Не Высоцкий должен быть актуален для нас, а мы – для Высоцкого

Сегодня Владимиру Высоцкому исполнилось бы 80 лет.

Высоцкий – не актуален, он – вечен. А актуален – по случаю. Счастливому. Если времени и тем, кто ему (кому оно) принадлежит, удастся попасть в диагнозы-прогнозы Высоцкого. А если не попало, - тем хуже для времени (если перефразировать известные слова философского классика), тем хуже для живущих - в нем и им.

Не Высоцкий должен быть актуален для нас, а мы – для Высоцкого. Но уже не смешат споры современников по поводу того, о чем бы пел Высоцкий, будь он сегодня с нами. Или даже – с кем бы он сегодня был… Пациенты его психбольниц были, по крайней мере, рассудительны, не лишены здравого смысла, а порой и более вменяемы, чем прочие граждане. Особенно, если говорить о гражданах нынешних.

«Актуальное искусство» - чушь собачья их двух взаимоисключающих слов, которые так любят произносить чиновники от культуры.

Впрочем, Высоцкий – щедрый, у него нашлось кое-что и для нас.

Был ли Высоцкий великим актером? Наверное. Но я бы подобрал другое слово – идеальный. Идеальный артист. Абсолютно завершенность образа, когда после уже нечего доигрывать. Можно создавать только другой образ, сознавая, что это – работа камикадзе. Это не значит, что не нужно думать, что все мысли сыграны за зрителя. Наоборот. Занавес, поставлена точка. И вот тут - думай. А не из-за аморфности, рыхлости, обилия пустот в образе. Есть Гамлет, есть Галилей, есть Хлопуша, есть Лопахин. Все – дальше думай сам. Как в одном из споров о фильме Тарковского: собака пробежала – что это значит? Может, и просто пробежавшую собаку («разъяснение» Тарковского). А эстетствующие интеллектуалы начинали присматриваться: может, она, как-то не так, по-особому пробежала? И из пауз Тарковского, которые изобрел не он и даже не Феллини, а Эйзенштейн, пытались выловить великий смысл. А эти режиссеры лишь щадили зрителя – давали передышку для раздумий. Но интеллектуалы упорствовали, не хотели думать, впирались в экран: 10 минут без единого слова в машине по тоннелю… нет, тут что-то не так!..

Все так. И у Высоцкого, и у Тарковского. Это – искусство.

Был ли Высоцкий поэтом (а он хотел им быть больше, чем актером)? Доверюсь Бродскому: тот считал, что в поэзии смыслит не более 1%. И считал Высоцкого поэтом.

А быть поэтом – значит, публиковаться. И не из жажды признания Высоцкий мечтал о публикации, которой так и не дождался. Его любила и знала наизусть вся страна. Но стихи пелись. А должны читаться. Потому чти стихи – эта письма, а поэзия – доверительная, интимная переписка со всеми в историческом времени. И читают не так, как слушают песни, даже с самыми выдающимися текстами. А песня – в лучшем случае, «звуковое письмо». Так и получалось: в отдельности от музыки слова, ставшие общеизвестными, уходили «в стол». Вместе со смыслами, которые можно вычитать только из письма.

Высоцкий до сих пор пишет нам. Выдавая аванс «актуальности» с позиций вечности. Чем можем ответить мы?

Можно только фантазировать.

Об этом - текст, написанный мной 10 лет к прошлому юбилею Высоцкого.

Владимир Кудрявцев





...В который раз Высоцкому задавали вопрос: как ему удается жить в столь бесконечно разных образах, как возможно такое виртуозное оборотничество – реальный опыт, проницательные наблюдения? По поводу опыта он неизменно отшучивался, а по поводу наблюдений замечал: что в этом такого – понаблюдал, срифмовал, а я – фантазирую.

Но что значит – фантазировать? Выдумывать то, чего нет и быть не может? Если бы это было так, то люди едва ли бы узнавали себя в песнях Владимира Семеновича. А в них они находили не просто нечто узнаваемое – узнаваемое до боли. Главный дар Высоцкого состоял не только в уникальной уподобляемости любым человеческим типам. Он проявлялся и в способности заставить каждый из этих типов говорить на своем языке о том, что волнует всех. Независимо от профессии, возраста, пола, национальности, уровня образования и достатка. В песнях Высоцкого боксер рассказывал о коллизиях поединка («Буткеев лезет в ближний бой, а я к канатам жмусь») голосом совести («Бить человека по лицу я просто не могу»), шахтеры спускались не просто в забой - в преисподнюю, не просто добывали ценное сырье – отнимали топливо у чертей, чтобы не горели в аду людские души… У Высоцкого даже машина для истребления – «Як» - вопиет о человеческой боли («Из бомбардировщика бомба несет смерть аэродрому, а кажется стабилизатор поет: “Мир вашему дому!”»).

В его песнях люди не только узнавали себя. Через них рабочие, ученые, военные, спортсмены понимали друг друга. Через них правду о своем народе «открывали» для себя члены Политбюро ЦК и советского правительства. Эти песни ломали, конечно, не только профессиональные перегородки. Ведь каждому хоть раз, хоть немного выпадало быть иноходцем, идущим в своей колее, которая порой незаметно превращалась в канат, «натянутый, как нерв»... А военные песни? Не знавшие войны осознавали ее частью своей личной биографии благодаря рассказам близких и песням Высоцкого.



И парадоксальный комизм нашего бытия - тот, что породил уникальную субкультуру советского юмора, - блистательно, можно сказать, канонически выразил именно он. Только в СССР человека могли официально (!) уволить из Театра миниатюр «за отсутствие чувства юмора». Хотя все верно: как-никак – «несоответствие занимаемой должности». Человека этого, между прочим, звали Владимир Высоцкий (из воспоминаний Зиновия Высоковского). Мой учитель В.В. Давыдов, знавший Высоцкого лично, шутливо называл песню «Диалог в цирке» («Ой, Вань, гляди какие клоуны. . .») «энциклопедией советской жизни».

Высоцкий не являлся инакомыслящим, он был просто мыслящим. Он никогда не противопоставлял себя своей стране, живя в ней и ею. Недолюбливая советскую власть, Высоцкий был стопроцентно советским человеком. Гениальным советским человеком. Настолько гениальным, что, не будучи солистом Большого театра или выдающимся пианистом, он собирал залы в Париже и Нью-Йорке, которые наполняли далеко не только наши эмигранты или просто русскоязычные люди. Юрий Петрович Любимов вспоминал: «Даже генералы говорили: “Ах, меня бы так слушали войска мои”».

В его песнях звучал дух самых разных времен, поколений и возрастов. Меня не коробит, когда Дима Колдун поет «Дом хрустальный», у него это здорово получается. Потому что это - серенада, которую таким вот романтическим юношам и подобает петь под балконами возлюбленных. Диме не надо подстраиваться под Владимира Семеновича, Владимир Семенович сам обо всем позаботился. Отличие от обычного «подбалконного» песнопения здесь в том, что эта песня будет столь же органично слушаться и в концертном зале, и на стадионе, и в домашних наушниках, на какие уши их не надевай…

Фантазировать, воображать и значит - создавать такие образы, которые способны объединять самых разных людей в самых разных ситуациях, но, главное, при этом помогать им оставаться прежде всего людьми. Выдающийся философ Э.В. Ильенков усматривал в этом природу человеческого воображения и одновременно суть искусства. Кстати, Ильенков, как и В.В. Давыдов, с которым он дружил, тоже лично общался с Высоцким. Больше того, литературно одаренный Ильенков написал для Театра на Таганке пьесу «Иисус Христос», предварительно договорился с Ю.П. Любимовым, но, как обычно, «что-то» потом не сложилось. Да и могло ли? Советский философ-марксист пишет сочинение о Христе хоть и не религиозного, но отнюдь и не атеистического содержания. Да еще и для «скандального» театра. Мне точно неизвестно, кого Ильенков представлял себе в роли Христа, но, по-моему, догадаться несложно...

Надо сказать, что по поводу наблюдения Высоцкий явно лукавил. Все наблюдалось, изучалось и анализировалось им пристальнейшее. В высшей степени добросовестный, дисциплинированный и ответственный (оборотные стороны его таланта), он придерживался принципа Бальзака: прежде чем написать строчку о чем-либо «специальном» – прочитать тома, раскрывающие его суть. Вторая жена Высоцкого Людмила Абрамова рассказывала: однажды он буквально заболел естественными науками, стал покупать соответствующую литературу, жадно проглатывал книги. В естествознание Высоцкий свято верил до конца жизни. Кто-то вспоминал его поездку к физикам в Дубну. Концерт отыгран, уже накрыт стол, а Высоцкого все нет. Стали искать. Оказалось, он углубился в изучение институтского синхрофазотрона и потерял счет времени. Ему хотелось знать, не то, как ускоряют протоны, а как там человеку? Но интерес к людям дела часто перерастает в интерес к делу людей – такое случалось и с Высоцким.



Воображение – не только талант объединять своим творчеством людей, но и неукротимое стремление адресовывать им свое творчество. А творчество Высоцкого было широко адресным. Не признания искал он у людей – чего-чего, а этого ему доставало. Высоцкий успел испытать массовое почитание, обожание, чуть ли не обожествление. И, тем не менее, он постоянно говорил, что хотел бы «войти в каждый дом». Через песни, через роли и… через книги. О публикации своих стихов мечтал Высоцкий, но эта его даже не мечта, а сверхмечта, так и не претворилась при его жизни. Когда некий представитель художественной интеллигенции, особыми сомнениями в своей богоизбранности не терзаясь, заявляет: «Я пишу (рисую, ваяю, вышиваю крестиком и т.п.) исключительно для себя и могу спокойно работать “в стол”», это напоминает актера, играющего при пустом зале. В ответ на это хочется сказать: «Да, ради Бога, товарищ, работайте для себя, в крайнем случае, - “в стол”. Может, так оно будет лучше». А искусство (да и любое иное творчество) – это в первую очередь личное и личностное обращение, именной дар каждому, высокая эмоция, выстраданная и подаренная одним человеком другим людям. Искусство - это обращение к лучшему в тебе подобных, к тому, что лежит в основе человеческого подобия и образа, а значит, - и к лучшему в самом тебе. Только в этом смысле художник творит «для себя». И взывает он не к тому лучшему, что додумывает и потом навязывает, а к тому, что в людях живет реально.



А потому искусство – это всегда общение автора с Богом в душе, царем в голове, правдой в сердце зрителя, слушателя, читателя. Правдой, которую люди, по словам Любимова в адрес Высоцкого, люди, может быть, и знали, но боялись или не умели сказать. В режиме такого общения выстроены все песни и стихи Высоцкого. В том же режиме он и подавал материал. Ему было не столь важно, обращается ли он к тысячам людей или к одному человеку. Главное, что песня теперь уже не могла безадресно, неприкаянно, впустую растратить свою великую энергию в холодном безмолвном пространстве, подобно остывающим – в соответствии со вторым началом термодинамики – космическим светилам. Она не только не растрачивала ее, но и, захватывая сердца слушателей, наполнялась прирастающей энергией их биения, и уже в таком виде заново возвращалась к автору. Уже поэтому солнце по имени «Владимир Высоцкий» в принципе не могло погаснуть. Поэтому оно и поныне сияет и согревает. На своих концертах Высоцкий часто просил сделать ярче свет. Ему казалось жизненно необходимым воочию проследить этот энергетический цикл своих творений. Отсюда же и стремление Высоцкого к театрализации песен, которое диктовала не только его основная профессия. Знаменитая и неизменная фраза Высоцкого: «Я вам покажу песню». И показывал. А слушатели (зрители!) по-шекспировски «слышали глазами» и «видели ушами». У кого-то этот редчайший дар сохранялся лишь на время выступления, у кого-то – на всю жизнь.

Высоцкий испытывал истинное благоговение перед теми, над кем имел непререкаемую власть, для кого работал и жил, - перед людьми. Послушайте, как автор песен, способных своим драматическим накалом взорвать тектонические плиты, разговаривает с публикой, вслушайтесь в интонации. В его речи звучит удивительное умиротворение, мягкость, уважительность, деликатность, трепетность, доброта, ласка, заботливость, даже застенчивость, если ирония – то очень светлая. Эти тона усиливаются, когда он начинает рассказывать о своих друзьях… И здесь, не меньше, чем в песнях, – его отношение к людям.

Валерий Золотухин вспоминал давний случай. Как-то они летели с Высоцким в самолете. В те годы Высоцкого «узнавали» преимущественно по голосу. И вот, Высоцкий при включенной надписи “Now smoking” закурил в салоне. К нему подошла стюардесса и попросила прекратить курение. Высоцкий затушил сигарету, но как только стюардесса ушла, вновь зажег ее. Через некоторое время стюардесса, заметив, что пассажир курит, снова призвала его к порядку. Высоцкому ничего не оставалось, как подчиниться, но лишь временно – после исчезновения стюардессы он опять закурил. И только, когда она подошла в третий раз, пригрозив, что высадит его в ближайшем аэропорту, Высоцкий сломал сигарету. Сломал и произнес ей, уходящей, в спину, в сердцах произнес, но тихо, так, чтобы никто, в том числе, стюардесса не услышал: «Знала бы она, с кем имеет дело. . .» (попробуйте, кстати, представить себе на месте Высоцкого современную «звезду»). Услышал это лишь сидевший рядом Золотухин, которого поразила не сама по себе фраза Высоцкого. В конце концов, он имел на это право, ибо знал себе цену, – а если бы не знал, то мог ли нести ответственность за то, что властвует над думами и духом современников? Золотухина поразило то, насколько искренне выразил свою – нет, не обиду! - обескураженность и досаду Высоцкий. Искренне, почти по-детски.



Как и всякий талантливый человек, он был «награжден каким-то вечным детством» (А. Ахматова). Что закономерно: ведь самой драгоценной составляющей этой «награды» и является животворящая сила воображения.

---

На развитие сайта
​