— Выпускники детских домов выходят в “открытое плавание” не взрослыми, а лишь слегка повзрослевшими, — говорит руководитель благотворительного проекта “Журавлик.ру” и приюта “Мамин домик” Арина Серавкина. — Они сталкиваются с разными проблемами, но не умеют их решать, и очень часто им просто не у кого спросить совета. Родив ребенка, они выживают как могут, на мизерное пособие, и бывают просто вынуждены отказываться от детей. И вот, чтобы предупредить такие отказы, и был создан приют “Мамин домик”…

Все началось с просьбы директора одного из подмосковных социально-реабилитационных центров по поводу выпускницы рузского детского дома Ольги. Ей было 22 года, на тот момент она была беременна третьим ребенком.

— Ситуация у девушки была тяжелейшая, — рассказывает Арина. — Жили впроголодь, беременная молодая мама была в отчаянии. Как следствие: старшие дети — в приюте, для рождения малышки ничего не готово. В общежитии в ее девятиметровой комнате стояли только диван и комод. Мы помогли ей, теперь ситуация совсем другая: Оля самостоятельно растит своих детей. А к нам за помощью потянулись другие беременные девочки-сироты и мамочки. Так возникла идея создать приют, в котором могли бы жить выпускницы детских домов Московской области и сопредельных регионов до того времени, когда их проблемы будет решены.

Приют “Мамин домик” разместился в хорошей двухкомнатной квартире в г. Киржаче, и сейчас в нем живут трое выпускниц из детдомов Новгородской, Ярославской и Московской областей.

Арина говорит, что у них не самые страшные истории. Не знаю. Если это не самое страшное.

ЛЮДМИЛА

Большая кухня, запах кофе из турки, годовалый Кирилл ползет по полу на четвереньках, помогая себе лбом.

Сегодня Людмила счастлива. Но еще два месяца назад все было совсем плохо и безвыходно. Да и не так много счастливых дней было у нее за 23 года жизни.

— Я попала в детдом в шесть с половиной лет. С тех пор сменила четыре детских дома. Где-то били, где-то обижали. В последнем я уже решила сама быть твердой, жесткой. Там меня не трогали, я могла за себя постоять.

— А сейчас изменились детдома по сравнению с тем, что было 10 лет назад?

— Конечно! И спонсоры появились, и отношение стало лучше к воспитанникам.

— Слушай, а правда, что все дети в детдоме хотят, чтобы их усыновили?

— Да-а! — она улыбается какой-то растроганной улыбкой. — Я и сейчас хочу, чтобы у меня были мама и папа. Хоть и большая уже…

Что стало с мамой, Людмила не говорит. Но она и знать не хочет, что с ней теперь.

— Однажды, когда я была маленькая, она меня продала пьяным мужикам. Я убежала от них по морозу. Меня нашли в трусах и майке далеко от дома, привели в милицию. Мне тогда всего пять с половиной было…

Мама всегда пила и лупила ее, Люда не помнит такого времени, когда бы она жила трезвой. А папа однажды не пил целый год.

— Такой хороший был тогда! — с радостью вспоминает Люда. — Он меня пряжкой солдатской всего три раза за год врезал.

А потом отец повесился. Люда пришла как раз из садика и увидела, как он оттолкнул ногой табуретку. Тогда ей было шесть.

— Бедная! — не выдерживаю я.

— Да я уж не думаю об этом. Привыкла, — говорит она. — Он приходил ко мне лет до 11, до 12. Садился на табуретку около кровати. Потом перестал. Веришь?

Конечно, верю. Когда у маленькой девочки никого нет, чтобы защитить ее от обид, отец должен приходить хоть с того света. После самоубийства отца мать Людмилы тут же лишили родительских прав, началась череда детдомов. И однажды ей сказали: “все, ты теперь большая, живи сама”.

— По окончании детского дома нас выкидывают как котят. Мы ничегошеньки не умеем делать — не знаем, как посуду нормально помыть, как нож поточить. Это я потом научилась все делать, когда в кафе работала, — и готовлю, и все. Я в печи все печь умею — и хлеб, и пироги, и ватрушки!

Люда вкусно рассказывает, как надо протопить печь, как уменьшить огонь, как разложить пироги на противне, чтобы они получились — пальчики оближешь. Она просто рождена быть хозяйкой.

— Я хотела быть швеей. Но меня определили на лозоплетение. Это было совсем не мое. К тому же меня в ПТУ били, деньги отнимали. И я оттуда убежала. А куда бежать? В родительский дом в Переславле 10 лет подряд селили кого угодно, он развалился совсем — ни окон, ни дверей. И я на попутке поехала в Москву…

Людмила работала и жила где придется. Ей было 17 лет, когда она забеременела, но отец ребенка оставил ее на 8-м месяце беременности на улице.

— Я жила на автобусных остановках. Там меня нашли двое молодых людей и отвезли жить на дачу. За просто так. Оттуда я поехала рожать, и уже в роддоме я сказала одной девочке, что мне идти-то с ребенком вообще-то некуда. А она пошла и рассказала главврачу. А та — педиатру. А педиатр пришла и стала мне капать, чтобы я оставила ребенка в роддоме. Я не хотела его оставлять, но мне было всего 17 лет. Что я могла?

Ребенка, беленького Алешу, забрали в дом малютки. Люда старалась навещать его, как могла, передавала вещи, но через год ее лишили родительских прав, а сына отдали в семью.

Тем временем органы опеки Переславля предоставили Люде жилье: комнату 4 квадратных метра в доме ветеранов. А потом она снова забеременела. Но не спешите ее осуждать. Очень трудно жить, когда ты с детства одна, и тебя никто не любит, и рядом никого нет, кроме старушки-соседки. Про мужчину не спрашивайте — он в этом тексте не появится. Но, когда Люда родила, из дома ветеранов ее попросили переселиться в ту самую избушку без отопления, окон и двери. Потому что ей исполнилось 23 года, и комнату в доме ветеранов надо было освобождать для другой выпускницы детдома.

И тогда на сайт “Журавлик.ру” пришло письмо от соседки Людмилы.

“Здравствуйте! Обращаюсь к вам за помощью в поддержке двум несчастным людям, молодой маме-сироте и ее крохотному сыну. Ее поселили в ветеранский дом в комнату, где еще соседка — бабушка одна. У нее родился ребенок, отец ребенка их бросил. Живут на 2300 рублей в месяц. Сейчас местная администрация хочет ее выселить из ветеранского дома в ее разрушенный дом, а потом отобрать ребенка, ссылаясь на то, что жилищные условия не соответствуют норме. А заселить туда выпускницу детского дома — это нормально. Пока она находилась в детдомах, за жильем никто не следил, за это время дом разрушился. Признать дом непригодным для проживания местные власти отказываются. Она обращалась во всевозможные инстанции, но результат нулевой, везде разные отписки. В прокуратуру она обращалась дважды. В суд не с чем идти. Пишу я, так как у нее нет возможности написать. Прошу помочь двум людям — молодой маме и ее крохе-сыну”.

— Органы опеки и не подумали сохранить дом в должном виде к выпуску девочки, — говорит Арина Серавкина. — Ей было предложено ехать в свой дом, но при этом в опеке сказали, что ребенка сразу изымут, так как дом не пригоден для жилья. И лучше пусть она пока напишет отказ и делает ремонт. На что его делать, не сказали. Но писать даже временный отказ Люда наотрез отказалась.

Так она оказалась в “Мамином домике”. Арина говорит, что когда Людмила увидела квартиру, то сквозь слезы сказала, что никогда так не жила: в просторной квартире с двумя балконами, со всем необходимым и даже сверх (спасибо дарителям, на чьи средства существует приют, государственной помощи он не получает).

— Я не знаю, что бы я делала без Арины, как мне ее отблагодарить! Людмила прижимает руки к груди, не зная, какие слова еще подобрать. А пока она добровольно взяла на себя обязанности матери для всех обитателей “Домика”: готовит, убирает и заботится обо всех детях. В число которых она включила и 18-летнюю Машу, у которой у самой полуторамесячная дочь Наденька.

МАША

Почти все детство она пыталась выжить сама: сама искала, что поесть, что надеть. Но в восемь лет она пришла в милицию и сказала милиционеру: “Я хочу в детский дом. У меня мама пьет”.

— И как было в детдоме?

Маша перестает улыбаться:

— В приюте было хорошо, в детдоме — нет.

Но обратно возвращаться было некуда. Отец их бросил, когда Маше было полтора года. Мама всегда страшно пила, пьет и сейчас.

— Желтая она совсем, — говорит Маша. — Цирроз. У нее и муж последний от цирроза умер.

Она перечисляет еще и еще, кто в их деревне под Нижним Новгородом умер от алкоголизма и цирроза и кто еще помрет.

— О, а кто ж останется?

— Бабки…

Маша прожила в детдоме два года, когда отец узнал об этом и решил забрать ее домой, к мачехе.

— Ну и как она оказалась?

— Да я с ней не разговаривала… Только потом я поняла, какая она женщина хорошая, когда отец сел, а она вышла замуж и уехала. А меня не взяла… — Маша и сейчас помнит это жгучее детское горе — бросили! Не нужна! — Я так хотела с ними. Мне так обидно было, что меня оставили. Но у нее трое детей было, и она четвертого родила. Куда еще меня…

И Машу снова отвели в детдом.

После него она поступила в одно училище, потом во второе: сейчас у нее три специальности — маляр-штукатур, швея и озеленитель. А потом — любовь, беременность — и все. Любимый мужчина сказал, что останется с ней, если она оставит ребенка в роддоме.

— Жить мне с малышом было негде — дом развалился, еще когда мы там с мачехой жили. Я поехала к матери. Та пьет, но сказала, что пропишет к себе. Из отцовского дома меня выписали, но оказалось, что мать живет не в своем жилье и прописаться к ней нельзя. Так я оказалась бомжем. На аборт я опоздала, на искусственные роды денег не было, ну, думаю, так Бог велит. Буду рожать. А потом в роддоме так страшно стало — куда я ребенка привезу? Не к матери же вечно пьяной? И написала отказ.

К счастью, и в этом случае рядом нашлись неравнодушные люди. В роддоме про нее узнали волонтеры проекта “Отказники” и рассказали Арине, что девочка написала отказ только потому, что ей некуда идти с ребенком.

— Мы тут же собрались за ней ехать, — говорит Арина. — И когда Маша узнала, что ее возьмут в “Мамин домик” и можно не отказываться от дочки Нади, она восемь часов, всю ночь, просидела на ступеньках роддома, чтобы забрать ее сразу же, как он откроется.

АРИНА

— В России есть реабилитационные центры, в которых могут временно разместить молодую маму, — говорит Арина Серавкина. — Но проблема в том, что там, как в богадельне: за девушек все делают медсестры, врачи, даже питание привозят готовое. И выйдя оттуда, молодые женщины не могут решать проблемы самостоятельно. К тому же попасть в подобные центры воспитанница детдома может только по путевке социальных государственных служб после прохождения специальной комиссии. Или же эти центры строго привязаны к территориальному признаку. А наша главная задача — дать приют молодым мамам, но в то же время — научить их самостоятельно жить. Здесь они живут сами, под ненавязчивым присмотром врача, психолога, специалиста по грудному вскармливания, которые иногда их навещают…

Третья девочка, живущая в приюте, — выпускница подмосковного приюта Полина. Она круглая сирота, сейчас на седьмом месяце беременности. Квартира у нее есть, но она пустая, средств на жизнь взять неоткуда. Полина будет жить в “Мамином домике” до тех пор, пока у нее не наладится быт и она не освоится жить одна с ребенком. Так что на ближайшие полгода точно приют будет для нее родным домом. Людмиле надо ремонтировать дом, это тоже непросто. А вот у Маши ситуация сдвинулась.

— Маша у нас научилась ухаживать за малышкой, — говорит Арина, — прошла с ней медицинские обследования, получила консультации специалистов по грудному вскармливанию, хочет сама кормить. Она полностью пришла в себя, похорошела. И недавно она съездила домой, восстановила себе прописку и прописала Надюшу по месту своей регистрации. И главное — сделала ей медицинский и страховой полисы, частично успела оформить на девочку пособия.

Надо сказать, что все это случилось не само собой. Для этого понадобилось дать районной администрации Краснобаковского района, которая выписала беременную девушку в никуда, хорошего пинка. Арина показывает мне удивительное по силе письмо.

— Дело в том, что выписать человека можно только в том случае, если на руках есть подтверждение с предполагаемого нового места регистрации. У Маши не было ничего, мать ей ничего не написала. Поэтому к главе администрации мы обратились так: “В данный момент в приюте-центре для молодых мам из числа бывших сирот “Мамин домик” находится жительница (теперь бывшая) вашего района Мария К. 24 июня она родила дочку в г. Королеве Моск. обл. А 23 июня 2010 года администрацией Зубилихинского сельсовета она была снята с регистрационного учета главой сельского поселения Грибачевой С.В.

В тот момент девочка была беременна на 9-м месяце. Заявление госпожа Грибачева помогла написать беременной девочке своей рукой. Выписали ее и ее будущего ребенка в НИКУДА. Куда же так торопились? Торопились сделать двоих и так не очень счастливых людей бомжами. И сделали, СПАСИБО доброй женщине Грибачевой С.В. Какими документами руководствовалась госпожа Грибачева С.В. и какими законами, которые позволяют снять с регистрационного учета беременную женщину, не получив подтверждения с ее предполагаемого места прописки? Очень надеюсь на ВАШ ответ. В противном случае разбирательство будет продолжено. Следующий шаг будет в прокуратуру и обращение в СМИ. Копия письма отправляется депутату А.Хинштейну. С уважением, Серавкина Арина”.
Письмо сработало тут же. Маше немедленно восстановили регистрацию, а значит, можно рассчитывать и на то, что ей будет предоставлено жилье, как выпускнице детдома.

На моих глазах происходит чудо: мир стал счастливее на четырех человек — это Люда, Маша и их дети, которые будут жить вместе с мамами. А Бог даст — и с отцами.

— Наш проект не такой трогательный, как, например, помощь домам малютки. Гораздо активнее люди покупают игрушки и книжки и едут общаться с малышами в детских домах, чтобы потискать их, подержать их на руках и получить от этого удовольствие, — говорит Арина. — А через несколько лет этот малыш вырастет, но про него уже никто не будет помнить. Ведь будут новые малыши.

Если вы хотите помочь юным мамам и уберечь хоть одного малыша от детдома, позвоните Арине Серавкиной, тел. 784-52-11.

www.mk.ru

Тема "Что значит  - быть родителем?" в Форуме