Побиск Георгиевич Кузнецов, системщик, математик и мыслитель, друг моего философского учителя Э.В. Ильенкова – с ним мы много общались в последние годы его жизни - рассказывал мне историю.

Первоначальные чертежи замкнутой системы жизнеобеспечения человека на Луне чертились в гулаговском бараке - в космос мы взлетели из гулаговских шарашек. Чертились солагерниками, политзаключенными – будущим академиком-физиологом Василием Васильевичем Париным и его сподвижником П.Г. Кузнецовым. Однажды, когда Париным овладело особое вдохновение, Кузнецов взглянул вопросительно. Парин сразу понял смысл этого взгляда и тут же ответил: «Скоро жизнь изменится, и люди полетят в космос и им потребуется то, что мы делаем». …Не «жизнь изменится, и нас выпустят», а «жизнь изменится, и люди полетят» - именно так!

А где-то в другом бараке другой политзэк, гениальный конструктор Роберто Бартини, соавтор и товарищ П.Г. Кузнецов чертил модели своих чудо-машин, вроде «невидимого самолета» (задолго до американских «Стелсов»). Люди ведь полетят… Курировавший атомный и первоначально космический проект Лаврентий Берия шутил, не шутя: отберите у этого Бартини карандаш, а то он еще чего-нибудь нарисует. Вот этого несанкционированное «чего-нибудь» всегда пугало репрессивную машину. Но всю свободу она переносила на острие карандаша, не понимая, что мышление умеет «рисовать» и без него.

Были ли счастливы в своих бараках Парин, Кузнецов, Бартини? Думаю, да. Несчастливые люди не могут помочь другим полететь. А счастье – это свобода в любых ограничениях. Для полета. Но самое главное: еще сидя в тех бараках, они уже были в полете.