Чем ближе юбилей Победы, тем больше слышится не очень трезвых голосов. Ответы, правда, вполне симметричны. Голос Стаса Минина заслуживает того, чтобы прислушаться...



Станислав Минин,
обозреватель "Независимой газеты"
Какими итогами войны так дорожит Россия?

10.04.2015

До 9 мая остался месяц. В эти дни мы по недавно сложившейся традиции вспоминаем, какие ОНИ негодяи: Запад, наши соседи, наши бывшие братья по советскому разуму. В лучшем случае они не помнят, кто их спас. В худшем – старательно переписывают историю войны и пересматривают ее итоги.

По большому счету, не очень понятно, как можно переписать историю. Переписать можно советский школьный учебник. А история – это процесс познания прошлого. Ее текст все время пишется, правится и переписывается. Более того, это сложный текст, в котором могут сосуществовать версии и гипотезы. В этом смысле история войны еще не написана, да и вряд ли в ней вообще когда-либо будет поставлена точка.

Переписывание истории, о котором твердят наши вожди, а вместе с ними русская публицистика и русский Интернет, на самом деле является лепкой национального самосознания из событий прошлого. Мы лепим одно, прибалты другое, украинцы третье, поляки четвертое. Иногда этот процесс рождает раскоряк и гомункулусов с огромными головами. Что здесь удивительного и необъяснимого?

Нас раздражает или даже бесит, что в национальных мифах наших соседей мы не в белом. Но могло ли быть иначе? Новые нации сложились на руинах империи, проигравшей холодную войну. Горькие плоды этого поражения стоило научиться вкушать с достоинством.

Бывшие республики СССР, по сути, создают постколониальные национальные мифологии. Мы же считаем себя правопреемниками Союза, в том числе и мировоззренческими, и для нас такая логика неприемлема: никаких колоний в СССР не было, а была дружба народов или, скорее, их сплав в единый – советский – народ с общим семидесятилетним и преимущественно положительным опытом.

Мы уже не живем в Советском Союзе, но самосознание у нас по-прежнему советское. Поэтому нас так волнует сравнение коммунизма с национал-социализмом, а Сталина с Гитлером. Поэтому для нас совершенно недопустимо расщепление общего, единого рассказа о войне. Война, по большому счету, оформила советскую нацию, то есть нас самих, не только прошлых, но и нынешних.

Если учесть, что история – это, прежде всего, вопросы, то никакой истории войны у нас нет. Мы ограничены в своем вопрошании коллективной гласной и негласной цензурой. Наша история войны – это творческое, подчас добросовестное обслуживание готовых ответов. Это культ, где любой неосторожный шаг есть кощунство. «Культ» - это не позитивная и не негативная оценка, просто вещи нужно как-то называть и лучше всего – своими именами, как учит нас гуру телевизионной аналитики Дмитрий Киселев.

В событиях войны мы отказываемся видеть сложное. Есть только черное и только белое. Попытка объяснения и понимания природы коллаборационизма аналогична попытке его оправдания, если не восхваления. Если ты говоришь о роли Сталина в развязывании войны, то почему-то это означает, что ты одновременно ни в грош не ставишь Победу, не отдаешь должное советским солдатам и офицерам и т.д.

Честное слово, историку в России лучше заниматься индейцами майя. На них, правда, не получишь грант.

Всякий раз, когда кто-либо произносит слова «пакт Молотова-Риббентропа», его упрекают в том, что он забыл лица своих отцов и дедов. Однако живые свидетели войны, перед которыми любому, кто задает вопросы, должно быть стыдно, уходят. И это чувствуется буквально во всем. В том, как увеличиваются георгиевские банты на левой груди федеральных министров. В том, как гулко раздается стук в патриотическую грудь. В том, какими агрессивно-обиженными становятся интонации тех, кто говорит об исторической памяти. В том, какие крохоборские выдвигаются претензии ко всему миру, как настойчиво мы добиваемся того, чтобы нам воздавали должное.

Никто не обязан смотреть на историю Второй мировой войны нашими глазами. Она у всех своя. Мы не признаем разнообразие памяти и насмехаемся над ним. Нам есть дело до того, что написано в каком-нибудь французском или американском учебнике. Им на наши учебники плевать, они отмечают что хотят.

Мы суверенны. Кто бы спорил? 9 мая – наша Победа. Опять же, кто бы спорил? И в связи с тем, что это бесспорно, сложно понять, в чем смысл этого мазохистского копания: кто там и как снова оболгал нашу Победу? Тяжело найти другую страну, которая в равной степени утверждала бы собственную суверенность и зависела от мнения окружающих.

Разговор о пересмотре итогов войны еще более причудлив, чем разговор о переписывании истории. О каких итогах идет речь? Какими итогами мы так дорожим? Взятием Берлина советскими войсками? Но это не итог. Это ход войны, это ее факт.

Важнейшим итогом войны, в свою очередь, стал раздел Европы на сферы влияния. Если угодно, этот итог был пересмотрен на рубеже 80-х и 90-х. И когда Россия сегодня заявляет о недопустимости «пересмотра», неудивительно, что в европейских столицах это вызывает настороженность. Потому что затруднительно понять, что Россия имеет в виду. Чего ей не хватает? Возможности диктовать свою политику Варшаве, Праге, не говоря уже о Риге или Киеве? Никто этого в Москве не утверждает. На словах все наоборот. Тогда о чем Москва грустит и тоскует?

Нам важно, чтобы нас считали равными. Поэтому «Черчилль и Рузвельт были умнее», как сообщили нам плакаты на митинге в честь годовщины возвращения Крыма. Они-то нас равными считали.

Нам важно, чтобы за нами признавали право на территорию. На ту самую сферу влияния. В этом, в общем, нет ничего преступного. Просто страны сейчас добиваются влияния несколько иначе, чем сто или двести лет назад. Наши же методы топорны и неадекватны амбициям. У нас есть вентиль, зеленые человечки и презрение ко всем, кто в пределах видимости с нашей колокольни смеет заявлять о самодостаточности.

www.ng.ru

---

На развитие сайта
​