Опубликовано в журнале "Обруч" (2017. № 4).

Александр Асмолов,
академик РАО, доктор психологических наук, профессор,
директор Федерального института развития образования

Владимир Кудрявцев,
доктор психологических наук, профессор Московского государственного психолого-педагогического университета и Российского государственного гуманитарного университета, советник директора Федерального института развития образования

Полноценное детство – детство самоценное. «Детство ради детства». Утопия, лозунг или историческая необходимость? То, что человечеству нужно осознать как необходимое условие его жизни в современном мире. Осознать и… создать. Совместными усилиями взрослых и детей. Любое детство творится, создается, т.е. является не данностью, фактом, а артефактом человеческой культуры. Особенности этого творения – «детворения» - меняются от века к веку, в зависимости от того, какое место занимает ребенок в обществе

Детство – бесполезное и полезное

Тысячелетиями это место ребенка, детства внутри социокультурного целого определялось критериями «социальной полезности» детей, приравниваемой к их полезности для взрослых. Не столько в виде непосредственных помощников, сколько в образе живых носителей социального опыта в его элементарных эталонных формах, через которых он передается от поколения к поколению. В отличие от «неживых» – например, орудий труда, в которых этот опыт уже «запечатан» в виде послания. Но «распечатать» и «прочитать» это послание, чтобы впоследствии «передать» его, могут только «живые». Неудивительно, что в ряде архаических культур Африки дитя воспринимается как вещь или как нечто среднее между человеком и вещью. Путешественники, проповедники этнографы неоднократно сталкивались в туземных обществах со своеобразным явлением – «институтом свободного воспитания» маленьких детей, где они целиком предоставлены сами себе и царит вседозволенность. Этот «либерализм» объясняется очень просто – взрослые до поры до времени не видят в детях людей, членов сообщества. Как только это происходит, дети берутся под жесткий авторитарный контроль взрослых и на правах материала попадают в «машину социализации». Хотя, что архаика? В античной Греции – обществе, где человек, если он не раб, имел статус свободного гражданина полиса, и даже в Риме, который заложил основы европейского права, был узаконен инфантицид (детоубийство). От детей, не способных, в силу ряда физических или психических ограничений, стать нормальным представителями взрослого общества, легко избавлялись. Бесполезное детство!

Обратим внимание: представлять будущее взрослого сообщества – в этом усматривалась ценность детства. Во многом усматривается и по сей день. Ведь даже сегодня, говоря (и реально заботясь!) о дошкольниках, мы часто начинаем с деклараций о важности закладки в этом возрасте «фундамента для будущего», перечисляем те проблемы и риски, которые могут возникнуть в школьном учении и дальше, если не устранить их предпосылки уже сейчас, просчитываем кратчайшую, по которой малыш из дошкольной группы доберется до престижного университета… Дитя в семье – нередко лишь символ любви и единения тех, кто его породил. Новорожденный вызывает тем больший восторг и умиление взрослых, чем больше он обнаруживает черты внешнего сходства с мамой или папой, бабушкой или дедушкой. «На кого он похож?» – один из первых вопросов, который обычно задают о ребенке.

Получается, что ценность детства «освящена» какой-то другой ценностью, более высокого порядка. И детство не является самоценностью для взрослых. Средневековая живопись изобилует изображениями младенца-Христа. Но это – не ребенок, а аллегория чистоты и безгрешности, символ «пропуска» в Царствие Небесное. Как отмечает французский историк Филипп Ариес, дети аристократов на более поздних картинах – воплотители родового призвания. Отцы в уменьшенном масштабе: не шпаги, а шпажонки, не камзолы, а камзольчики, не сапоги, а сапожки. Пухлые личики со взрослым выражением причастности к делам чуть ли не государственной важности. Дети простолюдинов растворены во взрослых толпах, не выделены, а уж, тем более, не индивидуализированы. Как отмечает Ариес, лишь XYI-XIX вв. на полотнах появляются «детские дети», дети, предоставленные себе, решению своих проблем. В живописи все чаще фигурирует сюжет детских игр и развлечений. Так обнаруживает себя принципиальное изменение в самосознании европейцев. Но в жизни общества детство остается введением во взрослую жизнь, с поправкой на возрастные возможности детей.

Казалось бы, иное дело — японская культурная традиция. Ей, как известно, присущ культ ребенка в первые годы жизни, открыто поддерживаемый институтами общественного и семейного дошкольного воспитания. Однако в действительности этот культ зиждется не столько на признании самоценности детства, сколько освящается «со стороны», древним синтоистским культом почитания предков (первоначально императора – синто, по-японски: отсюда образ «ребенка-царя»), которые находят свое продолжение в детях (Ю.Д.Михайлова). Ребенок, таким образом, уподобляется священной корове, которая священна отнюдь не в силу своей собственной, «коровьей», сущности, а лишь постольку, поскольку является символом чего-то другого. Аллегории, метафоры, символы занимают место реального ребенка.

Из того же ряда слоган: «Дети – наше будущее». Наше – а не их! А мы-то уж свое будущее знаем. И стало быть, знаем, чего, пусть не требовать, пусть мягче – ожидать от наших детей.

Уверенность в этом была подорвана на стыке двух столетий, двух тысячелетий.

«Шок детства» как «футоршок»

Почти полвека назад, в 1970 г. увидела свет книга американского мыслителя и футуролога Элвина Тофлера «Шок будущего». В ней шла речь о тех глобальных изменениях, которые уготовило себе человечества и к которым оно явно не подготовлено. Мы часто повторяем: «вызовы современности…». Как если бы речь шла о какой-то чуждой стихийной силе, наподобие цунами или гигантскому астероиду?

Но ведь это - «астероиды», которые создаем мы сами и не можем потом «поднять». К тому же – налету, в контексте нарастающих мировых изменений. Кто кому бросает эти вызовы? Мы – сами себе, часто сами себя в них не узнавая. Тофлер писал: «Мы все дальше удаляемся от общества безликих, лишенных индивидуальности гуманоидов и движемся к обществу, для которого будут характерны множественность жизненных стилей, обладающих более ярко выраженной индивидуальностью». Один из таких «жизненных стилей» - современное детство, утратившее свойство классической управляемости со стороны мира взрослых.

Стремительное и разнообразное изменение детства в меняющемся мире XXI века, которое обнаруживает себя в жизни, в характере развития каждого ребенка. Сейчас уже уместно сравнивать детей-пятилеток с их сверстниками не двадцати пяти, а пятилетней давности: различия проступают налицо. Взрослых это одновременно восхищает, радует и настораживает. Но как говорил философ Бендикт Спиноза, здесь нужно «не плакать, не смеяться, но понимать». Системно меняется человеческий мир, в котором детство перестало быть «резервацией». А если учесть, что все эти изменения детство – само по себе эпоха масштабного строительства человеческой личности, причем «без отрыва» от закладки ее фундамента - по-особому «примеряет на себя», то понятым причинам, становится многое. Хотя еще большее остается непонятным. Особенно, в части прогнозов, которые нынче рискованно делать. А не делать нельзя.

Детство вырвалось из детской. Открылось преображающемуся миру и с ним обретает новый образ (пресловутое «цифровое детство» - лишь его грань!). Воссоздать этот образ, работать с ним не по силам одним педагогам и психологам. Историки, культурологи, социологи, экономисты, специалисты в области IT им многие другие – им в помощь, и лишь сообща они смогут построить ту «науку о детстве», которая соответствовала бы его современному образу. Равно как и образовательную практику. Такую, которая бы не плелась в хвосте социокультурных изменений, в которые вовлечено детство, как традиционное обучение в хвосте развития (по выражению Л.С. Выготского), а в чем-то вела их за собой. Сегодня эта возможность перестает быть утопией. Дети и взрослые на «строительной площадке» новой цивилизации, нового детско-взрослого сообщества. С проектом, в котором уже нельзя предусмотреть все детали, - только додумать, достроить вместе.

«Десятилетие детства» - прекрасный шанс для взрослых. И воспользоваться им нужно здесь и теперь. За 10 лет детское поколение уже само как-то повзрослеет. А взрослый должен стать для ребенка тем, кем хочется и достойно быть человеку. Сознательно взрослым - а не по паспорту, аттестату или занимаемой должности. Свободным, безраздельно ответственным, верящим, понимающим, чувствительным, великодушным, умным, мыслящим, творческим, страстным, вдохновляющим, интересным всем остальным и обязательно самому себе, растущим… Мужественным не «вообще», а в своей любви. Не только к детям. Не навязывающим детям свои психологические защиты, на которые он, конечно же, имеет право – но для «незаметного использования».

А взрослые «защищаются» от уже наступившего будущего. Порой совсем не по-взрослому. В одном российском городе открыли детский сад для взрослых. Для состоятельных взрослых, которые стремятся хотя бы на время скрыться от своей взрослости. Даже забирать «чадо» из садика будет специально нанятый «родитель». Придумано не у нас. В Европе и Японии такие сады существуют. Но «родитель» не претендует на родительские права, а «дети» отдают себе отчет в том, что играют в детство. Хотя эта игра - сама по себе симптом. Человечество вошло в XXI век с продуктивной изобретательностью взрослого, за которой не угоняется его исторически подростковое, по многим характеристикам, самосознание.

Еще в 90-е гг. в американских (и отдельных российских) исследованиях была зафиксирована тенденция размывания родительской идентичности у современных молодых людей. Проще говоря, заводя детей, они не воспринимают и не принимают себя в качестве родителей, которые в их сознании подменяются «нянями», «гувернерами», «добытчиками», «охранниками», нередко, что особо примечательно, «старшими братьями и сестрами». Повторим: тогда это была еле уловимая тенденция, которая обнаружилась при помощи особых (прожективных) методик. Сегодня, когда мамы и папы 90-х уже потихоньку становятся бабушками и дедушками, мы сталкиваемся с феноменом психологической неготовности к родительству в мире мальчиков и девочек, перед которыми возникла реальная перспектива когда-нибудь состариться, так и не повзрослев.

Вместо родительского чувства - подростковая гиперкомпенсация взрослости, инструментом которой становится собственный ребенок. Упования на аморфность, невнятность критериев взросления в нынешнем обществе ничего не объясняют и никого не оправдывают. Никуда не делась необходимость думать и поступать по-взрослому: самостоятельно, свободно и ответственно. Другое дело - рост неопределенности ситуаций, в которых взрослым приходится доказывать свою взрослость не трафаретными угрозами и применением силы, а чем-то другим. Не тем, что можно взять напрокат из телевизора, Интернета или разговоров на лавочке у песочницы, изредка прерываемых окриками на копошащихся чад.

«Новое детство – новые проблемы» - тема нового номера «Обруча». Речь не столько о тех проблемах, которые «создают» современные дети современным взрослым. Равно, как и не о проблемах, которые дети испытывают и переживают в негативных формах. По большому счету, дети – всегда новые. Они встречают любую новизну естественно, как «нормальную данность»: им не с чем соотносить свои представления и чувства. Проблемы «новым детям» могут «создавать» только «старые взрослые», пасующие перед новизной, того, что они сами и изобрели. Без попыток хоть как-то «предугадать, как наше слово отзовется». Таков, к примеру, цифровой мир. И вот уже рождается «цифровое детство» - проблема для взрослых…



Мир не готов к встрече с детством. В то время, как Януш Корчак писал: «Не забывай, что самые важные встречи человека — его встречи с детьми. Обращай больше внимания на них — мы никогда не можем знать, кого мы встречаем в ребенке».

А главное место встречи, которое изменить нельзя, – образование. Здесь и узнаем, кого встречаем. Но это место нужно подготовить.

Место встречи – дошкольное образование

Дошкольное образование, в отличие от других образовательных уровней, обладает особым преимуществом. Оно ни к чему не готовит – готовит сразу ко всему. Но лишь в той мере, в какой внутри него ребенок получает возможность прожить и пережить свое детство. Дошкольное образование – единственное, главенствующим принцип для которого находит свое отражение в формуле «детство ради детства». Ее база - политический детоцентризм как оценка любых управленческих решений через призму интересов детства. В этом плане весьма интересны данные лауреата Нобелевской премии Джеймса Хекмана о том, что окупаемость инвестиций в программы социализации в дошкольном детстве на порядки выше, чем инвестиций в программы школьного и профессионального образования.

На этом фоне в связи с принятым в 2012 году Законом «Об образовании в РФ» произошла незамеченная революция: дошкольное образование стало полноценным уровнем образования, получив фактически свой правовой статус наравне со школой и вузом.

Фундаментальным ядром доктрины дошкольного образования является разработка представлений о стандарте дошкольного образования как стандарте поддержки разнообразия в дошкольном детстве. Идеология стандарта - «детоцентризм» - отнюдь не романтика, контрастирующая с реалиями нынешней жизни. Это – спасительная, если угодно, «антикризисная» идеология. За последнее двадцатилетие мир детства (как, впрочем, и мир взрослости) утратил многое, к счастью, не все, из того, что придавало ему самобытность. Детей приходится учить играть наравне со взрослыми. «Детоцентризм» - идеология возвращения детства детям, обществу, культуре через ворота детского сада. Идеология ответственного взросления взрослых.



«Потерянное» хотя бы одним поколением дошкольное детство – «детство ради детства» ставит под вопрос само существование этого поколения. Как и существование современной культуры в целом.

---

На развитие сайта
​