров, М.П. Коробейников, В.И. Офицеров, М.И. Дьяченко, Д.Б. Эльконин и др.), ее организационное оформление в самостоятельную ветвь психологической науки и практики началось лишь в 60-х гг. минувшего столетия (что взаимно катализировалось бурным развитием сопредельных ветвей – инженерной, авиационной и, конечно, космической психологии). Колоссальную роль в этом процессе сыграли работы и организационные инициативы Б.Ф. Ломова, В.Ф. Рубахина, В.А. Пономаренко, Г.Т. Берегового, К.К. Платонова, А.В. Барабанщикова, Н.Д. Заваловой, М.И. Дьяченко, А.И. Китова, A.M. Столяренко, самого А.Д. Глоточкина, многих других.

Безупречно честный русский офицер-интеллигент и объективный ученый, Алексей Данилович всегда выступал против «камуфляжа» истории нашей военной психологии как в черном, так розовом и цвете. С одной стороны, у него вызывали резкое неприятие попытки замалчивания, а иной раз и откровенного нигилизма по отношению ко всему тому, что было сделано фронтовым поколением военных психологов в годы Великой Отечественной войны и позднее. С другой стороны, А.Д. Глоточкин подчеркивал, что в войну наша армия вступила с научно-психологической точки зрения практически «обезоруженной». Немногочисленные психологические исследования проводились локально, зачастую на «страх и риск» самих исследователей. На момент начала войны с появления Постановления ЦК ВКП (б) о «Педологических извращениях в системе «Наркомпросов» (1936) прошло всего лишь пять лет, и его зловещая тень падала на всю психологию. В этой ситуации открыто привлекать «одиозную» психологию к такой идеологически «чувствительной» сфере, как военное дело, - тем более, не в абстрактном, «теоретическом» или ретроспективно-историческом плане, а в плане сопровождения реальных боевых действий – не решался никто.

Впрочем, значительная часть руководства Вооруженных Сил смотрела тогда на бойца, с одной стороны, как на «продукт» боевой и политической подготовки, с другой, - как на «организм» с той или иной степенью «моральной» и «физической» выносливости. Личностные поступки таких представителей высшего командования, как, например, маршал Георгий Константинович Жуков или адмирал флота Николай Герасимович Кузнецов (разжалованный военным судом в генерал-майоры береговой службы), которые круто переломили ход войны, рассматривались, мягко говоря, далеко не всегда однозначно. Массовый героизм наших соотечественников воспринимался военной бюрократией как «производная» той же подготовленности (помноженной на «политическую сознательность») и выносливости. Между тем, это - совершенно особый случай. Да, идеология и здесь не утрачивала своих функций («За Родину, за Сталина!»), но, пожалуй, именно Великая Отечественная война с особой силой заострила в людском сознании абсолютную ценность родного и близкого – семьи, детей, дома, малой родины. По мере этого живое, идеологически не вытравленное наполнение для них стали получать и такие глобальные понятия, как большая Родина, страна, народ, история. Жители далеких среднеазиатских кишлаков, куда канонада войны не докатывалась вовсе, брали оружие и шли защищать свою Родину. Военные подвиги, ставшие нормой, доказали, что советский народ - не слепая и покорная масса (какой желали бы видеть его сталинистские идеологи и какой пытаются выставлять создатели дырявых «Ледоколов», через пробоины которых вытекли остатки исторической памяти, разума и совести, - тут они полностью совпадают), а внутренне организованная общественная сила, «единицей измерения» которой является личностный поступок. Своими подвигами люди демонстрировали не верноподданническое ура-бесстрашие перед лицом смерти, а утверждали высшие смыслы жизни. Исход войны, в конечном счете, решила Личность в своих повседневных массовых реализациях – столь же историческая, сколь и глубоко индивидуальная. Для А.Д. Глоточкина, гуманистического психолога не по формальной идентификации, а по сути, и в мирное время личность служила собственно «человеческой» составляющей оборонной мощи страны, которую он связывал прежде всего с миротворческим потенциалом армии.

Личностный подход – системообразующий принцип психологических взглядов Алексея Даниловича, что бы не оказывалось в их поле: неуставные отношения военнослужащих, структура и динамика воинского коллектива, место человека в военных технических системах, психологическая подготовка молодежи к защите Отечества и др. При этом А.Д. Глоточкин был приверженцем модели структуры личности, предложенной его учителем – К.К. Платоновым. А.Д. Глоточкин стремился конкретизировать эту модель в рамках военной социальной психологии – направления, родоначальником и бесспорным лидером которого он являлся. На базе модели К.К. Платонова под руководством А.Д. Глоточкина была создана специальная карта, где структура личности соотносилась с нормативными требованиями тех или иных военных специальностей. Следует отметить, что модель К.К. Платонова неоднократно подвергалась критике (в ряде случаев - справедливой), на которую Алексей Данилович реагировал жестко, а иногда и болезненно. Но как бы там ни было, приоритет введения понятия личность в военную психологию принадлежит именно Константину Константиновичу.

В личностном подходе А.Д. Глоточкин видел гарант преодоления техницизма, присущего военной психологии на начальных этапах ее становления, что было, по-своему понятно и отчасти оправданно: тогда психология «проникала» в область военного дела в первую очередь на гребне инженерно-психологических разработок. По мнению А.Д. Глоточкина, любой сколь-нибудь сложный военно-технический комплекс (корабль, самолет, ракетная установка и т.д.), даже в качестве «оперативной системы», реально функционирует как ансамбль личностных связей эксплуатирующих его специалистов. Последний определяет способ организации этого комплекса не в меньшей степени, чем та техника, которая входит в его состав.

Еще в 1964 г. в ВМФ и ВВС, затем в других видах Вооруженных Сил была официально введена система психофизиологического отбора (профотбора) специалистов. Это было несомненным шагом вперед, позволившим в частях, где проводился профотбор, на 30-40% сократить аварийность, на 10-15 % повысить надежность систем управления, уменьшить отсев воинов из учебных частей и курсантов в ходе обучения и т.д. (Глоточкин, 1980). Вместе с тем методики профессионального тестирования строились преимущественно с учетом формальных психофизиологических характеристик в соответствии с требованиями специальной воинской деятельности, фактически не затрагивая личностных особенностей обследуемых. По этому поводу А.Д. Глоточкин замечал: насколько, скажем, велика информативность при отборе операторов зенитно-ракетного комплекса показателей военнослужащего по скорости реакций, объему внимания или оперативности памяти, если у него не формированы произвольность и ответственность – фундаментальные атрибуты личности? Другой пример: в кабине боевого самолета мы обнаружим более 300 различных элементов управления и контроля, осуществлять которые можно лишь косвенно, опосредованно – через выработку особых стратегий «переработки информации», имеющих личностную природу. Сегодня военные психологи, конечно, используют в своей практике методики изучения личности. При помощи этих методик они выстраивают «личностные профили» военнослужащих. Однако эти достаточно абстрактные «профили» далеко не всегда позволяют раскрыть своеобразие способов личностного включения человека в воинскую деятельность. Проблема остается открытой.

Именно с овладением основами личностного подхода сопряжены перспективы профессионального становления современного военного психолога, общие приоритеты его подготовки в вузе (как военном, так и гражданском). Этот вопрос в последнее время мы неоднократно затрагивали в личных беседах с Алексеем Даниловичем. В ходе этих бесед было высказано намерение приступить в ближайшее время к работе по организации Центра военной психологии, где будущие специалисты, в числе прочего, могли бы освоить принципы и методы психологического сопровождения личностного роста в учебно-профессиональной и профессиональной воинской деятельности. Но такая работа требует переосмысления ряда ключевых понятий военной психологии. Этому мы решили посвятить с Алексеем Даниловичем специальную теоретическую статью. Увы, нашим совместным замыслам не было суждено сбыться. Мне остается лишь самостоятельно попробовать развить данный сюжет, сделав это, по необходимости, кратко.

Личностный подход не может не быть историчным. В данном случае это означает, что современный военных психолог сталкивается с особой социальной ситуацией развития личности, приступающей к армейской службе в начале XXI столетия. Если во времена консервативно-стабильного советского общества можно было говорить об «адаптации» молодого воина или курсанта к условиям службы в Вооруженных Силах, то сегодня, скорее, возникает задача «адаптации» этих условий к их психологическим особенностям, по крайней мере, в тот период, который так и принято называть – «адаптационный». Если еще 15 лет назад психологическая неготовность к службе в армии была обусловлена рядом внутриличностных конфликтов, частично разрешить которые можно было путем формирования соответствующих компетенций в соответствии с «нормативной моделью личности призывника» (Глоточкин, Лоскутов, 1992), то сейчас это едва ли осуществимо. Дело не только в тотальном разрушении у молодого (и не только – молодого) поколения ценности исполнения гражданского долга даже в качестве «знаемого», по А.Н. Леонтьеву, мотива. Для понимания причины этого необходимо усиление личностного подхода возрастным, на чем также настаивал А.Д. Глоточкин, – заметим - в полном соответствии с духом идей Л.С. Выготского, для которого личность и возраст являлись взаимопредполагающими, а где-то и перетекающими друг в друга понятиями (Камия, 2006).

В нынешнем российском обществе не просто размылись границы, заданные привычной возрастной периодизацией и стратификацией, - изменилось их содержание (что не противоречит логике Д.Б. Эльконина). Е.Е. Кравцова (2005) обратила внимание на то, что сегодняшние студенты-первокурсники по своим психологическим характеристикам являются типичными подростками. «Синдром затянувшегося подростничества» прослеживается и дальше, находя свой преломление даже в так называемом «кризисе третьего курса», который приобретает отдельные «подростковые» черты. Аналогичную ситуацию мы застаем и в армии. Инфантилистские тенденции отмечались у молодых воинов еще в советские годы. Если это и не рассматривалось как «отклонение», то «нормой» также не считалось. Сейчас становится «нормой» то, что состав курсантов военных училищ, равно как и ряды Российской Армии пополняют не юноши, а подростки. Ситуация ужесточается тем, что это – не просто подростки, а представители подрастающего поколения–носители, по А.В. Запорожцу, «симплифицированного» (упрощенного, обедненного) опыта детства и подростничества. Для значительной части из них характерны:

*неразвитость игровой позиции, необходимой для освоения смысловых оснований социальных отношений людей, которая уходит своими корнями в дошкольное детство;

*отсутствие желания и умения учиться, «привитое» в массовой школе;

*замещение различных форм содержательного общения внутри многообразия общественно значимых деятельностей (освоение тех и других – «психологическая задача» подросткового возраста) их суррогатами;

*несформированность базисных идентификаций с миром, другими людьми и с самим собой, которые должны быть интегрально представлены в юношеском самосознании.

Не удивительно, что в девиантном и делинквентном (термин, применяемый в США исключительно по отношению к несовершеннолетним нарушителям, но вполне правомерный в нашем контексте) поведении военнослужащих проступают те же подростковые «черты». Так, если ранее суициды молодых солдат мотивировались невозможностью преодолеть объективные тяготы и лишения армейской жизни или жесткостью неуставных отношений, то теперь в их форму могут облекаться «подростковые» «игровые» эксперименты с собственной жизнью. Закономерно, что последнее время эксперты все чаще ссылаются на «немотивированность» этих и других девиаций в солдатской среде.

Согласно Д.Б. Эльконину, ведущая деятельность подросткового периода – интимно-личностное общение в системе общественно значимых деятельностей. По этой логике, военные психологи должны быть подготовлены прежде всего к созданию условий для личностного общения военнослужащих, к работе по развитию отсутствующих у многих из них способностей к построению такого общения на поприще военной службы, помощь в осознании общественной значимости которой является их общей задачей с командным составом. Это касается прежде всего психологического сопровождения адаптационного периода воинской службы, но имеет известное значение и для последующих ее этапов.

Обсудить публикацию, задать вопросы автору.