Авторизация

Сайт Владимира Кудрявцева

Возьми себя в руки и сотвори чудо!
 
{speedbar}

Деупутатский забред...

  • Закладки: 
  • Просмотров: 1 485
  •  
    • 0
Пациент: Доктор, мне кажется, у меня комплекс неполноценности!
Доктор: А вы и в самом деле - неполноценный.
В старых анекдотах - ключи к новым реалиям жизни?.

Держать и не пущать. В чем смысл эпидемии запретов?


 
Радио ФИНАМ ФМ. Программа "Археология"
Эфир от 18.02.2013 
Видео
В гостях: Александр Рубцов, руководитель Центра исследований идеологических процессов Института философии РАН; Роман Баданин, шеф-редактор Forbes.ru
 
МЕДВЕДЕВ: Добрый вечер. Это программа «Археология» и, как всегда по понедельникам, «Археология» – «Forbes». Сегодня мой соведущий – шеф-редактор сайта «Forbes.ru» Роман Баданин.
БАДАНИН: Добрый вечер.
МЕДВЕДЕВ: Ну и хотим мы поговорить об эпидемии – об эпидемии, которая уже несколько месяцев бушует на наших улицах, на страницах наших газет и в наших умах. Эпидемия запретов.
Запрет ругаться матом, запрет показывать в определенное время мультфильмы и передачи скоромного содержания. Запрет (вот, кстати, из последнего), сейчас у нас проводится запрет на употребление алкоголя, купленного в duty-free в самолетах. Запрет на… Что еще у нас недавно запрещали? Вот недавно, кстати, я для себя только открыл: оказывается, существует запрет Мосгордумы на ношение белых лент. Этого я также не знал. Да, Роман?
БАДАНИН: Да, принято перед Новым годом, последнее, по-моему, заседание Мосгордумы, сразу в трех чтениях. Там, в общем, были смешные запреты, как вот следует, так сказать, из протокола этого заседания, типа белых лент. А были и совсем несмешные. Там, например, среди прочего вводится запрет на одиночные пикеты, которые, по мнению компетентных органов, серии одиночных пикетов, которые организует одна группа лиц или один человек.
В принципе, это достаточно серьезный удар по тем людям, которые хотят, не нарушая закона о массовых акциях, провести серию одиночных пикетов. Такое часто возле Следственного комитета, например, бывает, возле Госдумы. Если компетентные органы устанавливают, что за организацией стоит одно лицо или группа лиц, объединенные общественной организацией, то такие акции подпадают под запрет.
Ну а всем особенно запомнилась, конечно, смешная поправка, принятая тем же законом… Ну, вводящая ограничение на использование белых лент.
МЕДВЕДЕВ: Ну вот я не знаю, насколько она смешная, потому что, я признаюсь, я ношу белую ленточку на своем рюкзаке, езжу в общественном транспорте, ну как-то вот я не знаю, что мне теперь? Меня любой милиционер может принять за это? Полиционер, извините. И какая будет формулировка и как это соотносится с Кодексом об административных правонарушениях? В общем, больше вопросов, гораздо больше, чем предложений.
И кстати, из последнего, из такого полуабсурдного: будут проверять пешеходов на трезвость. Одно из последних предложений МВД было (правда тоже неизвестно, как это с КоАПом будет у нас соотноситься), будут не только водителей проверять на трезвость, поскольку… Ну, имеют право, поскольку они являются средством повышенной общественной опасности. Но будут проверять пешеходов на трезвость. А как удобно проверить пешехода, если он оказался в местах проведения митинга, например, да?
БАДАНИН: Да-да-да.
МЕДВЕДЕВ: Вот чтобы со всем этим разобраться, понять, что стоит за вот этой эпидемией запретов, мы и пригласили в гости нашего давнего друга, коллегу, приходящего регулярно в эфир «Археологии» – «Forbes» – Александра Рубцова, руководителя Центра исследований идеологических процессов Института философии. Добрый вечер, Александр.
РУБЦОВ: Добрый вечер.
МЕДВЕДЕВ: Ну так давайте попробуем определить, знаете, шекспировский вопрос такой: is there method in the madness? Есть ли некая логика в этом безумии? Потому что очень часто мы говорим об этом взбесившемся принтере, бешеном принтере, но вот все чаще у меня возникает вопрос: а такой ли уж бешенный этот принтер? И к какому, собственно, компьютеру он подключен?
РУБЦОВ: Ну, я думаю, что здесь есть и то, и то. Потому что, с одной стороны, это явно тенденция организованная, и она находится в русле таких новейших политических тенденций. Но с другой стороны, очень правильно здесь употребляется слово «эпидемия», потому что такие вещи, как правило, идут вразнос и остановить их потом довольно трудно. Если посмотреть, скажем, на ту же Думу, на депутатский корпус, если они уже вошли в этот режим, то как остановиться?
Ну да. И тут появляются уже, действительно, вещи, типа вот этого милоновского закона о топоте котов и скрипе кроватей в Петербурге, и так далее. Вот этот законодательный, законотворческий раж – он уже какой-то сам такой, на самоподзаводе работает.
РУБЦОВ: Ну, кроме того, помимо депутатского корпуса есть же еще такой нормальный обыватель, который тоже входит в этот режим. Представьте, сколько людей, которые вчера были никем совершенно, у них не было повода для самоуважения, и вдруг они получают возможность контролировать мораль в обществе – через запреты, через санкции, через какой-то такой бытовой контроль, типа этих казачьих…
МЕДВЕДЕВ: Казачьих патрулей.
РУБЦОВ: Казачьих патрулей, да. Я не помню, я, по-моему, прошлый раз говорил: один мой знакомый сказал, что скоро у нас будут казачьи ГИБДД батальоны, будут проверять наличие иконок на торпедах, без которых ОСАГО не действительно.
МЕДВЕДЕВ: Да-да-да. Вы знаете, мы к этому идем, учитывая, что я все чаще слышу от знакомых, видел и в «Facebook» много свидетельств, что врачи, так сказать, по-дружески, прописывают молитву. Там приходишь к глазному врачу, а он говорит: «Вы знаете, вот бросьте вы эти лекарства, сейчас все равно бесплатных не получите. Вот попробуйте лучше эту молитву», – и подсовывает листочки. Так что да, и ГИБДД будут проверять наличие иконок. Да.
РУБЦОВ: Вот у меня к другу, хозяину и шефу одного гуманитарного издательства, пришел человек, который должен был сертифицировать издательство на технику безопасности. Оказалось, что руководитель издательства должен закончить курсы, для того чтобы провести инструктаж среди своих сотрудников. А это 23 дня, по-моему, с отрывом от производства. Понятно, что это совершено невозможно. Он сделал квадратные глаза, ему сказали: «Нет, ну вы можете за деньги провести в такой-то фирме, вот вам телефон, и там все будет нормально».
И этот же человек, естественно, получив свои деньги, потом провел инструктаж. Он рассказал, что страшная жара, которая была летом, это не просто так, это американцы установили климатическое оружие. А потом рассказал, как надо вывешивать иконки: «Вот здесь должны быть большие иконы, здесь поменьше, здесь поменьше». Интересно, сколько мы сейчас законов с вами нарушаем?
МЕДВЕДЕВ: Да-да-да.
РУБЦОВ: Пока ни одного, я так думаю.
БАДАНИН: Портрет руководителя государства не рекомендовалось вешать в этом же инструктаже?
РУБЦОВ: Нет, нет.
БАДАНИН: Кстати, да. С точки зрения…
РУБЦОВ: По технике безопасности это надо.
БАДАНИН: Оберег. Оберег с Путиным, да-да-да.
МЕДВЕДЕВ: Хорошо. Кстати, да, можно посоветовать особо, так сказать, озабоченным гражданам на торпеду как раз, вот как раз там Путин, Медведев или, скажем, Володин.
РУБЦОВ: Тогда уж на капот.
МЕДВЕДЕВ: Тогда уж, да, триколор на капот.
БАДАНИН: Там, где невеста, да, обычно?
РУБЦОВ: Ну да. Кстати, был в свое время анекдот, но это еще, по-моему, при советской власти, что инспектор ГАИ остановил пешехода за превышение скорости, пытался его наказать. И дальше была такая финальная фраза: «Видно, голод выгнал серого на тротуар».
МЕДВЕДЕВ: Ну да, это к вопросу о том, что будут проверять пешеходов на трезвость тоже, как участников движения. Ну, в общем, да, мы живем в таком хармсограде или кафкоштате, что уже ничто не является достаточно абсурдным и достаточно удивительным для нас.
Но вот все-таки, пытаясь понять, я, честно говоря, насчитал несколько таких теорий, и наши публицисты об этом пишут, и вы, Александр, тоже пишете об этом в своей колонке в «Forbes», вот смотрите, пишет Кашин, например, он писал в «OpenSpace», по-моему, что это некая подготовка к будущей либерализации. Что власть делает некий задел такого абсурда и потом, когда некий будущий руководитель, будущий президент, может, придет, так сказать, будет очень легко распускать вот эти узлы, и благодарное общество будет это воспринимать, как знаки либерализации. Вот такая теория у Кашина.
Акунин, например, пишет, что это, наоборот, все направлено на белоленточников на этих самых, на протестующих, потому что все эти законы их отчуждают и показывают обществу, кто есть враг. «Вот он, значит, гомосексуалист. Вот он хотел сирот продать за рубеж. Вот он сидит, пьет, курит и матерится в своем «Жан-Жаке», – вот такая теория есть. Вот вам из этих теорий что-то близко?
РУБЦОВ: Ну, я думаю, здесь всего понемножку. Есть и своя конспирология вокруг этого, и есть там какая-то своя правда. Но меня-то больше всего интересует какая-то общая тенденция, когда общество начинает просто целиком сваливаться в эту яму. Вот это, конечно, самое опасное. Это-то и есть тоталитаризм. Не когда все запретили, а когда страна начинает с восторгом все это…
БАДАНИН: Встречать запреты.
РУБЦОВ: Все это поддерживать, да. И генерировать сама еще.
МЕДВЕДЕВ: А насколько велик этот восторг? Вот это для меня один из ключевых вопросов. Что, может быть, мы-то тут сидим и иронизируем, а люди-то одобряют вот это все.
Вот я тоже в «Forbes» несколько дней назад написал колонку и… Поговорим еще об этом: биополитика власти, о том, власть как бы берет контроль над человеческими телами, и там люди пишут: «А что, собственно, автор возражает? Все правильно, надо, так сказать, бороться с курением, бороться с алкоголизмом, бороться с извращениями, гомосексуализмом, с этими концертами на паперти».
Собственно, может, это и действительно некий демократический такой запрос на моральность власти?
РУБЦОВ: Я думаю, что здесь все упирается, как всегда у нас, в телевизор. Потому что если бы все эти вот вещи интерпретировались с обеих сторон, то был бы один разговор. И люди, наверное, иначе бы относились к этим запретам. А когда все это подается достаточно односторонне, то, конечно, возникает такая достаточно основательная поддержка этих вот запретов. От этого никуда не денешься.
МЕДВЕДЕВ: Ну что ж, о том, насколько легитимны эти запреты, о том, насколько они выстраивают мостик между властью и народом, поговорим с нашим гостем после перерыва.
МЕДВЕДЕВ: И снова добрый вечер. Программа «Археология». Говорим сегодня совместно с шеф-редактором сайта «Forbes.ru» Романом Баданиным, моим соведущим, говорим с Александром Рубцовым, руководителем Центра исследований идеологических процессов Института философии Российской академии наук. Говорим об эпидемии запретов. В чем смысл запретов? Вот это вот щедринское «держать и не пущать»? Почему в последние месяцы так, собственно, распоясался вот этот взбесившийся принтер Госдумы, и насколько в этом он самостоятелен, и насколько он выполняет некую волю Кремля?
Александр, а если говорить, вот то, что вы пишете в своей колонке, о микрофизике власти? Насколько, какие важные messages в этом во всем хочет послать Кремль обществу, этими всеми законами? Ведь это не только, так сказать, уменьшить, убрать алкоголиков с улиц, это же гораздо более широкая повестка дня, видимо?
РУБЦОВ: Конечно. Мне вообще кажется, что здесь уже не так важно какие конкретно вводятся запреты; важнее то, что создается атмосфера в стране совершенно определенная. Атмосфера максимального запрета всего, что может быть. И вот это, скорее, действительно ближе относится к микрофизике власти, потому что действует на подкожном уровне, давит на психику и так далее. Вот это, мне кажется, такое уже гораздо более тяжелое, более тяжелые последствия всей этой политики, чем конкретные запреты, которые вообще не понятно, как будут работать.
Ну, если так всерьез говорить, допустим, запрет на употребление нецензурных слов. Вообще-то, тогда, уж если этот закон мы хотим, чтобы он работал нормально, мы должны издать перечень этих слов запрещенных. Мы должны утвердить его законом или постановлением правительства, и опубликовать в «Российской газете».
МЕДВЕДЕВ: Да.
РУБЦОВ: И тогда «Российскую газету» оштрафовать по этому же закону.
МЕДВЕДЕВ: Да, действительно, надо…
РУБЦОВ: Но, действительно, это невозможно. Я вижу другой выход: надо утвердить законом или постановлением правительства, подзаконным актом перечень разрешенных слов, выражений и жестов. Ну а все остальное уж…
БАДАНИН: И все, что не попадает… Да, да, пожалуй, так.
РУБЦОВ: Нет, на самом деле шутки шутками, но это серьезно. Потому что можно представить себе, есть несколько слов, которые, понятно, относятся к разряду…
МЕДВЕДЕВ: Табуированных.
РУБЦОВ: …Нецензурной брани, да. Но хотя закон так не делается, он не строится на очевидном. Но даже если мы признаем, что есть несколько слов, то явно, что этот запрет, поскольку там и пиканье и все остальное, запрещают, то это гораздо более такая объемная по пространству запрета конструкция. И вот там возникает очень много слов, выражений и так далее, которые, не понятно, а они как-то вообще относятся сюда или не относятся?
МЕДВЕДЕВ: Ну да. Вопрос к правоприменению и к возможности, собственно, все эти новые законы каким-то образом использовать.
Но в этом смысле, все-таки я пытаюсь понять, кто является адресатом? Это общество вообще, все, как таковое? Это не только оппозиция? Это все, собственно, общество, которое попыталось пробудиться в последний год?
РУБЦОВ: Я думаю, да. Кстати, на оппозицию это вряд ли действует, скорее наоборот.
МЕДВЕДЕВ: Подзуживает больше.
РУБЦОВ: Перед перерывом как раз вот был вопрос, насколько легитимны все вот эти действия.
МЕДВЕДЕВ: Да.
РУБЦОВ: Но эти акции – они лишний раз поднимают вопрос о легитимности самого института, который эти законы принимает.
Ну вот представьте себе, если бы не было вот этой эпидемии, не было бы этого принтера (хотя он, конечно, не взбесившийся, а он очень, конечно, хорошо организованный), ну и все бы, наверное, и забыли бы. Ну да, ну избрали Думу с нарушениями, ну и… А ведь каждый новый такой запрет тут же людей возвращает к той ситуации: а кто эти люди, что это вообще за организация, которая принимает все эти законы? Каждый раз мы возвращаемся туда.
МЕДВЕДЕВ: Да, да.
РУБЦОВ: Я вот все время думаю: вот эти люди, которые нажимают эти кнопки, придумывают эти все легислатуры, у них как-то интересно руки пристроены, что они сами себе ножи в спину предательски втыкают. Как только все успокоится, опять возникает какой-нибудь особо умный человек и еще что-нибудь придумает.
МЕДВЕДЕВ: Ну да. Вы считаете, что так или иначе, рано или поздно за все эти законы каким-то образом надо будет отвечать и объяснять людям, кто и почему их принял?
РУБЦОВ: Конечно.
МЕДВЕДЕВ: Ну, в целом, насколько, вы считаете, возможно применить, вот даже помимо закона о мате, давайте посмотрим, не знаю, антитабачные законы, табак в общественных местах… Что еще? Закон (я не знаю, будет, не будет принят) об оскорблении религиозных чувств. Закон, вот сейчас пытаются его оспаривать, об иностранных агентах, многие некоммерческие организации. Не появится ли здесь некого прецедента, такого очень как бы вялого исполнения этих законов? Создается какое-то огромное болото такое правовое, в котором люди не будут исполнять вот этих принятых абсурдных актов.
РУБЦОВ: Я думаю, что если бы эти законы вдруг, не дай бог, заработали в полную силу, то мы бы получили социальный взрыв. Эти законы, вот как мне кажется, принимаются для сугубо избирательного употребления.
БАДАНИН: У них есть и технологическое свойство, как вот говорил один знакомый сотрудник правоохранительных органов: «Чем больше крючков, тем легче зацепить». Ну, мы все знаем, что по закону о переходе улицы не в том месте не особенно каких пешеходов, ну, в 90-е, вначале 2000-х, сажали, но он вполне себе неплохо был применен при акциях лимоновцев, которые переходили через Бульварное кольцо, и год за годом применялся.
Так, в общем-то, и эти законы. Не нужно говорить о взбесившемся принтере, исключительно как о дураках. Мы понимаем, что часть технологий в этих законодательных инициативах есть. И их, наверное, возвращаясь к вопросу о версиях того, что происходит, ко второй версии, их, наверное, белоленточникам или категории граждан, которую можно так назвать, стоит бояться.
МЕДВЕДЕВ: Ну да. Вот я, честно говоря, про белые ленточки сейчас узнал, действительно, вроде бы с одной стороны смешно и ерунда, но как бы это действительно ограничивает пространство свободы и заставляет задуматься.
А в целом, вот я хочу спросить, как вы считаете, сейчас люди стали больше бояться, вот с этим потоком полуабсурдных, полурепрессивных законов? Страха больше в обществе?
РУБЦОВ: В какой-то части общества, в каких-то сегментах, несомненно, это срабатывает. Но я бы это назвал не страхом, а, скорее, напряжением. Но это такое напряжение, которое имеет и ответную силу.
МЕДВЕДЕВ: Может вылиться в какие-то социальные взрывы?
РУБЦОВ: Ну, взрывы – пока рано говорить о взрывах. Но это тоже до поры до времени, потому что пока все-таки есть подкормленная масса, то это все может сноситься. Но если, не дай бог, что-то у нас с пенсиями, с зарплатами, еще с чем-то произойдет, а это очень легко может случиться, то это, конечно, все отольется.
МЕДВЕДЕВ: Насколько эти законы, вот Роман говорит, чем больше крючков, тем легче зацепить человека, а еще ведь у нас же закон есть, что чем больше крючков, тем больше возможностей дать взятку, чтобы с этого крючка соскочить.
РУБЦОВ: Конечно. Но вы знаете, вот я хотел просто вернуться в советское время и просто для себя зафиксировать, что это вся та же самая технология и, я бы сказал, идеология взаимоотношений с обществом.
Ну если взять, например, просто… Ну то, как организовано дорожное движение – знаки, ограничивающие скорость. Ведь они установлены еще в советское время были таким образом, что… Ну так никто ездить не может. Если ездить по знакам, то все – город станет. И все спокойно смотрят, но в любой момент любого можно выдернуть.
МЕДВЕДЕВ: Создать некую атмосферу всеобщей виновности…
РУБЦОВ: Да.
МЕДВЕДЕВ: …Чтобы человек постоянно ходил под неким дамокловым мечом и знал, что его всегда можно привлечь?
РУБЦОВ: Конечно. Понимаете, ведь мы все-таки имеем дело с такими околополитическими акциями. А ведь система запретов, кроме того же самого дорожного движения, она гораздо шире.
Ведь у нас почему-то гаишников несчастных сделали козлами отпущения: «Вот они у нас самые главные взяточники». Да вы что? Ничего подобного. Останавливает инспектор ГИБДД человека, который нарушил, и они просто пополам деньги пилят. Он платит половину – и все, и разошлись. В принципе, ну и что? Если нарушил, то… В случае, когда вообще не было никакого нарушения, они, конечно, есть – когда провоцируют и так далее, но в массе-то все-таки это немножко другое.
Но кроме дорожного движения есть много еще чего всего другого. Если взять то же самое техническое регулирование системы – обязательного нормирования, допуска на рынок, государственного контроля и надзора.
МЕДВЕДЕВ: То же лицензирование, о котором вы рассказывали.
РУБЦОВ: Конечно. Вот если посмотреть на этот массив, ну, здесь все покажется просто каким-то таким… Легкой рябью на мощнейшей волне. И вот, кстати, это поле для деятельности законодателя совершенно неподъемное. Потому что если бы всерьез занимались тем, чем нужно, то надо было бы приводить в порядок вот эту безумную совершенно нормативную базу, по которой ничего нельзя сделать. Вот любой инспектор придет в любую организацию и тут же закроет все, что хочешь.
МЕДВЕДЕВ: Да. Как я это себе представляю, на общество накинута какая-то… Эти вот путы Гулливера, как лилипуты. Вот это общество лежит, и мы привязаны по рукам, по ногам миллионами этих мелких ниточек. А ведь государство у нас как устроено? У нас же ресурсное государство, рентное государство. И вот эти нитки они… Эта сетка запретов создает постоянную возможность ренты – административной ренты, коррупционной ренты, да? И соответственно, чем больше, чем плотнее эти нити, тем выше рента. Так что, может быть, здесь даже, как и во всем у нас, очень часто даже не политическая цель преследуется, а просто обычная такая вот…
РУБЦОВ: В том числе и это.
МЕДВЕДЕВ: …Микрофизика власти.
РУБЦОВ: Ну, просто очень многие акции, в том числе в сфере технического регулирования что-то принимается, я смотрю на это, я вижу просто бизнес-план. Все понятно, сколько денег куда пойдет, и так далее.
МЕДВЕДЕВ: Ну, как вспоминается тоже, мы тут начали советские анекдоты вспоминать, когда идет заседание профсоюза работников ГАИ, и там говорят: «Старшему сержанту Семенову в связи с тяжелым материальным положением выдать знак «10 километров в час», радар, так сказать, сроком на два месяца». Так что вот примерно такое же и получается.
РУБЦОВ: Ну это вот, извините…
МЕДВЕДЕВ: Да-да.
РУБЦОВ: Все-таки вот эту тему чтобы не бросить: было бы очень интересно расследовать экономику всех вот этих наших контрольно-надзорных органов, и так далее, как все это устроено. Потому что это своя совершенно такая точно организованная гигантская система экономическая, в том числе.
БАДАНИН: Есть утверждение, что Сергей Магницкий расследовал деятельность контрольно-надзорных органов, в частности налоговых.
МЕДВЕДЕВ: Да.
РУБЦОВ: Да.
МЕДВЕДЕВ: Но здесь еще один вопрос встает, когда мы думаем об исполнении этих законов, (собственно, это одна из тем, которую мы поднимали в наших предыдущих передачах) что важнее – строгость закона или неотвратимость наказания? Потому что, так сказать, ведут ли эти законы к созданию правового государства, правовой инфраструктуры? Ведь насколько неотвратимо последует наказание? Закон-то может быть строг, но к созданию правовой атмосферы он нисколько не приведет.
РУБЦОВ: Как говорит один мой знакомый, ответ на этот вопрос может быть только риторический.
МЕДВЕДЕВ: Ну да.
РУБЦОВ: Конечно же, неотвратимость.
МЕДВЕДЕВ: Естественно. Вы знаете, меня больше всего, конечно, в этом во всем интересует, ну, так скажем, популярная легитимность всех этих вещей. Потому что, ну знаете, в этом году очень много идет таких параллелей, аллюзий на 1933 год в Германии. Вот недавно отмечалась у нас… Ну не отмечалась, а такая была годовщина 80-летия прихода Гитлера к власти, и в нашей передаче мы об этом говорили. Ведь, собственно, немецкий бюргер поддерживал тот порядок, который, так сказать, наводил Гитлер тогда, в 1933 году. Весь этот Ordnung, весь этот… Это 20-е годы, разброд, шатания, вся эта Веймарская Германия, приходили простые ясные вещи.
И вот я боюсь, что может быть здесь у нас нечто похожее: выстраивается вот эта логика народного фронта между властью, с ее таким морализаторско-запретительным пафосом, и населением, которое готово принять вот это, ограничения такие.
РУБЦОВ: Ну, вы знаете, здесь мы как раз попадаем в эту модель, которая называется «полицейское государство всеобщего блага». Когда есть полиция, которая во все вмешивается и все очень хорошо организует, то общество может существовать каким-то образом вот в этом состоянии. Но тогда надо, чтобы и благо это было. И в том числе чтобы это благо было распределено тотально и чтобы поддерживали его тотально. Вот насколько это возможно в стране, пережившей модерн и уже либерализацию? Я сильно сомневаюсь.
И в результате мы сейчас просто раскалываем страну, потому что когда мы говорим о перспективе такого тоталитаризма, в каких-то сегментах он возможен. Но явно совершенно есть определенные слои общества, которые никогда на это уже не пойдут, и ты с ними ничего не сделаешь. И не случайно их записывают в эти иностранные агенты.
Фактически, у нас просто переносят государственную границу внутрь страны и выгораживают территорию, в которой «вот вы живите, вы как бы не совсем граждане этой страны, вот вы.» От вас никуда не денешься, но мы вас вот огородим.
МЕДВЕДЕВ: Насколько вообще эта вещь, устанавливающая нынешний правовой режим и, так скажем, логика такого массового народного фронта, насколько она вообще является фашистской, эта конфигурация? Вот Путин говорит о духовных скрепах, цитирует Ильина. Опять же, это такое вот наше – фашизм как соборность.
И вот эти законы – они вписываются в какую-то, если даже сейчас… Я не говорю, что проводить прямые параллели между путинской Россией и гитлеровской Германией. Но вот именно с точки зрения исследования (еще раз сошлюсь, то, что вы говорите, микрофизика власти), как организована власть?
РУБЦОВ: Нет, конечно, тут есть душок, и явно это фашизация, от этого никуда не денешься. Но я бы тут еще вот на что обратил внимание. Когда мы говорим, что страна делится на массу, которая более или менее спокойно куда-то относится или даже поддерживает такого рода процессы, и на тех, кто протестует, то, в общем, можно понять, что за этим тоже стоят два типа экономики, человеческой экономики, личной (то, что называется домохозяйствами), и две совершенно разные жизненные стратегии.
Потому что тех, кто сидит на ренте сырьевой экономики, конечно, это все, может быть, и устраивает, но… А некоторые просто боятся каких-то изменений, хотя они могут ненавидеть совершенно эту власть. Ну, у меня есть просто знакомый, аналитик крупнейшей компании нефтяной.
МЕДВЕДЕВ: Так.
РУБЦОВ: Я говорю: «Ты почему голосовал-то?» Он говорит: «Я боюсь. Я все это ненавижу, но я боюсь, потому что у меня это все вот так налажено. А не дай бог, что-то сейчас сдвинется, а у меня семья, у меня дети, обязательства».
Причем интересно, что человек с прекрасными мозгами и в прошлом физик, лауреат престижной премии научной, это сейчас он ударился в эту аналитику. Я говорю: «Ну, ты двухходовку-то можешь просчитать хотя бы? Ну, проголосовать «против» в воспитательных целях? Ну все равно же победит, но будет счет чуть поменьше, и тебе же будет лучше». А он говорит: «Ну, вот когда я думаю, двухходовка-то простая». А вот психологически человек, даже будучи аналитиком, все равно ведет себя весьма, так сказать, странно.
МЕДВЕДЕВ: Да, действительно здесь такая складывается некая круговая порука, когда вроде все в какой-то степени получают вот эту ренту, и все заинтересованы в такой стабилизации этой ситуации. И вот в этой части эфира, может быть, последний вопрос, который хотелось бы обсудить: насколько это все консолидирует вот эту путинскую стабилизацию?
РУБЦОВ: Я думаю, что поддерживает какую-то иллюзию стабильности до какого-то момента, но все это на самом деле очень хлипко. Я опять возвращаюсь к теме телевизора.
МЕДВЕДЕВ: Да.
РУБЦОВ: То, что мы сейчас обсуждаем: вот представьте себе, что какого-нибудь журналиста такого боевого выпустят на Первый канал, и он просто скажет все, что думает – и все. Тут не так много… Понимаете, как все это хлипко, на чем все это держится? Несколько забойных передач, и…
МЕДВЕДЕВ: Вы считаете…
РУБЦОВ: …Увидите, что будет с рейтингами, увидите, что будет с опросами и так далее.
МЕДВЕДЕВ: Это такая как бы тонкая корочка льда поверх вот этой пучины народного сознания. Понятно. Ну что ж, напомним нашим слушателям, что сегодня мы с Романом Баданиным, шеф-редактором сайта «Forbes.ru», и Александром Рубцовым, руководителем Центра исследований идеологических процессов Института философии Российской академии наук, обсуждаем причины и, главное, последствия той эпидемии запретов, запретительных законов, которая охватила наши законодательные органы в течение последних нескольких месяцев.

МЕДВЕДЕВ: И снова добрый вечер, программа «Археология». Сегодня вместе с Романом Баданиным, шеф-редактором сайта «Forbes.ru», обсуждаем причины и последствия эпидемии запретительных законов, которая охватила наши органы законодательной власти в течение последних месяцев.
Законы о потреблении алкоголя, антитабачные законы, законы против мата, законы «16+», законы о пропаганде гомосексуализма (о гомосексуальности, наверное, правильнее говорить), об оскорблении религиозных чувств, закон о топоте котов, скрипе кроватей, о белых ленточках, иностранных агентах, НКО, о сиротах, о волонтерах – о чем угодно.
В общем, полностью на нашу жизнь накинута сетка неких регулирующих предписаний, которых, в общем-то, не было еще год назад, и мы, подобно Гулливеру, связаны по рукам и по ногам. Но вот насколько мы связаны, и чем это все грозит для общества и для власти, говорим с нашим гостем Александром Рубцовым, руководителем Центра исследований идеологических процессов Института философии.
Александр, вот я хотел сейчас пройтись по отдельным запретам, насколько они реальны и нереальны. Ну, вот мы уже обсудили мат. Табачный запрет: как вы считаете, в такой курящей, очень жестко курящей стране (и среди молодежи также), как Россия, насколько эти законы будут действенны? Потому что уже активизировалось табачное лобби, мы все видим в газетах огромные объявления о защите прав человека. Может, они действительно от имени прав человека здесь выступают?
РУБЦОВ: Нет, конечно, здесь будет очень большое напряжение, вот именно потому, что страна курящая и выпивающая, это тоже никуда не денешь. А если бороться с этим, то бороться надо, конечно, не так и начиная не с запретов. Это определенная культура – культура поведения, культура отношения к себе подобным и так далее.
МЕДВЕДЕВ: А с чего бы вы начали?
РУБЦОВ: Да я бы вообще не начинал. Я, слава богу, помню советскую историю, у меня даже в книжке какой-то была глава, которая называлась «О всемирно-историческом значении кампании по борьбе с пьянством в СССР». Это не шутка. Развал СССР, думаете, никак не связан с этим?
МЕДВЕДЕВ: Нет. Естественно, как бы post hoc и propter hoc. Насколько, вы считаете, в общем, списки причин распада Союза, насколько борьба с алкоголизмом ускорила и усугубила этот распад?
РУБЦОВ: Ну, я думаю, триггер был очень сильный.
МЕДВЕДЕВ: Хорошо. И вы считаете, антитабачные законы могут привести к столь же сильной социальной дестабилизации?
РУБЦОВ: Ну, не столь же сильной, но, конечно, это напряжение создает. Потом, понимаете, ведь почему люди матерятся, курят, пьют? Ну, вот когда ты живешь в такой ситуации, когда трудно это пережить, не запив, не перекурив, не выразившись…
МЕДВЕДЕВ: Ну, это такие традиционные российские вещи, по-моему, они ко всем эпохам и ко всем временам приложимы. Роман, а твое какое отношение?
БАДАНИН: Ну, у меня такое чувство, что. Как известно, этот закон применяется одновременно и в экономической части, и в запретительной. Одновременно повышаются цены (что в некоторых странах, которые переживали антитабачную кампанию, было разнесено во времени – сначала экономическая часть, потом запретительная). Здесь все происходит одномоментно. В принципе, курящий человек ощутит два удара одновременно: и повышение цены, причем не в ларьке, который у него был в двух минутах, а в большой торговой сети, до которой ехать час; во-вторых, ограничение на курение.
В принципе, как человек, не курящий достаточно долгое время, я к этому ограничению в некоторых его частях отношусь хорошо, но потенциал некоего социального напряжения в этом вижу. В общем, видят его, как я понимаю, и те люди, которые вносили этот законопроект, потому что, насколько я знаю, в правительстве была большая буча по поводу этого проекта. Именно по поводу этого, потому что он, в отличие от закона о топоте котов, имеет большую экономическую часть. Там есть и антитабачное лобби тоже мощное в виде больших торговых сетей, и табачное лобби, и война там шла не на шутку.
МЕДВЕДЕВ: Ну да. Причем, я думаю, что в самом правительстве людей достаточно много курящих.
БАДАНИН: Примерно половина.
МЕДВЕДЕВ: Да. У нас не Швеция и не Америка в этой части. Так что это интересно. Александр, а вы как считаете с табачным законом: здесь именно такая логика репрессивного применения закона – несмотря ни на что, послать сигнал всему обществу? Потому что здесь-то я вижу, что действительно власть под себя, может быть, какую-то, так сказать, бомбу подкладывает.
РУБЦОВ: Ну, вы знаете, есть тут этот момент демонстрации силы: «А нам наплевать».
МЕДВЕДЕВ: «Мы продавим».
РУБЦОВ: «Мы что захотим, то и сделаем». В принципе, это же и у лидера тоже присутствуют вот такие интенции: с какими-то странными назначениями и так далее. «Ну, вот получите. И вы все это съедите».
Но с другой стороны мне кажется, что это не только или, может быть, даже не столько адресовано обществу, массе и так далее, а может быть скорее адресовано ближнему окружению. Лучше не связываться, лучше сидеть тихо, потому что настроение тоже разное.
МЕДВЕДЕВ: Это такая дисциплинарная практика, такая некая показательная казнь, показательная репрессивная мера?
РУБЦОВ: Да.
МЕДВЕДЕВ: А антиалкогольные законы? Опять-таки, здесь вторжение в святая святых русского духа. Вот здесь что – то же самое?
РУБЦОВ: Мне трудно судить. Я вообще не очень понимаю, почему это нужно сейчас было делать. Это, в общем, конечно, действительно подставляет вообще всю эту стратегию запретительную. Потому что можно народу объяснить, что надо бороться с пропагандой гомосексуализма…
МЕДВЕДЕВ: Это народу очень легко объяснить.
РУБЦОВ: Да.
МЕДВЕДЕВ: Это, так сказать, в нашей студии будет сложно объяснить.
РУБЦОВ: Нет, тем более легко это объяснить, потому что никто не выйдет и не скажет, что… Я в природе не знаю ни одного человека, который бы стал гомосексуалистом, потому что…
МЕДВЕДЕВ: Пропагандировали его.
РУБЦОВ: Да. Посмотрел на демонстрацию, понравилось – и вот уже поменял ориентацию. А ведь люди-то ровно так и думают. А что такое пропаганда гомосексуализма?
МЕДВЕДЕВ: Ну, это да. В этом смысле это абсолютно, так сказать, фальшивое в самой своей основе – эта та вещь, все равно что, я не знаю, пропаганда голубоглазости, пропаганда леворукости. Мне кажется, уже достаточно на всех уровнях доказано, что существует ген гомосексуальности, что это определяется еще в зародыше, что человек уже рождается с этой склонностью, с этой предрасположенностью, и как бы реализует или не реализует ее, и затем уже репрессируется.
Но вот, вы знаете, я сейчас просто думаю, когда мы обзираем вот эти запреты, законы, смотрите: гомосексуальность, табак, алкоголь, борьба за здоровье – ведь мы снова и снова возвращаемся к этому фашистскому некоему прообразу. Все то же самое запрещалось в гитлеровской Германии: она очень успешно боролась и с табаком, очень успешно боролась за здоровье нации; так сказать, Лени Рифеншталь показывала нам красивых мускулистых людей, которые шли ровным строем; нам показывали арийскую семью с белокурыми детьми, с правильной формой черепа.
И мне кажется, что это все (помимо очевидных, так сказать, экономических, репрессивных и прочих составляющих) имеет внутри себя некий такой фашистский контур (вот я писал в «Forbes» об этом статью) под названием «биополитика» – политика контроля над человеческим телом. Государство приватизирует наши тела, и говорят: «Тела принадлежат не вам, но нации».
И вам не кажется, что здесь какое-то наметилось слияние русского национализма, русского фашизма даже, если хотите, и с другой стороны вот этой, так сказать, пропаганды здоровой России? Потому что, понимаете, как бы я внутреннее понимаю, что многое здесь правильно: действительно страна спивается, страна фантастически курящая, действительно хочется иметь чистые улицы, хочется иметь здоровые семьи, хочется, чтобы дети росли не в приютах, а в семьях, и так далее. Но с другой стороны, когда начинают националисты маршировать и кричать: «Русский – значит трезвый!» – хочется выпить.
РУБЦОВ: Или хотя бы перекурить. Нет, ну вот опять я предлагаю вспомнить советскую власть, ведь тогда же работала та же самая логика. Человеку могли объяснить: «Твое тело – это, вообще-то, собственность государства. И ты должен следить за своим здоровьем. И мы будем следить за твоим здоровьем. Вот мы введем повальную диспансеризацию и так далее».
МЕДВЕДЕВ: Да, да.
РУБЦОВ: Но при этом боролись за здоровье работающих людей, а пенсионера можно было уже и списать.
МЕДВЕДЕВ: Ну да, тело для возвращения (как профилактории) в процесс производства.
РУБЦОВ: Ну да. Но сейчас примерно то же самое происходит. Если мы говорим о борьбе за здоровье нации, то давайте начнем с бюджета и посмотрим, сколько денег… Ну, давайте увеличивать ассигнования на медицину. А ведь это же все сокращается.
МЕДВЕДЕВ: Ну да. Вот это удивляет, потому что…
РУБЦОВ: С образованием то же самое. Если вы хотите, чтобы люди не квасили с утра до ночи – надо создавать сложного человека, культурного и так далее. Ну, давайте в образование вкладывать деньги, в культуру.
МЕДВЕДЕВ: То же самое со спортом, мне кажется. Вот сейчас ходила по Интернету эта вещь: «Что можно было бы сделать на те, – я уж не знаю, сколько там, – 50-60 миллиардов долларов, которые пока будет стоить олимпиада в Сочи?» Я думаю, не удивлюсь, если к следующему февралю ценник вырастет до 100 миллиардов долларов. Вот что можно было бы сделать: по стадиону в каждом городе, по бассейну в каждом городе, по ледовому дворцу в каждом городе и так далее. А нам нужны такие большие символические проекты.
РУБЦОВ: Ну, здесь есть такая конспирология, которая ровно об этом говорит: мы сокращаем расходы на образование, давайте будем бороться за культуру запретом мата. Мы сокращаем расходы на медицину…
МЕДВЕДЕВ: Да.
РУБЦОВ: …Закрываем поликлиники и так далее – ну давайте в сфере символического мы будем бороться за здоровье нации.
МЕДВЕДЕВ: Ну да, за создание здорового… И вообще, за размножение.
РУБЦОВ: С другой стороны, есть и другая конспирология, совсем уж такая простая. Это все провоцирует протест, визг в Сети и так далее, а в это время принимаются законы о создании открытых акционерных обществ, куда сливается весь национальный ресурс. Но об этом Оксана Дмитриева сказала, и все.
БАДАНИН: «Росфинагентство».
МЕДВЕДЕВ: «Росфинагентство», да. Пока мы тут пускаем пузыри по поводу гомосексуальных законов, антигомосексуальных, люди, так сказать, чисто конкретно… Роман, не помнишь, сколько там к распилу уготовано?
БАДАНИН: Ну, два фонда практически. Так что, в общем, все. Ну, вы понимаете, этот момент удалось вроде бы отыграть. Теперь думцы, которые в тот день быстро принимали в двух чтениях, по моим воспоминаниям… Нет, в первом чтении…
РУБЦОВ: В первом.
БАДАНИН: …Но быстро, они говорят, что: «В общем, да, конечно, правительство тут понаписало, и мы теперь вернем это ОАО в другую форму, так что мы быстро согласуем». Но, в общем, был риск и не заметить.
МЕДВЕДЕВ: Ну да, такое тоже тактическое некое отвлечение.
 
РУБЦОВ: Я вспоминаю еще один анекдот про двух телок (в хорошем смысле слова): две молоденькие коровки пасутся на лужайке, и одна другой говорит: «Ты знаешь, мне тут рассказали страшную вещь: оказывается, нас будут всю жизнь доить, наших детей будут убивать, сдирать с них кожу, пускать на мясо, из кожи делать какие-то изделия». А другая подруга говорит: «Ты знаешь, не доверяю я всей этой конспирологии».
МЕДВЕДЕВ: Да-да-да, хочется как-то верить в лучшее. Вы знаете, к вопросу о телках и о телятах: вот эта вся биополитика, еще ее одна грань очень интересная – демографическая. Ведь одновременно с запретами, с некоей пропагандой здорового образа жизни одновременно, что очень интересно, власть говорит нам: «Размножайтесь». Вот это, мне тоже кажется, очень сильно связано с ограничением свободы.
Потому что вот эта проповедь семьи, проповедь, я не знаю, всех этих праздников православных Петра и Февронии, воздержание от добрачного секса – ведь заметьте, в последнее время в Москве все чаще видишь социальную рекламу на улицах, которая как бы против презервативов. Не случайно ведь Путин так презрительно об этих контрацептивах отозвался, когда говорил о белых ленточках. Вот висят социальные рекламы типа: «Ты думаешь, что лучшая защита от СПИДа – это презерватив? Нет, лучшая защита от СПИДа – это крепкая семья и супружеская верность».
И вот мне кажется, что здесь еще один такой аспект нашей новой путинской биополитики в том, что: «Вы давайте размножайтесь, нужно больше»… Вот Путина послание Федеральному собранию, да? «Нормальная русская семья – это три человека».
БАДАНИН: Ты знаешь, Сергей, что мне сказал германский коллега в день послания 12 числа? Это первое, что он сказал: «Ты знаешь, у нас, у немцев, стойка на эти слова. В 1938 году Гитлер сказал, что хорошая арийская семья должна иметь три ребенка». Единственное, что он услышал в послании Путина, которое длилось три с половиной часа. Все.
МЕДВЕДЕВ: Да.
РУБЦОВ: Вы знаете, тут, мне кажется, есть еще и проблема идеологического вакуума. Власть не может не говорить с обществом, она должна все время что-то такое произносить, она должна к чему-то призывать, какие-то стратегические планы выстраивать. Должен быть… Это место пусто не должно быть.
А сейчас уже все прежние разговоры дискредитированы, потому что если мы вспомним, где-то года два-три назад, особенно перед тем, как отдать на временное хранение президентское кресло, ведь тогда же писались стратегии, и тогда власть нормально людям рассказывала, что у нас нефтяная игла, надо с нее сниматься. Путин на расширенном заседании Госсовета сказал, что если мы не решим эту проблему, мы поставим под вопрос само существование страны. Сделал паузу и сказал: «Говорю это без всякого преувеличения». Этот зал должен был так сказать: «Так, Владимир Владимирович, секундочку. С этого момента поподробнее». Никто даже внимания не обратил, но эти слова были сказаны. И тогда было действительно о чем поговорить.
И понятно, что к этим словам можно было относиться так весьма скептически, но, тем не менее, какая-то стратегия была более-менее внятная. Ведь сейчас ничего этого сказать нельзя. Я помню, в свое время Путин сказал: «В наши планы не входит передача страны в руки некомпетентной коррумпированной бюрократии». Вы представьте, он сейчас выйдет и это скажет? Все, это уже… И просто закрыли очень много линий идеологических, и остается пустота. Ну а что?
МЕДВЕДЕВ: Ее заполняют такие…
РУБЦОВ: Тогда да, тогда плодиться. А зачем плодиться? Это экономике совершенно не нужно.
МЕДВЕДЕВ: Нет, экономике не нужно, но я вижу логику, опять-таки, этого народного ресентимента такого, веймарского ресентимента народных чувств. У меня, например, тоже к вопросу «Русский – значит трезвый»: в парке, где я гуляю, там такие патриотично обеспокоенные ребята, наверное, юноши, крупно написали: «Россияни, – через «и» в конце, – вымирают».
Понимаете, молодежь это действительно беспокоит: «Россияне вымирают, надо больше рожать детей. Китайцы захватят наш Дальний Восток, мы нарожаем больше русских, мы их посадим на Дальний Восток, они будут занимать наши деревни. Вот Россия – великая держава, Россию должны уважать. А что нужно, чтобы уважали? Чтобы была армия. А что нужно для армии? Чтобы молодые, значит, крепкие ребята».
Вот, соответственно, эта идеология репродукции и воспроизводства генофонда нации – она, мне кажется, из такого фашистского и националистического дискурса перекочевывает в дискурс власти, которая говорит нам: «Да, три человека на семью. Да, не надо вам никакого Святого Валентина, вот вам Петр и Феврония. Не надо вам никаких презервативов, вот вам крепкая семья».
РУБЦОВ: Нет, если вы хотите, чтобы действительно люди плодились и размножались, надо тогда всерьез этим заниматься. Надо действительно принять закон о том, что в городах и в населенных пунктах в 22.30 вырубается электричество, просто везде. Будет реальный эффект. А это все… Но я-то думаю, что здесь действительно больше риторики, потому что этот призыв – а кто с этим может спорить? Ну давайте плодиться и размножаться.
Но разговоры про армию и оборону – они уже этот смысл полностью… Это какая же война, как мы себе это представляем, современную войну, если нужно много молодых здоровых парней? И что, это нужно для обороноспособности? Это основано на совершенно архаических представлениях о том, как ведется современная война.
МЕДВЕДЕВ: О массовой индустриальной армии еще XIX века.
РУБЦОВ: Ну конечно, да.
МЕДВЕДЕВ: Да, да. Причем действительно, что интересно, ведь ведется разговор не о качестве жизни, не о повышении качества населения, не о том, что, так сказать, люди должны больше рожать детей, потому что поднимается уровень жизни, а здесь именно о количестве, о количественных критериях. Опять-таки, та же самая биополитика, люди как ресурс. Вот Россия богата нефтью, и истощение демографического потенциала России видится как истощение нефтяных полей: давайте новые месторождения – вот давайте новых детей нарожаем.
РУБЦОВ: Вот очень правильно здесь прозвучало это слово «ресурс». Это ресурсная сырьевая экономика с архетипами, идущими еще от пеньки, леса, льна.
БАДАНИН: Воск, кстати.
РУБЦОВ: Да. У нас обычно, говорят, лен, пенька, воск – вот был предмет экспорта очень сильный. Свечей нужно было много, а у нас с этим было хорошо.
МЕДВЕДЕВ: Ну да. И соболя.
РУБЦОВ: Ну, соболя – это так уже, для красоты.
МЕДВЕДЕВ: Кстати, нет, я слышал, что соболя вообще в стоимостном выражении – один из крупнейших видов экспорта, сопоставимый с нынешней нефтью.
РУБЦОВ: По экономике, наверное, да.
МЕДВЕДЕВ: По экономике соболей. Собственно, все расширение России, тут есть очень интересные такие политэкономические теории: это казаки шли туда на восток, выбивали соболя и шли дальше – выбивали соболя, выбивали белку. И вот эта территориальная экспансия России – она, собственно, обеспечивалась этими потребностями европейского рынка. Ну да.
Так что, в общем, получается, здесь некая такая конструкция в целом выстраивается гораздо больше, чем просто создание некоего репрессивного контура и такого сильного message людям. Видимо, власть на уровне каких-то архетипов представляет такое более здоровое, цельное сообщество, которое не пьет, не курит, которое не ходит на митинги, которое верит в бога. Ну, как про казаков говорили: «Казак должен верить в бога, так сказать, сражаться, биться за царя, любить жену и пахать землю». Вот такое сообщество этих…
РУБЦОВ: Нет, если надо каким-то образом организовать так называемое моральное большинство, то для этого нужны какие-то символы. Вот они и придумываются.
БАДАНИН: И телевизор.
РУБЦОВ: И телевизор, да.
МЕДВЕДЕВ: Ну да, и телевизор. Хорошо, ну и какой же (так сказать, в остающиеся минуты нашей передачи) из всего этого выход-то? Какую вы видите здесь перспективу? Мы будем жить под вот этой сеткой наброшенных на нас безумных, абсурдных законов?
РУБЦОВ: Ой, жить-то мы какое-то время будем, но дело не в этом. Понимаете, страна, которая опутана всеми этими запретами и психологически подавлена, она исторически уже ни на что не способна. Я не случайно приводил слова Путина про то, что мы ставим вопрос самого существования страны.
Представляете, какая задача – нужно сменить модель развития до того, как рухнет сырьевая экономика. А как это можно сделать, когда инерция тянет ровно к тому, чтобы ничего не делать? Это историческая задача, немыслимая совершенно. Это больше, чем построить плановую экономику или на руинах воссоздать какое-то подобие цивилизованного рынка. Это задачка куда труднее.
И надо идти против шерсти, надо идти против тренда, надо каким-то образом ломать ситуацию. А как ее можно ломать, когда людям в голову осиновый кол вбивают? Джобс сказал, лозунг был какой? «Думай иначе». Это и есть инакомыслие.
МЕДВЕДЕВ: Да, «Think different». А у нас, да… Собственно, эта тема для отдельного разговора, насколько в такой атмосфере могут родиться инновации, насколько такая страна может привлечь инвестиции и так далее.
РУБЦОВ: Я не случайно в этом тексте вспомнил закон о «Сколково». И там на самом деле все прекрасно понимают. Если вы возьмете этот закон и увидите, там практически отменена система технического регулирования, действующая в стране. И тем самым люди расписались, что они все прекрасно понимают. Они знают, что сделать ничего нельзя вот в этой системе – ну, локально здесь отменим.
МЕДВЕДЕВ: Для своих.
РУБЦОВ: Для своих. Но даже если возникнет какая-то инновация в этом заповеднике, то как она будет потом жить в экономике, которая существует все равно по общим правилам?
МЕДВЕДЕВ: Ну да, что говорит еще раз о том, что целью «Сколково» не является достижение экономического эффекта в широком смысле. А мне, знаете, в связи с этим вспомнился Франко, который говорил: «Друзьям – все, врагам – закон». Вот это тоже: по-моему, наше государство так живет, создавая себе некие зоны беззакония, одним из примеров которых, скажем, являются мигалки, а для всех остальных давая очень жесткую нормативную рамку.
Ну что ж, время наше в эфире, к сожалению, подошло к концу. Я благодарю нашего гостя Александра Рубцова, руководителя Центра исследований идеологических процессов Института философии Российской академии наук.
И хочу еще раз напомнить то, что он нам здесь сказал (историческая аналогия с 1985-1989-1991 годом): борьба Горбачева с пьянством, сухой закон в большой степени способствовал социальной дестабилизации и в итоге распаду Советского Союза. Мне кажется, это те исторически уроки, которые надо вспомнить нынешним нашим депутатам и правителям, которые принимают один за другим законы, абсурдные и невыполнимые в своей запретительной части.
Это была программа «Археология». Моим соведущим сегодня был шеф-редактор сайта «Forbes.ru» Роман Баданин. Я – Сергей Медведев. Доброй ночи и удачи.
www.finam.fm




На развитие сайта

  • Опубликовал: vtkud
Читайте другие статьи:
Александр Рубцов: Духовные скрепы не надстраиваются над разделяющим людей богатством
28-10-2013
Александр Рубцов: Духовные скрепы не

Грипп закрыл школы в 60-ти регионах России
07-02-2011
Грипп закрыл школы в 60-ти регионах России

Д.Медведев: необходима программа полноценного включения инвалидов в общество
13-05-2008
Д.Медведев: необходима программа полноценного

  • Календарь
  • Архив
«    Март 2024    »
ПнВтСрЧтПтСбВс
 123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
Март 2024 (54)
Февраль 2024 (47)
Январь 2024 (32)
Декабрь 2023 (59)
Ноябрь 2023 (44)
Октябрь 2023 (48)
Наши колумнисты
Андрей Дьяченко Ольга Меркулова Илья Раскин Светлана Седун Александр Суворов
У нас
Облако тегов
  • Реклама
  • Статистика
  • Яндекс.Метрика
Блогосфера
вверх