Кто лучше всех знает, какой должна быть идеальная детская книга? Наверное, ее автор – детский писатель, детский поэт. Уже в момент написания своей книги способный читать ее как минимум двумя парами глаз – ребенка и взрослого. А еще и слышать текст детскими ушами – ведь до маленького читателя, который уже умеет читать, вначале появляется слушатель книги. И даже дети, уже овладевшие чтением, иной раз просят маму или папу почитать – ведь это к тому же и общение. Через слуховой и зрительный канал книга проникает в детскую душу по-разному. Да и глаз может читать, а может просто созерцать: картинки в детской книжке – не иллюстрации слов, а полноправный «текст». И чем моложе читатель, тем полноправнее.
Тут вспоминается не только В. Сутеев. Вы можете себе представить Буратино без полосатого колпачка и шортиков? А ведь его «приодел» в это художник Леонид Владимирский только в 1953 году. Между прочим, вступив в некоторое противоречие с текстом Алексея Толстого, у которого сказано ясно: «За горизонтом мелькнул белый колпачок Буратино». Хотите Буратино – обратно, в белом колпаке? Ну тогда уж и в шароварчиках, как его первоначально нарисовали… Наш образ разрушится.
А еще – уши, глаза, душа растут вместе со слушателем-созерцателем-читателем (в том числе благодаря самим книгам!), и по мере этого роста как-то меняются взрослые. И времена, в которых растут дети, в которых пишутся книги для них, тоже меняются, сейчас очень стремительно.
«Как наше слово отзовется?» Не устареет ли, пока автор его ищет?
Словом, идеальная книга – понятие не только возрастное, но и историческое. Последнее напоминает нам и о том, что сегодня не существует однородного адресата книги. Современное детство и условия, в которых оно протекает, чрезвычайно разнообразны. И место книги в жизни детей и взрослых – уже не то, что было четверть века назад. С поправкой на все это и многое другое приходится искать новый образ детской книги.
Раскрытая книга имеет форму раскрытых ладоней. И действительно, мы поначалу в буквальном смысле открываем для себя книги, уже раскрытые руками самых близких нам взрослых, мам и пап, бабушек и дедушек. А там – и невидимые руки тех, кто писал, кто изготавливал книгу…
Можно сказать, что раскрытая книга похожа и на распахнутые человеческие объятия, доверительно приглашая нас в свой мир. И потому настоящее чтение навсегда остается общением. А значит, бумажная книга не может быть целиком заменена электронным текстом, который такого эффекта дать не может. Взрослый – посредник между ребенком и книгой, его не обойти, чтобы привить любовь к ней. Но к этому посредничеству сам взрослый должен быть подготовлен...
Мы плохо помним, что и как мы говорили в детстве. Но эту речь для нас сохранили детские стихи, ибо мы говорили ею.
В них до сих пор звучат наши детские голоса, их интонация, где-то даже тембр (если прислушаться), словоритмика, экспрессия, которую невозможно подделать и даже хорошему актеру трудно передать в обычной фразе. И в первую очередь их хранят стихи Маршака. Мамы давно нет, а стихи сохранили мамин язык. И мамин голос.
Я, как и многие, проделал путь от «Человека рассеянного с улицы Бассейной…» (мама рассказывала, что это был первый стих, который я продекламировал по памяти года в два, почти не умея разговаривать) до маршаковских переводов сонетов Шекспира (открытых мною лет через десять). И на этом пути нас удерживал удивительный, любимый, родной язык автора, в какие бы конструкции он ни облекался, пусть мы этого и не замечали… И именно он столь же незаметно организовывал нашу повседневную взрослеющую речь. Вначале на устах самых близких нам в этом мире людей. Мамин язык, ставший однажды моим. Мамы давно нет, а стихи сохранили его.
Книга – атрибут детства. Такой же, как игры и игрушки.
Детские книги сами приходят к нам и приносят с собой значительную долю нашего детства, нашей детской радости, которую мы потом вспоминаем как счастье.
Мышка не обежит нас и непременно хвостиком махнет, чтобы на наших глазах разбилось золотое яичко. Наше теплое дыхание обязательно поможет Герде растопить сердце Кая. А в один прекрасный день в наше окошко влетит Карлсон – а иначе кто так тянет нас на крышу?
К взрослым книгам приходим уже сами мы.
И от того, куда и как идем, зависит, встретим ли мы на своем пути Гамлета или князя Мышкина, Мастера или Чайку по имени Джонатан Ливингстон. Можно и разминуться. А можно встретиться, так и не узнав.
Детские книги, как родители, сами всегда узнают нас, сами придут, сами утешат, сами рассмешат. Не только в детстве.
Стараюсь избегать отсылок к «архетипам» (к тому, что ими называют). Но книга, написанная взрослыми для детей (в какой-то мере и любая другая книга), – это «архетип» межпоколенной адресации и связи. Инструмент посвящения и просвещения. И чтобы его уничтожить, не получится просто «собрать бы книги все, да…» Вокруг него выстроилась целая культура (формы общения людей на поприще понимания вещей), которая будет еще долго дымить над пепелищем.
Сеть не имеет возрастной стратификации, если не считать формальной, которую легко перепрыгнуть: она такая же вневозрастная, как и безличная, в массовой тенденции. Там трудно вести межпоколенные беседы. Что касается медианосителей с образовательным контентом, то они воспринимаются адресатом как некий аналог-заместитель книги.
Да и популярность у взрослых электронной книги построена на «базовом доверии» к обычной книге.
Нет, электронное слово пока и, думаю, в принципе не может претендовать на вес печатного. По крайней мере для этого должна произойти некая революция, которая в корне изменит статус и формы существования текста в культуре. По большому счету – «большая (анти-)культурная революция» с итоговой заменой образа жизни людей в обществе.
А пока еще кто-то хочет думать и любить, кто-то хочет летать – не только светлячком у монитора.
