В мире тенденция налицо – антисубъектное поведение, направленное на подавление и разрушение субъектности, чужой и остаточной своей, индивидуальной и коллективной. Это хуже, чем «антиобщественное поведение»: общество само может утрачивать субъектность. Социальный диагноз моего учителя А.В.Брушлинского на 90-е годы: «Россия не является субъектом». Антисубъектное поведение может не приобретать формально девиантных и делинквентных, противоправных форм, быть легитимным и социально предпочитаемым, но в тенденции всегда стремится к ним, посягая на фундаментальное право человека - быть субъектом.

Оно ведет к утрате общественной воли в ситуативных интересах агентов власти, которые также не являются субъектами. Это власть импульсов, «вызовов», жесткого реагирования. Власть суррогатов и симулякров деятельности (ср.: «полудеятельность» у Гоголя). В принципе, все это вписывается в «постмодернистскую» картинку мира независимо от политического уклада, хотя служит временной опорой для диктатур, которым больше не на что опираться.

Бессубъектность - идеал такой власти, которая и сама в субъектности не особо нуждается (это тяжелый и рискованный свободный труд и ответственность за его плоды, как минимум), поскольку ее заменяют властные полномочия, административный и силовой ресурс и пр.

Про русский и даже советский «постмодерн» много написано, чтобы повторяться. Термины «постмодерн», «постмодернизм» (равно как «модерн», «постмодернизм») не из моего лексикона: они зонтичные. Но эти термины прикрывают такие же зонтичные социальные конструкции, хотя и не раскрывают их сути. Потому и прикрывают. Прикрывают отсутствие истории, целостности и цельности, развития, авторства, ответственности (с заменой на «ответность») атрибутивных субъектности. Такая псевдоинтеллигентная форма бега от свободы, которая, скорее, оправдает любую диктатуру и поддержит ее.