Текст доклад, представленный на XVII Международную научную конференцию «ИЛЬЕНКОВСКИЕ ЧТЕНИЯ. Э.В. ИЛЬЕНКОВ И ПРОБЛЕМЫ ОБРАЗОВАНИЯ» (Москва, СГУ, 27-28 марта 2015 г.)

Существует множество определений культуры, которые во многом дополняют друг друга. Буду исходить из того, что предложил Э.В. Ильенков [1991] (перефразирую и беру на себя смелость чуть дополнить, ручаясь за сохранность смысла); культура – это то, что люди создают друг для друга, и потому – их объединяет в пространстве и времени. То, что имеет для них значение, делая небезразличными друг другу, даже если они не только не знакомы, но даже и не подозревают о существовании друг друга. Люди, которые пользуются ложкой, вилкой и ножом, и уже не могут принимать пищу иначе, – это «один круг» людей, даже, пусть они бесконечно не похожи друг на друга. Люди, которые и читали/смотрели «Гамлета» и знают ответ на вопрос «Что ему Гекуба? Что он Гекубе?», - тоже.

Как-то в Японии со мной была забавная ситуация. Я сел за компьютер с японизированным ‘Word’, сижу смело щелкаю по меню, где все на иероглифах – японские коллеги шутят: «Как ты хорошо знаешь японский!». ‘Word’ – ведь тоже своего рода разновидность «эсперанто культуры»… И Интернет, и даже в некоторой степени - «Макдональдс», как и все мировые сетевые бренды (особая культура питания, отношений и т.п.).

Как писал о. Павел Флоренский: «Культура – это язык, объединяющий человечество». Культура – от домашней бытовой до мировой художественной – это созидающая и объединяющая сила, благодаря которой люди «узнают» друг друга и осознают свою принадлежность к человеческому сообществу, постигая нечто главное в себе самих. А овладевая ею, сами научаются созидать и этим объединять других. Кстати, человека, способного к такому всеобъединящему творчеству, Ильенков называл личностью. Что опять же не расходится с формулировкой Флоренского: «Культура – это среда, растящая и питающая личность».

Культура всегда поначалу творится в «личной форме». Александр Сергеевич Пушкин пишет письмо, адресуясь только к Анне Петровне Керн: «Я помню чудное мгновение…». Это их интимное, только им двоим принадлежащее мгновение. Но Александр Сергеевич, пишущий эти строки, - уже знаменитый поэт. И он, конечно, знает о том, что «не продается вдохновенье, но можно рукопись продать». Уже в момент своей сокровенной адресации любимой женщине он вполне допускает, что строчки, продиктованные сердцем, когда-нибудь наберет наборщик, совершенно чужой человек. И прочитают совершенно чужие люди. Включая школяров, которым это когда-нибудь предстоит, увы, зазубривать… Но вот, издаются стихи, и самые разные читательницы, живущие в разных исторических временах и культурах, где прочитать «оторванное от сердца» можно только в переводе, находят в них личное обращение к себе. Возможно, в нем им предстает даже не автор, а просто возлюбленный - реальный или воображаемый. И каждая из них через поэтические строки осознает, что возлюбленный хотел сказать ей, да так и остался не понятым до конца. А поэт «договорил» за него. Об этих «историях чувств» поэт подозревать не может.

Искусство – это эмоция одного человека, подаренная всему человечеству. А наука (часть культуры) – точно такая же «подарочная» мысль. В таком творческом дарении - обращении, как писал Ф.Т. Михайлов, - и скрыт механизм жизни культуры, ее передачи и развития в истории. И «дарители» культуры – не только авторы великих произведений.

В целях введения понятия «точка» на уроках математики в первом классе по программе «Школа диалога культур» педагог С.Ю. Курганов [1989] использовал простое задание, которым решил воспользоваться и я, вынеся его за рамки математического содержания и слегка видоизменив. В разных странах я предлагал детям (старшим дошкольникам – на физкультурных занятиях) и взрослым (студентам – во время лекции) собраться в одном месте, но так, чтобы это было выполнено быстро и слаженно, а со стороны выглядело красиво. Студенты, видимо, «западая» на это последнее слово, объединялись в пары и бесшумно подтанцовывали друг к другу. Подтанцовывать получалось, а собраться – нет. Впрочем, в массе студенты мало отличались от дошкольников: толкаясь и шумя, пытались хаотично сбиваться в кучи. Но среди тех и других (среди детей – чаще!) находились единицы, кто предлагал вначале пометить место сбора (положить игрушку, сумку и т.п.), а затем спокойно, без суеты собраться вокруг него.

Очевидно, что единицы и большинство решали разные задачи. Большинство – задачу на выполнение действия, единицы – на координацию действий. Не на исполнение, а на управление. Хитрость здесь в том, что решить первую можно только через решение второй. «Собраться вместе» - требование непосильное для одного человека, если каждый будет решать задачу «исполнительным» способом. Но вот кто-то помечает место – «изобретает» знак. А знак – типичный «объект», точнее, «агент» культуры. Место обозначено игрушкой или сумкой, вокруг него еще никто не собрался, но «исполнительная» задача фактически решена «в общем и целом» – для того, чтобы соблюсти ее условия остается только подойти, в чем нет никакой особой задачи.

Тот, кто обозначает место сбора, видит ситуацию глазами всех ее участников, с позиций каждого из них. И не надо подставлять себя на место Маши, Пети, Даши – достаточно положить игрушку. Тогда и у Маши, и у Пети, и у Даши сразу возникает такой же широкий взгляд на ситуацию. И они смогут увидеть друг друга в этой ситуации. Увидеть себя самих друг в друге. Смотреть на ситуацию с позиций разных людей, в пределе – всего человеческого рода, чтобы скоординировать эти позиции в реальности, позволяет воображение – в понимании того же Э.В. Ильенкова.

Это и есть «взгляд глазами культуры». В том числе – и внутрь себя: так понятное воображение является не только «психологической основой творчества», по Л.С. Выготскому, но и того, что он называл произвольностью.

Альбер Камю афористически сформулировал: «Воля - то же одиночество». Абсолютно верно. Одиночество в том смысле, что твоя индивидуальная воля - продукт подавления чужих воль в тебе. Именно как изолированных воль, которыми ты сам и «волил» за неимением собственной. Они тебя разрывали, а она - собирает. Собирает в «Я» (второе лицо всегда есть, а первое только предстоит обрести). В том числе - из «кусочков» этих воль, на которые ты был растаскан. Собирает свободно, а они остаются и материалом, и инструментом в хозяйских руках. И синтез (не всякий, а трансцендендентальный - сказал бы Кант) результируется в этом новом уникальном, уже ни на что не растаскиваемом, качестве – «Я». Собранным индивидуальной волей «с фантазией» (не без помощи продуктивного воображения, полноценного соавтора «Я»). Одиночество - это собранность. И тут из-за Камю уже выглядывают Выготский, Ильенков и Михайлов... Ницше (конечно, с витающим Шопенгауэром, куда без него, здесь, во всяком случае) - из-за другого плеча. Но за ним – перерастание «дурного» индивидуализма в абсолютное безличие (его неизбежность осмыслена Э.В. Ильенковым как закономерность еще в 60-е – в цикле статей об «эстетике» и в книге «Об идолах и идеалах»), а за этим – растущая исторически и «биографически» Личность. В кругу таких же Личностей, совсем других индивидуальностей – всеобщих, по Гегелю, и свободных, по Марксу. Они «видят все» (и себя во всем) вне привязки к индивидуальной точке зрения, но в любой момент способны ее занять.

Тут необходимо протянуть нить от воображения к мышлению, тем более, что и в истории человечества, и в онтогенезе, и в функциогенезе мысль вырастает из фантазии. А в развитой форме понимание вещей и взаимопонимание людей, обобщение и общение, истина и… друг – лишь проекции одного и того же, если смотреть на них с точки зрения культуры. В этом - суть культурно-исторического подхода к познанию.

Вспомним известный исторический случай, ставший легендой, но, думается, не сводящийся к ней. Вызывает (скорее, приглашает к себе) почетного гражданина Сиракуз Архимеда Гиерон, сиракузский правитель и, если верить Плутарху, его родственник по отцовской линии. Царь просит помочь: мастер изготовил ему золотую корону, но что-то подсказывает – сжульничал, намешал серебра. На дворе 3 век до н.э. Таблицы удельных весов еще нет и в помине. А иначе, зачем было бы звать Архимеда?

Решая вполне частную задачу, Архимед наталкивается на универсальную закономерность, открывает закон «плавающих тел». Дистанцией между тем и другим как раз и измеряется «креативный потенциал» [Д.Б. Богоявленская, 2002; Д.Б. Богоявленская, М.Е. Богоявленская, 2013]. И Архимед усмотрел в специальном «техническом задании» общую проблему, хотя его об этом никто не просил. Царю не нужен был закон – его волновал состав короны и то, насколько честны исполнители царских заказов (приказов). Но «технического задания» не выполнить «в обход закона». Об этом, кстати, не стоит забывать, обсуждая роль фундаментальной науки сегодня…

Воображение – это «расширение» задачи, обеспечивающее переход от «технического задания» к теоретической проблемы, видение второго в первой. Проблематизация – можно и так сказать. Теоретическую проблему решает, конечно, мышление, но переводит мысль в нее воображение.

Архимед решил задачу сразу для всех случаев, для всех времен и для всех народов. Вслед за В.В. Давыдовым [1996], это можно назвать «теоретическим отношением к действительности». Знание о силе выталкивания – из того одного букваря, по которому училось в школе все человечество. Язык понимания сути вещей и язык взаимопонимания людей, как уже говорилось, – один и тот же. Кого-то знание математики разделяет - отделяя «посвященных» от не посвященных в «эзотерику» цифр. А кого-то – напротив, очень даже объединяет. Как сказал мой коллега и друг А.Г. Асмолов, бином Ньютона, он и в Африке – бином. Математика в качестве универсальной символической системы – такая же «школа общения», как и детская игра. И в обычной школе, по словам Асмолова, начинать преподавать ее нужно именно в этом качестве.

Школа упомянута неслучайно. В.В. Давыдов утверждал: для того, чтобы тот или иной способ решения задачи приобрел для ребенка всеобщее значение, - т.е. оказался пригодным для решения не только данной задачи, но и целого их круга, - он должен стать общим для группы детей, которые вместе с ребенком (и педагогом!) бьются над этой задачей. И тогда они уловят в нем ту простоту, за которой проступает его завершенность, совершенство и которая в итоге придает ему общечеловеческий смысл. «Бесспорную истинность». Которую, правда, в качестве собственной правоты приходится постоянно отстаивать в споре, в дискуссии, в диалоге. И В.В. Давыдов настаивал на том, что «теоретическое отношение к действительности» - вовсе не монополия науки. Он говорил о теоретическом сознании: научном, художественном, правовом, религиозном.

Кстати, и Плутарх весьма точно написал об Архимеде: попытайся кто-то самостоятельно решить те задачи, которые тот решил, он ни к чему бы не пришел, но познакомься он с решением Архимеда, то ему тот час же показалось бы, что он и сам с ними бы справился [Плутарх, 1994. С. 97].

И все же, «для всех случаев» - это, прежде всего, о науке. И о мышлении, которое в науке, по Э.В. Ильенкову, достигает профессиональной высоты в своем развитии.

«Для всех времен и народов» - это о культуре в целом.

Но в обоих «случаях» - о воображении. О воображении, которое способно схватить ситуацию «разом» и «многими глазами» (разум тоже схватывает «разом», но - уже многие ситуации). И тех, кто ее непосредственно видит, и тех, кто только мог бы стать ее свидетелем. Даже если среди таких потенциальных свидетелей – сам воображающий. Как сказал В. Набоков, гений – это негр, которому по ночам снится снег.

Богоявленская Д.Б. Психология творческих способностей. М., 2002.
Богоявленская Д.Б., Богоявленская М.Е. Одаренность: природа и диагностика. М., 2013.
Давыдов В.В. Теория развивающего обучения. М., 1996.
Ильенков Э.В. Философия и культура. М., 1991.
Курганов С.Ю. Ребенок и взрослый в учебном диалоге. М., 1989.
Плутарх. Сравнительные жизнеописания. М., 1994.

---

На развитие сайта
​