Не первое обращение к теме философа Александра Рубцова...Политика муляжа
Культ карго на православной земле
5.05.2016
В предыдущей статье о «философии жизни» мы разобрали экономику дара и ее врезку в российский опыт («МК» от 24.03). При всей экзотике речь здесь идет не о внешнем подобии ритуалам примитивных культур: России вообще свойственно наложение разновременных пластов, от ультрасовременных до архаических. Синхронизация несовместимого — наш исторический принцип, хотя мы и кажемся себе людьми «своего времени».
Одна из форм такого сращивания — перехват чисто формальных признаков цивилизации с потерей сути. Даже русский коммунизм был западным (марксоидным) проектом, из которого взяли упаковку, но выхолостили остатки гуманизма, в итоге получив ультрамодерн с доисторической начинкой.
В этих играх мы не одиноки и даже не пионеры. Еще в XIX веке были открыты удивительные «культы карго»: островитяне воспринимали изделия, завезенные иностранцами или прибитые волнами с затонувших кораблей, как божественный груз, дарованный им богами, но коварно перехваченный белыми людьми. Чтобы привлечь внимание богов и вернуть свое, они копировали поведение и аксессуары пришельцев. Позже копировать стали самолеты и всю аэродромную атрибутику (отсюда разновидность культа — самолетопоклонники).
Белые люди, в свою очередь, приняли эти верования как род помешательства, хотя вера в пришествие эры несметного карго близка всем прочим религиям спасения, социальным проектам и другим «идеологиям счастья» с верой в грядущее.
Первым богом карго, открывшим культуре каменного века мир полезных железок и блестящих безделушек, иногда считают капитана Джеймса Кука, и было это в 1774 году. Но самые модные, брендовые культы возникли во время Второй мировой. Подбираясь к Японии после погрома в Перл-Харборе, американцы забросили с неба на свои базы на островах Меланезии тонны «неземной» техники и еды. Поскольку все наблюдаемое «производство» благ сводилось к открыванию ящиков и банок, туземцы и тут благоразумно рассудили, что это небесные дары. Какое-то время они подрабатывали у пришельцев проводниками и «женщинами», но закончилось все гуманитарной катастрофой. В лексике отвязанной сетевой антропологии история описывается так: «ниггеры перестали заморачиваться что-либо делать сами, но джедаи из джи-ай, порвав самураев, свалили в свой лучезарный Пиндостан, попихав бульдозерами в море лишние джипы и прочие ништяки. Охреневшие без привычной нямки ниггеры зарядились контактировать с духами сами: построили аэропланы из прутиков и стали маршировать в голубых джинсах, пугая небо бамбуковыми ружьями, нарисованными прямо на коже погонами, орденами, пуговицами, сакральными эмблемами US, а также сигналами посадки и руления из аэродромной жестикуляции. Поскольку и после ухода пиндосов с неба на парашютах иногда спускалась гуманитарная помощь, религия получала зримое подтверждение».
Над этим иронизируют, но эмпирически такая верификация чуда более убедительна, чем отражение несуществующих часов Breguet на полированной поверхности стола предстоятеля.
Постепенно картинка стала превращаться в зеркало: белым человекам понравилось видеть карго в себе — в любой имитации, от взрослых понтов и гламура до детских шалостей (девочка на маминых лабутенах, мальчик с папиной сигарой). Физик Ричард Фейнман записал в карго всю псевдонауку: имитация строгих исследовательских процедур при выхолащивании сути — например, в психологии и психиатрии. Потом стало модным видеть карго в приобщении неофитов к демократии и рынку, в их святой вере в ритуалы свободы, гарантирующие прибытие даров. Обычная на заре таких реформ гуманитарная помощь иногда напоминала парашюты для голодных островитян.
Однако новейшая антропология увидела в своем отношении к этим верованиям черты неизжитого высокомерия. Постколониальная (и постструктуралистская) методология (и этика) требует относиться к любым исследуемым культурам без превосходства и соотнесения с извне навязанной «нормой». Многому научили и попытки разоблачить эти мифы, предпринимавшиеся Западом из чувства ответственности за «помешательство» туземцев. Характерный диалог миссионера с аборигеном:
— Джон Фрум (герой одного из культов. — А.Р.) уже давно обещал вам карго, но вы так ничего и не получили. И вы все еще верите в него?
— Вы, христиане, уже более двух тысячелетий ждете, что Христос вернется на Землю, — и вы ведь не утратили надежду?..
Вера в великого и доброго Путина иногда тоже близка к обожествлению… принца Филиппа, герцога Эдинбургского, в одном из культов острова Танна. Jedem das Seine, как было написано на известных воротах.
С особым энтузиазмом разоблачают карго в отечественной политике, например, в имитации парламентаризма. При всей эвристике таких изысканий здесь явственно проступают черты «карго второй степени», когда сама схема карго берется как оболочка и применяется без разбору, причащая аналитика к цивилизации. Адепты методологии карго часто и есть самые истовые самолетопоклонники.
Не надо большого ума, чтобы уподобить наш парламент муляжу планера, не способному не только летать, но и ползать. Но если так, зачем было Ельцину расстреливать из железных танков бамбуковый самолет? Да и после «расстрела парламента» депутаты попортили и выпили немало крови президентской команды. Как-то слишком действенно для муляжа. Зато теперь представительная ветвь без единого выстрела отсохла, превратившись в изделие гербария, если не таксидермиста. Хуже «расстрела», только когда расстреливать нечего.
Отпала и сама идея: парламентаризм, когда-то реально, хоть и коряво работавший, сейчас технично освобождают от действующих узлов, превращая в подобие макета из соломы и навоза. Но даже к продолжающим верить, что у нас этот аэроплан в принципе может взлететь, схема карго-мифа вряд ли применима без оговорок: с подобной верой в чудеса свободы слишком многие страны в новейшей истории реально взлетали, оставляя далеко позади консервативных реалистов.
На нашей же почве скорее процветает «обратное карго», открытое еще Екатериной Шульман. Суть этих верований в том, что на Западе якобы тоже все ненастоящее: выборы и там фальсифицируют, бюджет распиливают, затыкают глотки, крышуют преступность. Но и это не вполне карго, хотя бы и «обратное»: у нас такая мифология не возникает как стихийная вера туземцев, но технично насаждается людьми, специально обученными и хорошо осведомленными о положении на Западе. Это как если бы колдуны Вануату вопреки данным туземного наблюдения отговаривали соплеменников верить в силу макетов, поскольку и у белых якобы ничего не летает.
Еще одно обратное карго — в искусстве. Это когда авангард считают «диким ветром Запада, налетевшим на нас со стороны», хотя во всем мире он «русский».
Не менее сложные схемы карго прослеживаются в обычной жизни. В культе иномарок, хотя бы и подержанных, есть элемент символического приобщения к «миру белых людей», но есть и потребление реальных достоинств — эстетики, комфорта, динамики, ресурса. Скорее к правильному карго можно отнести зарубежный футбольный клуб, хотя уже вилла, свой самолет или яхта помимо демонстративного потребления предоставляют такие реальные возможности, что символика культа может отходить на второй план. Когда этого стараются не видеть, легко срываются в пропаганду особого рода дауншифтинга — опрощения только ради того, чтобы тебя не заподозрили в культе подобия. Давиться в метро из гордости — уже и вовсе особая надстройка: «обратное карго в квадрате».
Экономика дара тоже процветает в России не в чистом виде, а как сложно вплетенная в систему редуцированного рынка и как бы эквивалентного обмена. Наклеить ярлык «потлач» (ритуал дарения и уничтожения ценностей) может каждый, но полезнее увидеть в нашей реальности необычный гибрид. То же с особого рода «мерцающим карго» — у нас этот эффект может появляться и исчезать, возникая в разных комбинациях.
К правильному карго у нас скорее относятся новейшие методы управления производством знания с использованием библиометрии — статистики публикаций, индексов цитирования и пр. С начала «академической реформы» эти технологии вводятся в России как мощные имитационные машины, без понимания сути дела. Особенно это плохо для гуманитарных наук, и без того подверженных своеобразному культу — заимствованию и некритичному переносу на свою почву атрибутики точных и естественных дисциплин.
Но и здесь есть своя самобытность, заданная нашим культурным кодом. Папуасы имитируют реально работающую авионику — у нас же могут строить муляжи объектов… отсутствующих и даже запрещенных. Так, в цивилизованном мире использование библиометрии разрешено лишь для небольшого числа направлений, в остальных же — запрещено, иногда законом. Более того, эти муляжи у нас строят в условиях, когда каста жрецов (собственно ученых) не насаждает миф, а наоборот, пытается разоблачить его. Наконец, этот административный муляж оказывается у нас вовсе не стационарным и бамбуковым, а очень подвижным, хотя и железобетонным, давящим на своем пути все живое. Австралия за шесть лет похожего эксперимента с индексами едва не угробила собственную науку — мы же идем «своим» путем, известно где подсмотренным. Раньше исторический опыт России предупреждал мир о том, чего делать нельзя. Новая миссия страны — показать миру, что будет, если вопреки многократным предупреждениям тупо повторять чужие ошибки.
Самобытность нашего карго-опыта как раз и состоит в отсутствии чистых схем — здесь все гибридно и даже монструозно. Группа островов, на которых возникли и процветали культы карго, называется Новые Гебриды, но это может быть случайным совпадением.
Александр Рубцов
www.mk.ruАлександр Вадимович Рубцов – руководитель Центра философских исследований идеологических процессов Института философии РАН.
На развитие сайта
