Сегодня свет увидел последний номер газеты "Первое сентября".Страна уже давно живет по В.Войновичу: в режиме инверсии первичного и вторичного. Но все-таки вторичное должно какое-то время побыть просто первичным, чтобы стать вторичным первичным.
С первым и последним – наоборот. У Ленина все-таки «каждая кухарка должна научиться управлять государством» (между прочим, фактически модель западной демократии). «Должна научиться», а не «будет»… «От рабочего – до министра» - путь испытаний, инициаций, которые выдерживали не все. Да и вначале был «рабочий» - т.е. уже далеко не последний.
Сейчас все последнее – сходу первое. Свято место нынче «пусто» почти всегда. Современные физики, правда, успокаивают: даже вакуум – штука сложная и структурирования. Ну да, сложностей от разросшихся баобабами Экзюпери структур стране не занимать. В таком мире уже «Первое сентября» звучит с оттенком насмешки. А сейчас за насмешки над учителями будут наказывать по закону. Сами отразить не смогут – тем более, при полностью затоптанных государством профессиональных свободах и правах.
Газета ведь не обличала, не бичевала, не бурлила оппозиционной яростью (слишком часто перерастающей в истерику, чтобы потом добиваться взаимопонимания и, как следствие, понимания сути дела, которое, хочешь того или нет, всегда делается вместе). Она просто писала о первых и лучших и о праве каждого учителя стать таким.
Первые и лучшие останутся, и где-то обязательно заявят о себе и без газеты. Но газета обращалась прежде всего к тем, кто «право имеет». А теперь – как бы и не имеет. И потому перестали быть массовым (не люблю этого слова – удобная «административно-социологическая» иллюзия) адресатом.
Конечно, права и свободы не являются монопольной сферой государственного регулирования. Они принадлежат даже не профессионалу, а личности, которая найдет свой неповторимый способ удержать их. Но газета не ведет приватных бесед, она говорит со всеми…
Все пытаюсь, честно пытаюсь, оправдать для себя это «первое и последнее». И чего-то не хватает. Возможно – только мне.
Впрочем, не могу не уважать решения газеты, которую любил и с которой дружил.
В чем заверяю и сейчас.
Владимир Кудрявцев Одна из моих статей, опубликованная в газете 3 года назад, правда, под другим названием.
Владимир Кудрявцев
Об универсальном образовании и зайцах на барабане
Однажды, когда мне было лет 12-13, отец повел меня в Большой театр на оперу. Уже и не помню, что мы слушали. Зато хорошо помню, как, сидя в ложе, все три отделения, я терзался одним-единственным вопросом. А все дело в том, что в оркестровой яме примерно раз в полчаса вставал человек во фраке и громко ударял в большие тарелки. Рядышком другой такой же человек, уже, не вставая, бил в тарелки размером поменьше, но зато делал это почаще. В антракте я набросился на отца с расспросами: мол, как так, небось, эти двое консерваторию или, как минимум, музыкальное училище оканчивали… и только для того, чтобы в какой-то момент разок стукнуть в тарелки?! Я этого решительно не мог понять. Отец, таинственно улыбаясь, посмотрел на меня и сказал: «А как ты думаешь, почему они сидят там, в оркестровой яме величайшего музыкального театра мира, а мы с тобой – здесь, в ложе?»… Тогда я не воспринял его вопрос как подсказку, скорее, наоборот, дополнительно озадачился. Но это дополнительное озадачивание в итоге позволило мне позже «поймать» подсказку.
Стоят ли годы, проведенные в консерватории, одного удара в тарелки? Вопрос – детский, а проблема, которая прячется, за ним - вполне взрослая. Скажу больше: в предлагаемом ныне свыше способе ее решения и коренится основа разрушения нашей системы образования. …В консерватории нет «класса тарелок», но есть класс ударных. Тот, кто его окончил, сможет сыграть и на больших, и на маленьких тарелках. И на разных барабанах, за которыми в оркестровой яме сидели другие люди. Имея за плечами консерваторию, все эти музыканты могут легко заменить друг друга в оркестре.
Но ведь не только замены ради на случай необходимости они прошли консерваторскую подготовку. В консерватории они погрузились внутрь мировой музыкальной культуры и одновременно поднялись к ее вершинам, освоили многообразные стили и жанры музыки, совершенствовались в различных технических премудростям вроде чтения с листа самых сложных партий… Уровень их музыкального образования не ниже, чем у альтистов или виолончелистов, – все они получали его в стенах консерватории. Да, один удар в полчаса! Но он звучит не как какофонический грохот, а как органичный момент развития темы. Более того, - как его кульминация, в момент которой громом разряжается вся накаленная до предела полифония оркестрового звучания, - тема (или ее фрагмент) получает завершенность. Ударные задает ритмическую разметку, размерность произведения. Вспомните хотя бы партии ударных в произведениях Рихарда Вагнера и сразу услышите это…
Значит, просто «грохнуть», сколь бы элементарным сие ни казалось бы тогда наивному отроку, увы, не получится. В звуке тарелок – выражение высочайшего профессионализма, который сформировался на базе универсального музыкального образования.
…Отца уже давно нет. Но мне почему-то кажется, что он принял бы мое взрослое решение моего же детского вопроса. Ведь он был одним из создателей теории проблемного обучения, которое ставило своей целью развивать в школе и после школы умение мыслить глубоко и широко, продуктивно и самостоятельно.
И едва ли мое решение примут «модернизаторы» российского образования. По их мнению, главное - как раз то самое «грохотание» при точечном попадании в правильный тестовый ответ, которое не требует особой фундаментальности и универсальности. Только, вот, и Зайца можно играть на барабане. Как говаривал герой фильма «Бриллиантовая рука»,
«Сеня, про зайцев, это – не актуально». Так то были солнечные шестидесятые. А сегодня, увы, даже очень актуально…
На развитие сайта
