Фото с сайта www.singlang.ru

«Вероятно, человечество победит раньше или позже и слепоту, и глухоту, и слабоумие, но гораздо раньше оно победит их социально и педагогически, чем медицински и биологически», - писал восемь десятилетий назад Л.С. Выготский. И сам в качестве дефектолога делал все для того, чтобы приблизить эту победу с максимальной вероятностью.

Человечество и до Выготского, и после Выготского одерживало разовые «социальные» и «педагогические» победы над слепоглухотой - в лице великих женщин: Лауры Бриджмен, Хелен Келлер, Ольги Скороходовой, имена которых известны во всем мире. Величие этих слепоглухих женщин - не только в их литературном творчестве и социальном подвижничестве. Оно – в личностном усилии, которое позволило им жить той человеческой жизнью, полноте которой могут позавидовать многие зрячеслышащие люди.

И это усилие, стоящее, по Выготскому, за тем, что Альфред Адлер назвал «гиперкомпенсацией» (значение специального термина слилось исключительно с негативными коннотациями), - самое главное.

Ведь что доступно человеку? Не искоренение морфофизиологической основы дефекта, а свобода от ограничений, которые он налагает на специфически человеческие формы жизни. Много это или мало? Смотря, по каким критериям оценивать «человеческое».

Критериев, по большому счету, всего два. Как и два пути «коррекции».

Путь адаптации к ограничению путем «частичной компенсации дефекта» (когда, цепляясь за остатки зрения и слуха, детей выучивают простейшим трудовым умениям и навыкам общественной жизни в ее предельно суженном спектре). И путь развития слепоглухого ребенка в соответствии с культурной (а не статистической) нормой, но в специфической форме. Путь «победы» Личности над дефектом.

Но Выготский мечтал о таком «социуме», в котором сами победы станут нормой. Такого «макросоциума» построить в нашей стране не удалось.

Мечта Выготского обрела плоть в образе знаменитого Загорского (ныне – Сергиево-Посадского) дома для слепоглухонемых детей. Не столько в образе «четырех стен». В буквальном смысле – живую, наделенную способностью к действию, мышлению, переживанию плоть, хотя полноценное осуществление этих функций казалось несовместимым с состоянием деформированной болезнью органики.

Декабрь 2013 г. – месяц двух юбилеев. 2 декабря отметил свое 50-летие Загорский детский дом, а 16 декабря исполнилось 90 лет со дня рождения Александра Ивановича Мещерякова - одного из творцов уникальной системы обучения и воспитания слепоглухонемых детей, которая и наполнила Загорский детский дом человеческой жизнью. Сегодня она известна в мире как система И.А. Соколянского – А.И. Мещерякова. В СССР ее авторы были посмертно удостоены Государственной премии (1980).

В нынешней России о ней вспоминают редко. Оба события прошли незаметно. А ведь великий психолог Даниил Борисович Эльконин, выступая официальным оппонентом на защите докторской диссертации А.И. Мещерякова, назвал Загорский детский дом «психологическим синхрофазотроном». Вспомним, что синхрофазотрон – это ускоритель содержимого микромира: элементарных частиц, которые разгоняются внутри устройства до огромных скоростей. По эффекту их соударения с другими частицами физики делают заключение о строении и фундаментальных свойствах материи.

…Мы сетуем на современное варварство в отношении культуры и науки, на порушенное образование, возмущаемся тем, что называют у нас «политикой». Набеги чиновных невежд – плата образованным людям за такую память на совсем недавнее, великое прошлое своего дела.

Вот небольшая подборка материалов, приуроченная к двум событиям в истории нашей науки и образования.

Владимир Кудрявцев

Альвин Апраушев

«А ведь казалось, безнадежен был мальчишка.»

Истории из жизни Загорского детского дома для слепоглухонемых детей

«Педагогические этюды» Альвина Валентиновича Апраушева, более двадцати лет возглавлявшего Загорский детский дом для слепоглухонемых детей, пока не знакомы широкому кругу читателей. Между тем уникальный опыт массового обучения и воспитания детей-инвалидов может быть интересен не только коррекционным педагогам. Всякий учитель сталкивается с трудноразрешимыми педагогическими ситуациями, и кому не знакомы обида и разочарование: столько усилий, и все насмарку.

По мысли Апраушева, это нормально. Если вы понимаете нужды ребенка, исходите из его потребностей, то все у вас получится: и индивидуальный образовательный маршрут, и социализация, и профориентация, и нравственное воспитание – вне зависимости от текущих лозунгов и от даты календаря.

Выход из пустоты

Родители слепоглухонемых детей зачастую не подозревают, что человеческое развитие их ребенка – возможно. Они свыкаются с его растительным существованием, чрезмерно опекают, сковывают инициативу излишней предупредительностью – и все более погружают ребенка в инвалидность.

Для такого ребенка мир пуст и беспредметен. Он находится в плену органических ощущений, поскольку не имеет непосредственного доступа к окружающим его предметам. Между ним и предметным миром стоит неумолимо предупредительный взрослый, чаще всего в образе сердобольной бабушки.

…Таня может просидеть целый день на кровати, раскачиваясь из стороны в сторону. Веки опущены, руки безжизненно свисают между колен. Прикоснешься к Тане – вздрогнет, примет выжидательную позу, будто прислушивается. Поднимешь за руку с кровати – пойдет, куда поведут. Оставишь в покое – посидит некоторое время и опять примется за раскачивание. Так и будет мотаться, как маятник. Она напоминает своим поведением умственно отсталую.

Каково воспитательнице! Кто раскачивается, кто взбрыкивает. Аж в глазах рябит. Один Вася радует. Он слабовидящий глухой и старше других. Ему уже можно давать немудреные поручения.

День воспитателя начинается с того, что каждого по очереди она поднимает с постели. Вручает каждому мыло и полотенце: берет за руку малышку, подводит к тумбочке, детской рукой открывает дверцу, рукой ребенка берет мыльницу. Потом идут к шкафчику за полотенцем. Затем вся троица отправляется в туалет. Это не так-то просто: в ручку Саше мыло всунула, да только его и видела. Ребеночек так размахнулся, что мыло, вылетев в открытую дверь туалета, пролетело лестничную клетку и на первом этаже оказалось. А тут надо Таню тормошить: встала с полотенцем и опять раскачиваться принялась. Хорошо, Вася помогает: за мылом сбегал, Сашу помог урезонить, демонстрируя ему, как надо умываться. Саша в который раз ощупывает действия товарища и смиряется.

Затем группа возвращается в спальню, где каждый в четыре руки заправляет постель. Идут в столовую. Опять каждый в своей манере. С пассивностью Тани труднее бороться, чем с хаотичной активностью Саши. Стоит отпустить Танину руку, предметная деятельность сразу же прекращается. Вот и ловит воспитатель малейшее напряжение Таниной руки, чтобы поощрить Таню каким-нибудь лакомством, погладить по головке, по тыльной стороне ладони. Ловит, подхватывает и добивается ростков активности. чтобы назавтра убедиться в полном их отсутствии. И так изо дня в день. Только забрезжит надежда на рождение какого-нибудь мышечного напряжения, появление элементарного навыка, как тут же – разочарование. И все сначала. Кто может сказать, когда Таня начнет ложку в руке держать? Никто не знает. Остается только надеяться.
Завтра опять в Сашиной ручке будет мыло, в Таниной – ложка, а с этими предметами в сознание детей будет проникать и представление об их полезности. Поспешил педагог, преждевременно вмешался – активность не получила развития. Немного недопомог, лишил поддержки – ребенок не получил подкрепления своему действию, он и впредь не будет полагаться на себя. Смысл взаимодействия педагога и ребенка – в тонкой дозировке активности. Вот такая она, совместная разделенная дозированная деятельность.

Посреди дороги

Меня часто спрашивают, как невидящий и неслышащий ребенок узнает, что ложка – это ложка, стакан – стакан, стул – стул.

Или вот: объяснить слепоглухонемому ребенку, что такое смерть? Мне трудно было довести до сознания Вовы, что вот он есть, но может перестать быть. Какие найти слова, если словарный запас Вовы крайне скуден? Да, и можно ли словами дать представление о смерти? А надо: Вова не знает страха, этого естественного гаранта жизни.
Я, неожиданно увидев его стоящим с раскинутыми руками посередине Ярославского шоссе, испугался! По сторонам, объезжая Володю, нескончаемым потоком тянулись машины, из кабин высовывались изумленные лица, а довольный Вова следил руками за потоком машин, изредка ощупывая подвернувшуюся.

Потрясенный увиденным, с фантастической стремительностью я кинулся на дорогу. А он, не желая уходить, всячески сопротивлялся моим нечеловеческим усилиям, исступленно рвался к машинам, ежесекундно рискуя оказаться под колесами. Могло случиться непоправимое, если бы не содействие добровольных помощников: Вову удалось водворить «по месту жительства».

Что мы только ни делали, чтобы снизить фанатичную приверженность Вовы к движущемуся транспорту: и в кабине с шофером его катали, и с воспитателем вместе ощупывать медленно движущуюся детдомовскую машину давали – ничего не помогало. Стоило Вове уловить вибрацию от въехавшей во двор детдома машины, как он сломя голову кидался ей навстречу и тут же, рискуя жизнью, начинал обследовать молоковоз или проезжающую через двор мусорку. Воспитатели отказывались работать с Вовой.
Помог, как часто бывает, случай.

Детдомовский уазик задавил зазевавшегося молодого петушка. И тут меня осенило! К месту происшествия был срочно доставлен Вова. Его руками высвободили из-под колеса жертву происшествия. Вовиными руками была выкопана могилка, тело потерпевшего завернуто в газету. По указанию воспитателя Вова погрузил сверток в ямку. Он все делал автоматически, не задумываясь над содержанием действия.
Но вот завернутый в газету трупик уже в ямке. Вова отнял от свертка руки и вдруг. снова быстро ощупал сверток. Лицо Вовы исказила странная гримаса. Он еще раз повторил ощупывание – сверток оставался на месте. Ощупывание повторилось еще несколько раз. Ничто не менялось. Лицо его помрачнело, приняло задумчиво-грустное выражение, кисти рук вяло свесились с колен – от всей фигуры веяло глубокой скорбью.
Вову никто не тревожил.

И если цель ясна

«И куда только воспитатели смотрят», – эта фраза порой норовит сорваться с моих уст. Но я удерживаю ее: а может быть, это к лучшему, что есть некоторый воспитательный недогляд? Ребенок сам постигает жизнь, обретает опыт в интересующей его, самостоятельно избранной деятельности. Попадись «правильный» воспитатель, сломает активность, засушит воспитывающим обучением. А истину трудно преподать, она должна быть пережита.

…Гришу привезли из удмуртской деревеньки. И было ему одиннадцать лет от роду. Новичок оказался ребенком свободолюбивого, независимого нрава: в деревне на него махнули рукой, а потому он был предоставлен самому себе и пользовался неограниченной свободой, готовясь стать деревенским дурачком.
Будучи совершенно глухим и бессловесным, с единственным слабовидящим глазом, он имел одну странную манеру. Неожиданно подпрыгивал, делая взбрыкивающие движения ногами и вскрикивая на манер жеребячьего ржания. А если бывал взволнован, начинал трясти головой. Руки его постоянно пребывали в мелкой дрожи.
Странности эти были весьма впечатляющими. Прохожие от него шарахались и кричали неслышащему: «Хулиган!» Невдомек им было, что мальчонка ни в чем не виноват: таковы последствия внутриутробного поражения центральной нервной системы.
И какие уж тут занятия в классе! Решено было привлекать его к учебе постепенно.
Между тем в детдоме шло интенсивное обустройство двора, и мы заметили: Гриша вовсю использовал скупо отпущенные ему природой возможности остаточного зрения единственного глаза. Его так и тянуло в недостроенный гараж, где столяр оборудовал себе временный верстак. Гриша часами наблюдал за его работой, чуть ли не касаясь носом верстака в стремлении разглядеть манипуляции рук мастера.

Однажды, воспользовавшись отсутствием столяра, Гриша соорудил под верстаком домик из обрезков досок, а в нем печку: должно быть, вспомнил деревенский быт. Печку ту он заполнил стружкой и растопил ее. Из гаража повалил густой дым.
Гришу вытащили целым и невредимым, но насмерть перепуганным. К спичкам с тех пор он потерял интерес навсегда, а вот страсть к строительству овладела им целиком. Находил во дворе доски, фанерки, вытаскивал старые гвозди и где-нибудь во дворе сооружал домик. Попутно научился пользоваться молотком, клещами. Часть недостающего инструмента конструировал сам из железок и деревяшек, а если сконструировать не удавалось, подавал директору рисованную докладную, на которой изображал необходимый ему инструмент или предмет. Эту Гришину «необходимость» и решено было использовать для формирования у него словесной речи. Подает Гриша рисованную докладную – а ему помогают перевести ее на язык слов.

Дальше больше: Гришин домик привлекал детей, около него всегда царило оживление. Одни помогали, другие просто наблюдали. Шло общение – было развитие, признаки болезни уходили.

Однако первый же инспектор пожарной охраны велел домик убрать: не положено. Сломали. Но через некоторое время он возник в другом углу двора. Его и там запретили. Гриша упорно строил, проверяющие неизменно требовали снести. Казалось, отстоять идею домика во дворе детдома не было никакой возможности, но Гриша проявил чудо сообразительности. Очередной домик он соорудил за верандой, куда инспекторский глаз не проникал. И кто мог предположить, что именно здесь-то и подстерегает Гришу главная опасность! Толстый пласт снега на фанерной крыше домика набух, и все сооружение рухнуло на хозяина. Когда Гришу извлекали, говорили: «Доигрался, теперь умнее будет: перестанет молотком стучать». Не перестал, конечно.

Он обратил свое внимание на вновь установленный стандартный комплект детской площадки. Точнее, на домик с деревянной крышей и решетчатыми из штакетин стенами. Сколотил небольшую бригаду, и работа закипела. Крышу покрыли жестью, прорезали окна, украсили их наличниками, застеклили рамы, навесили дверь и покрасили домик радостной оранжевой краской. Все было сделано так профессионально, что бдительный инспектор принял домик за стандартную принадлежность комплекта.
А Гришина ремонтно-строительная страсть постепенно переключилась на серьезные внутрихозяйственные проблемы детдома. Замок починить – Гришу зовут. Дверь навесить, порог поправить, стекло вставить – опять его. Он работал без линейки, и у него никогда не было отходов. О дрожи в руках и трясущейся голове все давно забыли.
Таково благотворное влияние избранного ребенком труда на его психофизическое развитие. А ведь казалось, безнадежен был мальчишка. Есть подозрение, что детский организм сам настоятельно диктует средство реабилитации. Поэтому задача воспитателя – предоставить ребенку выбор вида деятельности. Именно для этой цели необходимо создавать в образовательных учреждениях специальное многопрофильное игровое и деловое пространство.

Первое сентября. 2008. № 18

Фото из nature-wonder.livejournal.com

Эвальд Ильенков

Александр Иванович Мещеряков и его педагогика

Когда умирает достойный человек, о нем принято писать некролог. Однако в данном случае этот печальный жанр не подходит никак. При всем желании невозможно отделить тут личность человека от его дела, которое продолжает жить, ибо воплощено не в мертвых вещах, а в живых людях, и грустный повод для рассказа о нем только еще острее заставляет почувствовать рядом его плечо – плечо живого друга, продолжающего идти рядом. Плечо товарища, который никуда не может уйти, даже если бы захотел.

Этим ощущением пронизаны все четыре рассказа об Александре Ивановиче – об «А.И.», как привыкли его называть авторы, – Саша Суворов, Юра Лернер, Сергей Сироткин и Наташа Корнеева, – его воспитанники, его друзья. Он был и навсегда останется для них самым лучшим и самым близким другом, самым добрым и самым умным старшим товарищем, человеком, по которому можно уверенно равняться во всем: и в жизни, и в труде, и в отношениях с другими людьми. Так же уверенно, как по компасу, прокладывают путь корабля в море.

Все четверо – воспитанники А.И. – студенты факультета психологии Московского государственного университета, теперь уже четвертого курса. Восьмого семестра, чтобы быть еще точнее. Наверное, никто другой не смог бы рассказать о личности Александра Ивановича и о его педагогических принципах лучше, чем они, с таким же остро непосредственным и в то же время с таким же профессиональным пониманием и человека, и его дела. Это так, несмотря на то, что ни один из них никогда не видел его лица и не слышал его голоса. Зато с самого раннего детства им хорошо знакома его рука, дружеская, умная и чуткая рука. Через нее, через руку, он и открывался им весь, умный и чуткий друг, и открывался гораздо полнее, чем сотням людей, видевших его лицо и слышавших его голос.

Дело в том, что Саша, Юра, Сергей и Наташа – люди трудной и в силу ее особенной трудности героической судьбы. Всех четверых в детские годы постигло одинаковое несчастье. Болезнь лишила их сразу и зрения и слуха.

Для них навсегда погас свет, умолкли звуки. Наступила беззвучная тьма, вечная безмолвная ночь. Слепоглухота. Эта беда обернулась бы катастрофой и для них, и для их семей, для близких, если бы не Александр Иванович. Если бы не разработанная им и его учителем, Иваном Афанасьевичем Соколянским, специальная педагогика – тифлосурдопедагогика, как ее именуют в научной литературе, – теория и практика воспитания и обучения детей, лишенных (или рано лишившихся) и зрения и слуха сразу.

Для психического развития слепоглухота имеет последствия катастрофические. В этом случае вообще не возникает человеческая психика, сознание, и жизнь ребенка становится похожей скорее на жизнь растения. Он дышит, переваривает пищу, увеличивается в размерах, и это все. Или почти все. Безработный мозг остается в состоянии глубокого беспробудного сна, сна без сновидений, без проблеска сознания, без потребностей и желаний. Эта беда случается, по счастью, не так уж часто, но случается, и медицина пока бессильна справиться с нею и ее роковыми последствиями.

Тут и встретились их жизни с жизнью Александра Ивановича Мещерякова. Он был выдающимся педагогом и психологом. Теперь это можно сказать вслух, громко, во весь голос, не опасаясь возбудить в нем чувство неловкого смущения. Он был человеком удивительной доброты и скромности. Громких слов не любил, они всегда его смущали, он оборонялся от них шуткой, юмором, иронической улыбкой, сразу же отбивавшими охоту такие слова при нем произносить. Он прекрасно понимал, какое огромное и трудное дело он делает, но предпочитал всегда говорить о существе дела, о его трудностях, о том, что до сих пор не получается, несмотря на все старания, о том, чего обязательно надо добиться, что преодолеть, что исправить, а не про «успехи и достижения».

Зато успехам ребятишек, своих воспитанников, Александр Иванович радовался всегда живо, по-детски непосредственно, зорко подмечая их там, где равнодушный глаз не заметил бы ничего, достойного внимания. Вчера Рита взяла в руки ложку. Фаниль освоил новый жест. Лена дактильно (то есть с помощью пальцевой азбуки) попросила куклу. Тамара наконец улыбнулась.

А потом: двенадцать ребят зачислили в бригаду коммунистического труда! Шестерых приняли в комсомол! Четверо стали студентами Московского университета!

Это уже многим казалось неправдоподобным. Ведь до недавних пор считалось, что перед барьером слепоглухонемоты бессильна любая педагогика, а те редкие случаи высокого развития слепоглухонемых, которые были известны всему миру, воспринимались как исключения, скорее подтверждающие правило. Так дело и выглядело до тех пор, пока в результате многолетних усилий Ивана Афанасьевича Соколянского и его учеников – Ольги Ивановны Скороходовой и Александра Ивановича Мещерякова – в Загорске не был создан интернат для слепоглухонемых детей. Около пятидесяти ребятишек разного возраста были привезены сюда со всех концов страны. Это было смелое, но тщательно и серьезно продуманное заранее начинание.

Вряд ли требуется разъяснять его гуманистическое – человеческое – значение. «Ни наши слезы, ни самые лучшие врачи, ни одно учреждение не могли помочь нашим детям. Помог Александр Иванович, открывший вместе с О.И. Скороходовой специальную школу. В этой школе наши дети научились читать, разговаривать, работать, стали полноценными людьми. Они очень хорошие работники, очень сосредоточенны и аккуратны в работе. Если им создать условия, они принесут несомненную пользу стране в умножении материальных и духовных ценностей». Это строки из письма, под которым стоит более 50 подписей – подписей родителей. Можно ли тут что-либо добавить?

Некоторых разъяснений требует, однако, другая, не столь очевидная сторона дела.

Его общенаучный, общетеоретический аспект, или, иначе, его значение для общей педагогики и психологии, для понимания возможностей и закономерностей развития человеческой психики вообще. Один из ведущих ученых нашей страны как-то сравнил значение загорского интерната для педагогики и психологии со значением, которое имеет для современной физики циклосинхрофазотрон в городе Дубне. Это сравнение может показаться на первый взгляд неожиданным парадоксом. Ведь слепоглухота и создаваемые ею условия психического развития действительно представляются чем-то из ряда вон выходящим, чем-то совершенно непохожим на «норму», а тифлосурдопедагогика – очень специальной, очень узкой и специфической отраслью науки и практики. Да, на первый взгляд так и кажется. А на самом деле все обстоит как раз наоборот.

Чем пристальнее всматриваешься в суть дела, в работу воспитателей и учителей загорского интерната, тем отчетливее выступает на первый план то обстоятельство, что врожденная (или рано приобретенная) слепоглухонемота не создает буквально ни одной специфической психолого-педагогической проблемы. Специфической оказывается тут исключительно техника обращения и общения с детьми, а суть дела, суть работы с ними и ее результаты не заключают в себе ровно ничего специфического. Все это наши проблемы, стоящие перед каждой матерью и перед каждым отцом, перед любыми яслями и любым детским садом, перед каждой школой и перед каждым вузом.

Но – и это особенно важно – слепоглухонемота ставит все эти проблемы гораздо острее и «чище», а далее – что, пожалуй, еще важнее – исключает возможность мнимых решений, половинчатых педагогических мер и педагогического легкомыслия, педагогической рутины, основанной на доморощенном «опыте».

Дело в том, что нормальный (зрячеслышащий) ребенок развивается под воздействием самых разнообразных, перекрещивающихся и противоречащих друг другу (а потому друг друга взаимно нейтрализующих и корректирующих) факторов, влияний. Грубые промахи семейного воспитания зачастую исправляет здесь двор или детский сад, со школьной педагогикой конкурируют и телевизор, и случайно складывающиеся микроколлективы, и улица, и кружки в Доме пионеров, и многое, многое другое. Переплетаясь между собою, все эти влияния и дают в итоге эффекты, никак не предусмотренные заранее никем, то радующие, то огорчающие, но всегда неожиданные. Пока интегральные итоги воспитания остаются более или менее благополучными, они никого не заставляют над собой задумываться, а когда такая стихийная педагогика приводит к явно нежелательным последствиям, начинаются безуспешные поиски виновных. Школа жалуется на семью, семья – на школу и т.д. и т.п. Все старались сделать как лучше, а в результате получилось черт знает что. В запасе всегда остается, впрочем, спасительно-успокоительный тезис о врожденной испорченности (или, наоборот, одаренности).

В случае слепоглухонемоты все это исключено, и воспитателю приходится брать на себя полную ответственность за плоды своих стараний. Тут ему никто не мешает, но никто не может и помочь скорректировать перекосы и заполнить пробелы в его педагогике. Слепоглухонемота поэтому оказывается жестокой и острой проверкой педагогических способностей воспитателя, его умения привить ребенку все атрибуты нормальной человеческой психики: ум, волю, речь, потребность в общении с другими людьми, интерес к окружающему миру, аккуратность, терпение, умение заполнять свой досуг содержательной игрой и даже просто улыбаться или плакать. Ибо само собой тут ничего не возникает, и воспитать ум вы сможете лишь в том случае, если точно знаете, чего именно вы хотите и ясно представляете себе, что такое ум, как этот ум связан с речью, с деятельностью руки, с потребностью в общении с другим человеком и т.д. и т.п.

Семья, как правило, с этой задачей справиться не в состоянии. И по очень простой причине. По той же самой причине, по которой так часто вырастают в семьях избалованные, капризные и крайне несамостоятельные в жизни дети.

Кажется совершенно естественным, когда мать удваивает заботы в случае болезни ребенка. Если же ребенок родился (или стал) слепоглухонемым, жалость к нему и заботы о нем удесятеряются, и такое отношение к нему, «убогому» и «несчастненькому», кажется само собою разумеющимся проявлением родительской любви. Для ребенка и за ребенка тут стараются делать буквально все – своими руками. В итоге сам ребенок не научается делать буквально ничего. Он не знает даже, что у него есть собственные руки, и навсегда остается несамостоятельным отростком материнского тела.

И тогда никакая сколь угодно изощренная тифлосурдопедагогическая техника не поможет научить его понимать человеческий язык, говорить, читать, мыслить. Ибо не в ней, не в технике перевода языка звуков на «дактильный» язык (с помощью пальцевой азбуки)*, тут загвоздка. Загвоздка – в отсутствии потребности в деловом общении с другим человеком. Эта специфически человеческая потребность формируется лишь там, где налажено и систематически осуществляется реальное деловое общение взрослого и ребенка. Именно деловое общение, то есть общение в рамках и по поводу совместно совершаемого дела. Пусть это дело вначале состоит всего-навсего в том, чтобы есть суп с помощью ложки, мыть руки под краном или надевать штаны.

Вначале взрослый руководит всеми действиями ребенка. Здесь это слово «руководит» приходится понимать вполне буквально. Это значит, собственно, что все действия совершает тут рука взрослого, а ручонка ребенка пассивно (а иногда и сопротивляясь) повторяет весь рисунок ее движений, и лишь постепенно ребенок становится соучастником действия взрослого, начинает – вначале робко и неумело – «помогать» руке взрослого. Вначале активность принадлежит на все 100 процентов руке взрослого, в конце она на все те же 100 процентов должна быть передана руке ребенка. Вместе со стопроцентной ответственностью за выполнение всего действия в целом.

Есть ли тут хоть что-нибудь специфичное для воспитания слепоглухонемого ребенка? Ровно ничего.

Однако есть одна важнейшая деталь, которая далеко не всегда учитывается «обычной» педагогикой. А именно: активность руки взрослого должна убывать ровно в той мере, в какой прибывает активность ручонки ребенка. Если вы продолжаете руководить ею с такой же силой, как и вначале, не заметив, что эта ручонка делает робкие и неловкие попытки вам помочь, то эти попытки быстро прекращаются. Активность руки ребенка угасает, и тогда уже никакими понуканиями вам не удастся разбудить ее вновь. Рука ребенка становится пассивно-послушной, «удоборуководимой», но делать что-либо сама уже так и не научится. А зачем ей стараться, если она привыкла к тому, что рука взрослого сделает все и скорее, и точнее, и увереннее? В этом случае она и останется навсегда безвольно-послушным орудием чужой психики, психики взрослого, а собственные психические «механизмы» управления деятельностью так и не станут формироваться.

Понимая эту коварную диалектику превращения активности взрослого в собственность ребенка, Александр Иванович всегда настойчиво требовал от воспитателей и педагогов загорской школы величайшей внимательности к малейшему проявлению самостоятельности маленького человека на любом этапе его приобщения к человеческой культуре. При малейшем намеке на самостоятельность в осуществлении действий сразу же ослаблять руководящие усилия! Это первая заповедь его педагогики, основанная на тонком понимании психологии процесса «очеловечивания», процесса формирования человеческой психики. Иначе нельзя. Иначе вам так и придется всю жизнь опекать воспитанника, водить его за руку. И вовсе не только в таком простом деле, как еда с помощью ложки и вилки. В любом деле. Деталь, весьма поучительная для любого педагога, для любого воспитателя.

А однажды сформированная способность действовать самостоятельно становится неодолимой потребностью, рождает ощущение ответственности за осуществление всего дела – действия в целом. И это скажется потом во всем: и в учебе, и в работе, и в отношениях с другими людьми, и в мышлении.

Если же вы не сумели сформировать эту драгоценнейшую нравственную черту личности уже в раннем детстве, то потом не помогут уже никакие моральные проповеди. Здесь опять-таки ничего специфичного для тифлосурдопедагогики нет.

А разве есть что-нибудь специфическое, касающееся только слепоглухонемых, в том, что воспитание ума (способности мыслить) начинается в Загорске не с обучения языку, но с воспитания способности жить по-человечески, с вовлечения ребенка в активную жизнедеятельность по нормам человеческого бытия, человеческой культуры, вначале элементарно бытовой, а затем трудовой и нравственной? Опыт загорской школы доказывает неоспоримо, что на почве развитой потребности в деловом общении с другими людьми «язык» прививается естественно, успешно, быстро. А вот в обратном порядке нельзя сформировать ни того, ни другого – ни человеческого поведения, ни способности пользоваться языком как могучим средством мышления.

Ничего неожиданного и загадочного в этом нет. Не слово, не речь и мышление, а труд создал человека. Работа руки, а не работа голосовых связок была и остается основой и причиной возникновения и развития человеческой психики, человеческого сознания, человеческой воли, человеческого мышления, человеческой речи. Александр Иванович Мещеряков это хорошо понимал, и это понимание он заложил в фундамент всей своей педагогики.

Может ли быть лучшее доказательство его правоты, правоты его педагогических принципов, чем тот факт, что о нем рассказывают те самые люди, которых он, взяв за руку, уверенно вывел из мрака и безмолвия в мир полнокровной человеческой жизни, в мир труда, в мир науки – в широкий мир, где они теперь так же уверенно движутся сами? Когда-то они были его воспитанниками. Потом они стали его друзьями, его сотрудниками. Теперь они наследники и преемники дела его жизни, незаменимые участники сложнейшего эксперимента, приоткрывающего занавес над одной из глубочайших тайн мироздания – над тайной рождения человеческой души, личности, сознания. Александр Иванович передал свое дело в надежные руки. А дело великое. Разработка и усовершенствование педагогики, которая ставит своей целью превращение каждого ребенка в Настоящего Человека. Она доказала, что может это делать, преодолевая трудности, казалось бы, неодолимые.

Можно не сомневаться в том, что, выступив в печати с рассказом о своем лучшем друге, Юра, Саша, Сергей и Наташа обретут много новых хороших друзей, таких же верных и интересных, какими они умеют быть сами. Какими воспитал их Александр Иванович Мещеряков.

_________________________

* Дактильная азбука – азбука где каждой букве соответствует определенная пальцевая конфигурация. Используется и глухонемыми, и слепоглухонемыми. Но у последних информация от одного человека к другому может передаваться только на ощупь, через руку собеседника.

«Молодой коммунист». 1975. № 2

Э.В.Ильенков и А.В.Суворов.

Обращение Александра Суворова

к воспитанникам и педагогам Сергиево-Посадского детского дома для слепоглухонемых детей

1 декабря 2013 г.

Дорогие ребята! Дорогие взрослые!

Я очень хотел быть лично на юбилее моего родного детдома, но у меня второго декабря - неотменимые занятия со студентами. Авторский спецкурс по совместной педагогике. Истоки этого спецкурса тоже в истории нашего детдома - когда, уже более тридцати лет назад, к нам в гости приезжали школьники и студенты из Москвы, Ростова-на-Дону, Киева и других городов.

Они помогали детдому по хозяйству, а самое главное - дружили с его воспитанниками. И я помогал им дружить - учил дактильному алфавиту, знакомил с ребятами.

Многих людей хотелось бы вспомнить в связи с нашим полувековым юбилеем. Прежде всего - Александра Ивановича Мещерякова, которому 16 декабря 2013 года исполнилось бы ровно девяносто лет со дня рождения. Тогда, на момент открытия детдома, Александр Иванович заведовал лабораторией изучения и обучения слепоглухонемых детей научно-исследовательского института дефектологии академии педагогических наук СССР. И ещё нельзя не вспомнить самую знаменитую советскую слепоглухую женщину, друга и сотрудницу Александра Ивановича - Ольгу Ивановну Скороходову.

Как рассказывал Александр Иванович журналисту Карлу Левитину, «Надо было нашу контору превратить в действующую. А детей к нам уже начали приводить, хоть деть их нам было некуда - могли помочь родителям только консультацией. Но мы ведь видели, что гибнут люди, что нужна специальная школа для них. Стали писать бумаги в разные инстанции. Министерство просвещения отвечает, что оно школу бы такую открыло, но ведь речь идёт о слепоглухонемых, то есть об инвалидах, так что обратитесь, пожалуйста,
в Министерство социального обеспечения. А те нам шлют письмо, что раз речь идёт об обучении, то тут всё равно - здоровые ли, инвалиды ли - дело не наше, а минпросветовское.

Сколько бы лет вертелась эта карусель - неизвестно. Но с отчаяния мы убедили Ольгу Ивановну Скороходову написать письмо Ворошилову - она переписывалась с ним с давних времён, посылала ему свои работы, книги. Климент Ефремович направил её письма куда положено с просьбой принять меры и найти возможность открыть школу для наших слепоглухонемых детей.

Но в соответствующих высоких инстанциях дело наше «застряло». Тогда Ольга Ивановна снова обратилась к Ворошилову - он стал тогда президентом страны. И вот тут мы вдруг получили срочное, категорическое указание немедленно, в двадцать четыре часа, подготовить всю необходимую документацию для того, чтобы открыть нашу школу. Стали носиться по всему Подмосковью - искать здание. Сначала предложили нам здание в Красногорске, но мы его забраковали. Потом вот тот дом в Загорске, где вы были. Но надо было ещё придумать устав, штатное расписание, тысячи бумажных дел и хлопот.

Всякими путями - и правдой, и обманом выторговали у Министерства финансов право иметь на трёх учеников одного педагога и двух воспитателей. Получилось на каждого ребёнка по взрослому человеку. Стали готовить учителей, но чему их учить? Всё внове, всё неясно. Сотрудники института читали им лекции, кто что знал. Обучали дактилологии - умению разговаривать с помощью рук, брайлевскому алфавиту для слепых, печатать на брайлевской и обычной машинке. Правда, потом оказалось, что лекции наши слишком много пользы не принесли. Не в них было дело. Хорошим учителем становился у нас в школе тот, у кого было два качества: честность и добросовестность. Ну, конечно, если он ещё при этом любил детей - попросту жалел их, старался что-нибудь для них сделать».
Александр Иванович умер 30 октября 1974, когда детдом существовал уже одиннадцать лет. Его книга «Слепоглухонемые дети. Развитие психики в процессе формирования поведения» - самая добрая книга из всех, какие мне за всю жизнь довелось прочитать. А когда 13 сентября 1964 года меня, одиннадцатилетнего мальчика, привезли в детдом, самым первым и решающим впечатлением было - я попал к очень добрым людям.

Обучение слепоглухонемых детей под руководством Мещерякова стало научной
сенсацией. Наш детдом называли «синхрофазотроном общественмых наук», сравнивая - по значению для науки - с синхрофазотроном в Дубне. И я горжусь тем, что вырос в загорском «синхрофазотроне», и с ним так или иначе связана вся моя жизнь. То первое здание детдома, в котором сейчас находится Сергиево-Посадский отдел социальной защиты, мне до сих пор часто снится.

Поздравляю с рождением нашего детдома полвека назад.

Поздравляю с тем, что наш детдом за эти полвека не только выжил, но и разросся, превратился в крупное учебно-реабилитационное учреждение, одно из немногих в мире.

Поздравляю с тем, что детдом пережил жуткие российские девяностые годы XX века, когда, как мне жаловался тогдашний его директор, государство не обеспечивало полностью даже защищённые бюджетные статьи - на питание, лекарства и зарплату.

Поздравляю с тем, что детдом существует. В те же девяностые годы к нему на помощь пришло множество людей и организаций - в России и за рубежом. Тут, вне всякого сомнения, выдающаяся заслуга принадлежит Галине Константиновне Епифановой, которая руководит детдомом с восьмидесятых годов - сначала в должности завуча, а затем директора.

То, что детдом существует - заслуга, ни много ни мало, мировой общественности. Но если бы не такой замечательный руководитель, как Галина Константиновна. Я просто не могу себе представить наш детдом без неё - особенно последние четверть века.

Мы прошли славный путь. Мы выжили. И даже уверены, что выживем и дальше.

И что в дальнейшем будем не выживать, а - жить. Как не выживаем, а живём
сейчас.

Александр Васильевич Суворов,

доктор психологических наук,

выпускник Сергиево-Посадского (Загорского) детского дома для слепоглухонемых

Об А.В.Суврове в Сети:

Сайт Александра Суоврова