Фрагмент доклада Александра Асмолова, который прозвучал на 15-м Санкт-Петербургском саммите психологов в рамках панельной дискуссии «От рефлексии — к действию! От обретения смыслов — к созиданию будущего! Как год пандемии с его утратами, испытаниями и запретами повлиял на человечество?»

Знаете, я задумался сейчас, когда перед нами шли те, кто называется Бессмертными, есть ли в мире пространство, где можно волноваться. И у меня сегодня ощущение, что наш Саммит — это пространство, где не страшно волноваться и не страшно делиться смыслами, пространство, где не страшно делиться сомнениями. И все здесь к этому располагает. Сейчас, когда мы вот оттуда выходили на сцену, в сознании промелькнули первые строки из пастернаковского «Гамлета»: «Зал затих. Я вышел на подмостки…»

Мы вышли перед вами на подмостки, чтобы попытаться уловить многие смыслы. Мы вышли на подмостки, чтобы продолжать заниматься тем, что веками ищет наша любимая наука — и ищет, и предостерегает. А все века психология ищет свой дом для души.

И все больше понимаешь, смотря на эволюцию нашей науки, что не может быть одного дома для души и что необходимо создать пространство, в котором эти многие дома для души живут, не выступая, как крестоносцы, друг против друга, не превращаясь в квартиры, которые напоминают крепости или секты. И поэтому, приступая к обсуждению, я обращаю внимание на название своего выступления: «Невозможное возможно: практическая психология как наука о конструировании изменений». Это название. Но как любят говорить аналитики, в каждом мире есть текст и подтекст. Это название, это текст. А смысл этого названия, я попытаюсь, не боясь сомнений, с этого начал, раскрыть перед вами.

Психология постоянно находится в кризисах. Это для нас нормально. Когда бы к нам ни приехал, у нас всегда кризис. И в этой ситуации подтекст моего сегодняшнего выступления, как веера гипотез, не психология смысла (делаю на этом акцент и вспоминаю книгу Дмитрия Леонтьева «Психология смысла»), смысл моего выступления — смыслы психологии. В чем смысл психологии и многих психологий? Подчеркиваю, не психология смысла, а для чего мы все приходим в этот мир и, влюбляясь в психологию, отстаиваем ее, отстаиваем копьями, отстаиваем душами. В чем смыслы психологии?

На самом деле уникальные смыслы психологии в том, что мы с вами не просто занимаемся исследованиями реальности, а каждая психология множит миры, психология — наука о взращивании и изобретении разнообразия.

И каждая психология — это не редукция к чему-то одному. А каждая редукция есть конструкция. И каждый раз, когда мы говорим: «Только это моя психология и другой нет», мы тем самым занимаем позицию эгоцентризма. Каждый раз, когда мы говорим: «Только мой путь правильный, только мой путь единственный», мы боимся изменений. Когда психология инкапсулируется, как бы она ни была велика, психология З. Фрейда или психология В. Франкла, психология Ж. Пиаже или психология А. Маслоу, она каждый раз не просто исследует реальности, психология множит миры, в котором мы начинаем жить. И в этом смысле вспомним тезис: «Нельзя использовать старые карты, чтобы исследовать новый мир». Эти слова А. Эйнштейна показывают, что мы все время в поисках смысла самой психологии. И сегодня давайте к этому обратимся и выскажем ряд гипотез. И обратите внимание, я впервые делюсь, и не боюсь этого смыслового «стриптиза», потому что наш Саммит располагает к открытости, а не к монологичности. Я выдвигаю гипотезу первую: динамика эволюции научного познания в изменяющемся мире движется, как бы не отрицая одно другого, от мира парадигм как замкнутости коллективных установок мышления (я их назвал «статики в статике», которые исследовал в книге «Структура научных революций» Т. Кун), от мира научно-исследовательских программ, где статика «ловится», она в динамике, благодаря наработкам Имре Лакатоса — к другому миру, в котором мы из-за изменений живем, вдумайтесь в это, мир поворотов, мир скачков познания. И каждый раз мы ищем динамику в динамике, и сегодня об этом я говорю.

Обратите внимание, каждый раз психологи делают скачки, и, продолжая пастернаковскую логику, мы каждый раз делаем переходы, метапереходы. Джером Брунер — по ту сторону информации. Зигмунд Фрейд — по ту сторону принципа удовольствия. По ту сторону, войти в другой мир, увидеть, как мир расширяется и рождается благодаря тому, что все не ограничено только миром принципа удовольствия. По ту сторону добра и зла. Каждый раз, когда мы говорим «по ту сторону», мы в психологии делаем поворот и проходим другие порталы, и не просто исследуем, а конструируем иные реальности, реальности метаперехода. И в этом смысле невероятно важно понять, что смысл психологии — расширение этих пространств, появление метаповорота, когнитивный поворот, лингвистический поворот, экзистенциальный поворот.

Каждый раз, когда мы конструируем кризис, как говорил Л.С. Выготский, «конфликты развивают жизнь». Чтобы развить пространство психологий и увидеть, как они движутся, и в этом смысле обратите внимание на слова поэта, слова естествоиспытателя — автора теории цветного зрения и одновременно автора «Фауста», И. В. фон Гёте: «… великий закон, проходящий через всю жизнь, более того — являющийся основой всей жизни и всех ее радостей — закон (востребованного) затребованного разнообразия». Все психологии, которые были, — ещё раз: не редукции, а конструкции — они расширяли и создавали реальности. И в этом плане бесценна роль, которую замечательный философ Ж. Делез «дарит» Ч. Дарвину, он говорит, что Ч. Дарвин нам подарил мышление об индивидуальных различиях, а тем самым сделал скачок от систем к судьбам, от номотетических к идеографическим картинам реальности. Посмотрите на эти слова, вы еще не знаете, на что способны эти индивидуальные различия, индивидуальные различия наших школ, индивидуальные различия каждого из нас, на что они способны, в чем эволюционный смысл каждого из нас, находящегося в этом мире и этом зале, в чем он, на что способны индивидуальные различия, которые нельзя стирать и которые пытаются элиминировать, стирать.

Разных психологий страшатся, разных психологий боятся, потому что психологии — это те миры, в которых не должно быть простых решений в любых ситуациях, особенно в ситуациях поворотов и неопределенности. У каждого психолога соблазн сказать: «Я знаю, как надо». Только я прав — Жан Пиаже. Только я прав — Зигмунд Фрейд. Только я прав — Альфред Адлер. Но на самом деле он глубинно понимает, что есть и децентрация. Мы все время говорили об эгоцентризме, но есть и децентрация! И что каждый психолог, совершая поворот, если он профессионал, решается открыть новое, и конструировать реальности, и пойти «туда не знаю куда». И в этом плане мы со Светланой Костроминой, не сговариваясь, как-то у нас это получилось, обратились к одному образу туманности «Столпы творения». В 1926 году Лев Семенович Выготский в работе «Исторический смысл психологического кризиса» писал, что будущая «психология будет так же мало походить на нынешнюю, как — по словам Спинозы — созвездие Пса походит на собаку, лающее животное». И в этом смысле, смотрите, наша наука — это наука о конструировании разнообразия и расширении миров. Задаю вопрос: не в этом ли был смысл психотехники — не поэтому ли ее боялись? Не в этом ли был смысл психоанализа, эволюционной биологии, генетики, педологии, которая «вырастала» из генетики, и кибернетики, которая решилась сказать наглое слово «самоуправление», а не просто управление большими системами? В чем смыслы «столпытворения» разных школ? Каждая школа — это именно столп творения, бросающий вызов разнообразия мира. Судьбы и генетики, и психологии — как наук об изменениях — это судьбы тех, кто бросает вызов системе. Как сказал один аналитик, протест одного человека в тоталитарном обществе стоит миллиона протестов в демократическом обществе. Осмелились бросить протесты миру Николай Вавилов; Сергей Четвериков, который говорил о преадаптивности и преадаптации в генезе; С. Левит, который говорил об изменениях; и наконец Владимир Эфроимсон, который обратил внимание, что в поведении в ходе истории культуры были уникальные преадаптивные вещи. Был орден Марии Терезы, которым награждали за победу вопреки приказу, за победу, когда ты шел побеждать, но нарушил приказ, подчеркивая неповторимость каждого человека. Это из работы Эфроимсона об одаренности, о гениях, гениях как мастерах парадокса и неопределенности. Но генетику элиминировали именно потому, что она выступала, говоря: «Мир разнообразен и не сводится к гомогенности». И то же самое происходило с нашими с вами любимыми психологами. Смотрите, вот перед вами Лев Выготский, который был и как педолог, и как психолог, ушедший в 34 году и не доживший до закона об истреблении педологии; Исаак Шпильрейн, который создавал психотехнику и который был расстрелян в 37-м году, бросивший вызов системе; Арон Залкинд — та же судьба, что и у Шпильрейна; Сабина Шпильрейн, психоаналитик, она пережила, когда в 1925 году нарком Н. Семашко, издал закон о запрете психоанализа и закрытии всех психоаналитических учреждений в России; и Алексей Гастев, который создал Институт труда и который создал практически будущую эргономику, как поэт был расстрелян в 37-м. Каждый из них — как поэт, как аналитик — конструировал миры и говорил: мир не может быть замкнут в гомогенной тоталитарной системе, есть разнообразие, и его надо поддерживать. Но системы и идеологии платили им за эти протесты. И в этом плане невероятно важно, что они совпадали — и вырастали психологи, вырастали из культуры вместе с мастерами гениального искусства, такими как Евгений Замятин, его вещь о тоталитарности «Мы»; такими как Андрей Платонов, его «Котлован» и «Чевенгур». И особо обращаю внимание на мало у нас известную вещь «Под знаком незаконнорожденных» Владимира Набокова, вышедшую в 47-м году, где он говорит, что нет ничего более опасного, чем идеология эквилизма. Нет ничего более опасного, чем тезис: «Все животные равны. Но некоторые животные равны более, чем другие» из повести «Скотный двор» Джорджа Оруэлла. Во всех работах, которые я перечисляю, мне невероятно важно, насколько психология несла, говоря об изменениях и конструировании реальности, функции ценности, идеологии.

И продолжая идею своего друга Бориса Сергеевича Братуся, я скажу так: психология всегда начинается с аксиологии, психология всегда начинается с ценностей, и в этом ее смысл. Борис Сергеевич говорит, что у нас была психология, в которой была беда — подкрепление наказанием, и говорит, что это психология, в которой «победителей не судят», но нам нужна аксиологическая психология, которая бросает вызов тоталитарной идеологии, которая вступает в конфликт с посредственностью, реконструируемой той или иной идеологией. Это проект «простого человека» как реализация принципа simple living, опрощения жизни и элиминации разнообразия. Когда вы приходите к какому-то редактору и приносите свою рукопись, а редактор говорит: «У Вас очень много тут любопытного, но народ Вас не поймет» — тем самым берет на себя конструирование простого человека, который «вас не поймет». Вспомните слова Воланда в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита», адресованные Канту: «Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут». Мир конструируется как гомогенная масса, простая масса, которая «не поймет».

Нам с вами нужна психология разнообразия как психология личности, а не психология отличности, в которой говорят именем «простого человека», во имя его, именем народа, во имя его… И в этой простой психологии рождается такая мифология, от которой простому человеку становится не по себе.

А мы не замечаем, как идеологии порождают другие психологии — опрощения реальности. Когда к тем из нас, кто был октябренком, подходили и спрашивали: «Кто это у тебя смотрит со значка на лацкане?». Там был изображен улыбающийся кудрявый ребенок. И октябренок отвечал: «Разве вы не знаете? Это дедушка Ленин». И смотрел на нас всех кудрявый дедушка пяти лет. Но мы этого не замечали, потому что это психология опрощения, психология «кудрявых дедушек», в которых мы начинаем верить. И в этом смысле, как говорит уникальный православный филолог Ольга Седакова, нет ничего опаснее именно посредственности. И она рождает особую психологию — психологию равнодушия как психологию слепоты к индивидуальным различиям. Когда я подхожу к любому из вас и говорю: «Я тебя в упор не вижу». Обратите внимание на эту фразу: в упор не вижу — как в упор стреляю, в упор уничтожаю. Это психология равнодушия. И тот же М.А. Булгаков писал, говоря о Мастере: «Как победить мастеров? Не замечайте мастеров — и они вымрут сами». Не замечайте В. Франкла, не замечайте В.М. Бехтерева, не замечайте Дж. Б. Уотсона — и они вымрут сами. Нет никакого более опасного рецепта, чем рецепт равнодушия. И отсюда важен открытый социальными психологами феномен «нисходящей слепоты», когда те, кто наверху, не видят наших лиц; когда те, кто из другой культуры, не видят наших лиц; когда для меня лица другой культуры стерты — я вижу только внутри своей культуры. Читайте об этом Г. К. Честертона, который показывает, как феноменом «нисходящей слепоты» пользуются, чтобы делать разные хитрые вещи.

И психология равнодушия сегодня приходит в виде психологии, против которой выступил гениальный Эрих Фромм, когда выступал против Л. Рона Хаббарда, говоря, что в нашем мире мы быстро хотим достичь искусственного счастья и превращаемся не в исследователей, не в человековедов, а в кукловодов. И сегодня это уже эпидемия. Я люблю слово «лидерство». Но подойдите к А. Пушкину и скажите: «Александр Сергеевич, а какая у Вас стратегия успеха? Вы можете ей поделиться?» Пушкин не работал стратегиями успеха, как говорит Седакова, он бы не понял, о чем идет речь, он общался с иными реальностями и музами.

Как никогда опасна для нас психология «легких успехов» и гипнозы этих психологий «легкого успеха», когда мы приходим как психологи и предлагаем сыграть в опасную игру. От игры в «простого человека» переходим в «игру в лидера», в «игру в личность».

Обратите внимание на разные проекты в культуре элиминации различий ради культа отличий. Прочтите манифест «Бремя белого человека» Р. Киплинга, где он говорит: «Освободитесь от химеры свободы, она только смущает». Где, по сути, Киплинг говорит о том, что мы можем принести свет, и ради света, ради какой-то одной идеи уничтожить и выжечь все вокруг.

В 1939 году М. Цветаева говорит, великим исследователям говорит, видя, что происходит в Германии: «Германия! Безумие! Безумие творишь!» Как то, что происходило с культом избранной нации, но не то же ли самое, когда уничтожаются, стираются другие культуры. Это отрицание культуры — культ простоты.

Не то же ли самое — избранный класс. «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» — опять культ избранности. Через него культ отличий — убейте все другие различия.

И то же самое в религиях, идеологиях и политиках, когда мы весь мир делим на «верных» и «неверных».

И не то ли же самое происходит сегодня у нас, когда мы, критикуя то, что было в тоталитарной системе до 80-х годов, говорим, что там был «коллективизм без берегов», а у нас сегодня начинается «индивидуализм без берегов». Каждый подходит к другому и спрашивает: «Лидером будешь?»

И вот нет ничего опаснее этих систем зомбификации, как показывает В. Пелевин в эссе «Зомбификация. Опыт сравнительной антропологии».

Векторы разных психологий — это векторы культурных практик поддержки и элиминации разнообразия. От жизни в мире стертых различий, гомогенной реальности, когда мы их так или иначе делаем, упрощая миры, к livable жизни, к достойной жизни — не это ли вектор В. Франкла? Не это ли вектор З. Фрейда? Не это ли вектор Ж. Пиаже, Л.С. Выготского?..

Психолог каждый раз не просто исследует реальность, он создает разные реальности.

И далее — я выдвигаю гипотезу: психологические школы и программы, связанные с поворотами, это не просто исследовательские аналитики, здесь действует принцип неклассической физики Н. Бора вмешательства в реальность, это принцип конструирования новых миров. Каждая психологическая школа, каждое исследование нарабатывает альтернативные образы мира, она делает эти образы, она ищет и распознает будущее. Не в этом ли смысл психологии как проектирования альтернативных образов реальности? Мы конструируем их.

Психологические науки как конструирование разнообразия — это науки, где можно сказать «нет» монопсихологии. Когда-то Л.С. Выготский, цитируя Ф. Брентано, с грустью говорил: «Беда, что у нас много психологий, но у нас нет одной психологии».

Я сегодня говорю по-другому: счастье, что у нас много психологий, а нет монопсихологии. Да — психологиям разнообразия, которые строят достойные образы жизни!

Продолжая декартовское «я мыслю, значит существую», продолжу: я сомневаюсь, значит мыслю. И наконец, прямо к нашему общению, прямо к нашему сегодняшнему Саммиту: я мыслю, значит я верю в будущее. Эта триада, может быть, она избыточно оптимистична, но то, что происходит на этой сцене, как когда-то «Новый мир» играл значение, чтоб люди, борющиеся с равнодушием системы, объединились вокруг журнала «Новый мир», мы сегодня вместе с «Психологической газетой» строим разные миры для души и верим в будущее!

И когда вы как психологи приходите в мир и говорите: вот, это эволюция — вы понимаете, что вы вступаете в конфликт с проектом простого, усредняющего человека. И в этом огромная опасность, и всегда появляются риски, которые были для педологии и психотехники.

И сегодняшние мои любимые слова. В.В. Маяковский говорил: «Сочтемся славою, ведь мы свои же люди». Я говорю по-другому: психология ищет смыслы психологии, и разные школы сочетаются смыслами. Мартин Бубер, один из блистательных психологов, однажды сказал одну фразу, что когда человек предстанет перед Богом, Бог его не спросит, почему ты не был Фрейдом, Бог его не спросит, почему ты не был Выготским, Бог его не спросит, почему ты не был Эйнштейном, Он его спросит, а почему ты не был сам собой? Почему ты не нес свое разнообразие?

И каждый раз, когда мы сочетаемся смыслами по великому принципу дополнительности, мы расширяем миры и строим разнообразие. И поэтому, когда нас мир спрашивает о смыслах, мы четко понимаем, что действует принцип Н.А. Бернштейна повторения без повторений. Все мы на определенном этапе развития любим Л.С. Выготского, либо А. Адлера, либо В. Франкла, либо З. Фрейда, но, повторяя и начиная, как говорил О. Мандельштам, с исполняющего повторения, все мы в этом зале становимся самими собой. И несем свой неповторимый смысл, сочетаясь смыслами друг с другом, и в этом смысле, еще раз говорю каламбуры этими словами: сочтемся смыслами.

Сегодня в поисках смысла психологии — сочтемся смыслами, в поисках конструирования будущего, которое не за поворотом, которое не прекрасное далеко, а которое здесь и теперь, и поэтому одна из самых сложных задач системы — это не просто мужество быть личностью, это мужество быть психологом в тоталитарном мире.

Спасибо!





Психологическая газета

---

На развитие сайта
​