«Ориентировка по звездам самая примитивная. Но современная психология, не имеющая компаса и карты, должна идти по звездам: Спинозы»... Этот завет Выготского остался гласом вопиющего в пустыне. Проблема свободы, понятой как «укрощение и ограничение аффектов», в культурно-исторической психологии практически не обсуждается, — и само понятие аффекта деградировало. Развернувшиеся в западной печати дебаты о категории «переживания» у Выготского производят удручающее впечатление. Леонтьев и Гальперин посчитали, что основоположник деятельностной психологии первым ей изменил: «Он [Выготский] ушел от предметной, содержательной, операционной стороны действия... От этого рывка к внешней деятельности он вернулся к актам сознания». Но и мы после Выготского мало чего добились, самокритично прибавил Гальперин, — и в конце концов обнаружилось, что «понятие деятельности совершенно выхолощено»...

Тревогу по поводу превращения понятия деятельности в пустую абстракцию высказывал и Леонтьев. А уже в начале нашего столетия его ученица и помощница Н. Ф. Талызина, осудив моду переименовывать психические функции в «деятельности», подвела неутешительный итог: «Деятельностной психологии у нас нет, она должна быть еще построена. Должен быть анализ на языке действий, а не на языке функций»...

Почему же она все еще не построена? Над разработкой деятельностной психологии добрых полсотни лет трудились выдающиеся умы, однако в полноценную научную систему она так и не превратилась.

Конкретного ответа у меня нет. Возможно, ее методология — «язык действий» — оказалась недостаточно мощной, особенно в применении к высшим сферам душевной жизни — таким, как литература и театр.

Достижения Леонтьева и его сторонников становились все скромнее по мере удаления от «низших границ» души (у Выготского дело обстояло ровно наоборот). А о своем «Капитале» никто из психологов давно уже и не мечтает. Быть может, зря?