"Вера в потусторонний мир, спустившийся на землю, повторяет культ карго: аборигены верили в дары неба, потому что никто из них не видел, чтобы волшебные вещи, завозимые на острова пиндосами, кто-нибудь когда-нибудь производил. У нас то же:…в стране есть почти всё, но никто ничего из этого «всего» не производит" (Александр Рубцов).

Сегодня производят все, даже аборигены (если не сказать - прежде всего они), которых производство лишило мифологического мышления ("печальные тропики", сказал бы старик Клод Леви-Стросс!). А мы без дела слоняемся по своему "особому пути", нагуливая мифы.

 17.12.2012

Власть неотделима от легенд. Правители творят свои биографии, будто ушибленные Николаем Куном. Подвиги Геракла мешают спать людям, решившим тоже оставить след. Но мифология — идеальный материал для психо- и шизоанализа: ее образы интерпретируются, часто разоблачительно, порой убийственно. Скрываемое люди выдают как раз тогда, когда пытаются создать иллюзию. Приукрашенное в автопортрете — прямое указание на комплекс.

Если человек так упоенно ныряет и взлетает, значит, ему некомфортно на земле, он не чувствует себя своим на суше. Это и простое политическое, как в пустом городе в день инаугурации, но и публичное преодоление биологической «недостаточности» (Арнольд Гелен), выделяющей человека среди прочих высших млекопитающих и требующей компенсации как психологической, так и в виде технических «протезов». Это чувство свойственно людям вообще, но некоторым — в особенности, вплоть до странностей.

Здесь есть и обратная сторона: человек в итоге все же выныривает с дарами и спускается с неба, совершив очередное чудо укрощения огня и птиц (потлач и карго — культ земных и небесных даров в примитивных обществах в одном сосуде). В имитации особо оттопыренного спорта, дайвинга или дельтапланеризма (неспортивной имитацией эти опыты делают гарантии безопасности и ФСО), проступает скрытая претензия на неземное и нечеловеческое, даже богочеловеческое (в смысле античной героики). Но поскольку очевидный фейк Укрощения Стихий тут же попадает под беглый огонь троллей и трикстеров, герой мифа предстает еще и новым видом организации живой материи — пернатоплавающим, летающим земноводным в перьях. Здесь есть: нечеловеческое (по Аристотелю, человек — это «двуногое без перьев»), недочеловеческое (поскольку выдает компенсацию) и сверхчеловеческое (никто больше так не может: даже спускающийся с гор олигархат показывают в прайм, только когда на курорты завозят нечеловеческой красоты и численности эскорты). Рекорд эффективности таких flash побит только Pussy, сорвавшими историческую славу и мировое признание за секунды корявой песни и пляски. Но и это покорение мира состоялось с помощью управления внутренней политики АП, а также прокуратуры с судом.

Когда власть так стремительно летит в никуда, без руля, ветрил и не чуя под собою страны, это неизбежно передается населению. Ситуацию усугубляет фантастическая скорость разворотов идеологии и курса. Возникает коллективное чувство жизни не на земле, а в «акваборее» (А. Ксан), в состоянии одновременно взвешенном и полупритопленном. В апофеозе стабильности буквально все становится крайне ненадежным — искусственным и ненастоящим. У Мишеля Фуко мы встречаем смыслообраз «двойного тела короля»: живое тело и «подставка под корону». Наш суверен коронует свою харизму иначе: его тело становится манекеном в разнообразных технических устройствах. Сакральность здесь возникает в акте трансляции этих упражнений по ТВ (а так мало ли кто у нас летает и плавает). Но такими же манекенами становятся и все наши «населения» (совокупности «живых вещей» в концепции биовласти Фуко). Простейшие случаи — голосования, результаты которых зависят не от голосующих, а от тел в автобусах «карусели» и в УИКах, или тела протестующих, которым в момент трансляции по ТВ придается любой смысл. Такими же манекенами в витрине политики становятся разоблачаемые министры: все понимают, что это витринный образец, на месте которого может оказаться любой из миллионов, не в ущерб себе служащих.

Чтобы все это не воспринималось дичью, необходима атмосфера близости потустороннего. Пояс в ХХС и волшебство Чурова — звенья одной цепи, разнозначные «миракли». Высшие смыслы: 1) в жизни возможно Чудо; 2) главное — слепо верить инстанциям Авторитета. Только так можно психологически и квазирационально справиться с этой шизофренией.

Отсюда борьба с наукой, с рацио вообще. Проверки эффективности институтов проще объяснить материалистически, городской экономгеографией — ценой кв. м  зданий, на что указывают расчеты и инфографика. Но есть здесь и дух Нового Чудесного Времени. Россия выбирает свой путь, траекторию прорыва: политика незнания в эпоху экономики знания.

Эффект усиливает общая атмосфера конфликтности, повышенной агрессии. Целые социальные группы бросают дела во имя разоблачения сограждан в рамках кощуномании — преемницы советской шпиономании (плюс иностранные агенты).

Все это — фон мифологии Хайлэнда: остаться должен только один. В информационном пространстве кроме Горца остается только оттеняющий его Друг с ракетками средней дальности, утренней тьмой и штрафами по полмиллиона.

Вера в потусторонний мир, спустившийся на землю, повторяет культ карго: аборигены верили в дары неба, потому что никто из них не видел, чтобы волшебные вещи, завозимые на острова пиндосами, кто-нибудь когда-нибудь производил. У нас то же: в стране есть почти всё, но никто ничего из этого «всего» не производит.

Но от сытости возникает не протест, а вера. Даже таинства включают момент, когда людям дают съесть и выпить. Перебои с продуктами такую веру во власть, как наша, беспощадно подрывают. И тогда мифологический цикл замыкается классическим old woman with trough (старуха с корытом).

 www.novayagazeta.ru